Поезд совсем замедлил ход, подъезжая к вокзалу. В окне проплыл величественный белоснежный храм. Сколько раз я любовался им, минуя Вологду (с наших «северов» путь всегда один – через Вологду), здоровался и прощался с ним, не зная ни названия, ни того, действующий ли он, или там какой-нибудь «планетарий». На вокзале первый же встречный объяснил, что эта церковь «рабочая», службы там днем и вечером, а служит сам епископ. «Так ведь это же... кафедральный собор!» – обрадовался я. Тут же перешел через рельсовые пути – и попал к самому началу службы.

...Раннее утро, народу еще мало, под высокими расписными сводами гулко отдается голос чтеца. Прихожане по заведенному здесь порядку поочередно подходят к древним иконам, прикладываются. Есть в храме и мощи какого-то святого. Мне подсказывают имя святого: Иоасаф Каменский. Так вот к кому, не дав опомниться, прямо с поезда привел Господь – к угоднику Иоасафу! К самому истоку святости на Вологодчине...

Остров Каменный, на котором подвизался Иоасаф, мал по размерам – каменное зернышко, затерянное в кипучих волнах Кубенского озера. Само озеро также сравнительно небольшое, но вытекает из него великая река – Сухона, которая, слившись с Вологдой, катит свои воды вдоль всей вологодской земли, вытянувшейся с запада на восток. Так что кубенская водица омывает берега многих сел и городишек, Тотьмы и Великого Устюга, а потом, соединясь с Югом, образует Северную Двину. Кто-то подсчитал, что на просторах Вологодской губернии просияло семьдесят пять официально прославленных святых, одиннадцать имен вписано в общецерковные святцы. Но сколько нам неведомо имен! В те времена, когда вологодчина была пустынной и дикой страной, в 1260 году князь Белозерский Глеб попал в шторм на Кубенском озере. Он взмолился к Богу и дал обет, что построит обитель на том острове, на котором найдет пристанище. Волны выбросили его на островок, похожий на осколок скалы. Князь изумился: здесь уже была обитель! Двадцать три старца служили в небольшой часовенке, и неведомо было, с каких давних пор творится тут молитва.

Князь Глеб Белозерский построил на острове Спасокаменный Кубенский монастырь, а прославил его другой князь – Андрей Заозерский. Это удивительно светлая история, и, читая об этом князе-иноке, как-то лучше понимаешь историю всей Вологодской земли, особенный ее свет в едином сиянии православной души России. С большой симпатией о князьях Заозерских писал Н.Полевой в известном историческом романе «Клятва при гробе Господнем». Вначале мы видим Москву: интриги, чванливое властолюбие, неумеренная роскошь и кровавая междоусобица князей. И вдруг главный герой Шемяка переносится на берег Кубенского озера. Здешние князья Заозерские – родовитые, мужественные, весьма образованные – живут просто в своей глуши и счастливы нехитрым, почти крестьянским бытом, молятся Богу, обустраивают Спасокаменный монастырь. Даже Шемяка, мнивший себя Великим князем, вдруг... позавидовал этим светлым и радостным людям.

Младший из них, княжич Андрей Заозерский, с благословения отца принял постриг в родном монастыре – с именем Иоасаф, в память об индийском царевиче Иоасафе, отвергнувшем славу мира сего. Инок-юноша, «скончавшийся вмале и исполнивший лета долга» (Прем.4,13), прожил чернецом всего пять лет, но достиг удивительного духовного совершенства, уподобившись ангелам. В течение последнего года он вкушал пищу только раз в неделю и, подобно серафимам, славил Бога непрестанно. После смерти, как сообщается в житии, лицо его было свело и весело, так что он казался не умершим, а как бы сладко заснувшим. Чудотворения от его мощей начались сразу же – во время похорон. На остров съехалось множество народа, больные касались гроба и исцелялись. На протяжении веков над его ракой исцелялись от лихорадки, слепоты, немоты, бесноватости и других недугов.

После службы я зашел в епархиальное управление. Один из священников рассказал, что кафедральный Рождества Божией Матери Собор и впрямь можно назвать «рабочим» – он никогда не закрывался, а в конце 30-х был даже единственным действующим православным храмом в Вологодской области. Узнав, что в Коми возрождается уже второй женский монастырь, батюшка покачал головой: «А у нас нет ни одного... У нас ведь не только храмы, но и души людей порушены».

В приемную вошла девушка в черном платье и в платочке, с сумкой через плечо, и без очереди зашла к архиерею. Вскоре вышел владыка – молодой, с веселым лицом. Благословил всех дожидавшихся аудиенции и... уехал с черницей.

– Как же так! У меня ведь важный разговор! – возмутился один из дожидавшихся и рассказал, что он руководитель частной строительной фирмы, намерен в городе Сокол построить церковь. Подвернувшийся тут же батюшка попытался успокоить его: «Вы запишитесь на прием. Владыка вас примет, а сейчас у него тоже важное дело, он поехал на собрание сестричества». Предприниматель поднял брови: велика, мол, важность...

Женский монастырь в Вологодской епархии еще только создается, а мужской уже есть – Спасо-Прилуцкий. Находится он на окраине города, доехать туда можно на 103-м автобусе. Монастырь, как и кафедральный собор, оказался рядом с железнодорожным переездом. Автобус долго стоит перед шлагбаумом. Товарные вагоны все тянутся и тянутся из-за горизонта – кажется, вся страна погрузилась в товарняк и едет, едет куда-то... А на той стороне, за мелькающими вагонами, недвижимо стоят древние стены.

Крепостные стены так толсты, что ни единого звука из внешнего мира не доносится сюда. Странное чувство охватывает, когда, пройдя через узкую горловину входа, попадаешь в это огороженное пространство. Перед глазами пятикупольный собор Всемилостивейшего Спаса, еще несколько церковок, зданий и... все, остальной мир не существует, невидимый за стеной. Пространство в каменном кольце как бы замкнуто на само себя и открыто только небу – огромному здесь, бездонному.

Прожив почти сутки в монастыре, я заметил за собой, что прислушиваюсь к звукам: словно бы там, во внешнем мире, волны бьют в крепость, шуршит прибой по стенам. Словно на острове я... И хорошо, покойно на душе.

Этот «остров молитвы» был устроен святым Димитрием Прилуцким в самом конце его скитаний. Купеческий сын, он был удивительно красив и мог бы, удачно женившись, выйти в первые люди родного Переяславля Залесского. Но, к удивлению всех, юноша отказывается от богатого родительского наследства и постригается в Нагорный монастырь. Спустя время с благословения архипастыря он уходит подальше от города и основывает монастырь в самом неудобьи – на болоте. Но обитель быстро наполнилась иноками, проведав о подвигах Димитрия, стало приезжать много паломников. Одаренный необыкновенной красотой, игумен прикрывал свое лицо кукулем, когда разговаривал с гостями, чтобы она не послужила кому-нибудь во вред. А с женщинами не разговаривал вообще. Одна из посетительниц обители, забыв стыд, подсмотрела за иноком в окно, как он готовится к молитве. Издав крик ужаса, она упала в обморок – красота Димитрия была не человеческая, а ангельская, он весь лучился светом. На крик обмершей женщины сбежались люди, и только после глубокого покаяния она исцелилась.

Св.Димитрий решил уйти еще дальше и, по совету св.Сергия Радонежского, с которым был дружен, отправился в вологодские леса. Но и там, в глуши, не получилось уединения от соседних крестьян. В то время св.Димитрий был почитаем наравне со св.Сергием Радонежским, и жители Вологды пригласили его к себе, обещая построить такой монастырь, какого нет во всех северных пределах, начиная с Волги. Место для него св.Димитрий выбрал сам – в излучине реки. И тогда «вси малии и велицыи, богатии и убозии, друг друга предворяюще, течаху, яко некий бисер безценный купити, благословение от святого прияти и своя имения тому вручити, кийждо по силе своей...» В этом, выстроенном вологжанами монастыре, за крепкими стенами и обрел покой святой игумен. Умер он маститым старцем. 11 февраля (ст.ст.) 1392 года во всех кельях иноки вдруг ощутили необыкновенное благоухание – в этот миг душа старца отошла ко Господу.

Чудотворные мощи преподобного Димитрия находятся под спудом на первом этаже монастырского собора. Исцеления от них продолжаются и поныне, среди свидетелей этого был и нынешний епископ Вологодский и Тотемский Максимилиан.

Сам собор пока что реставрируется, а богослужения проводятся в подклети его, которая напоминает катакомбы первохристиан. Низкие крутые своды с толстыми колоннами, часто приходится нагибать голову. В одной из арок устроен алтарь, занавешенный простой хлопчатобумажной тканью. Прост и иконостас: лишь икона Спаса и Владимирской Божией Матери. Вечерня длилась четыре часа, настоятель обители, иеромонах Галактион, исповедовал долго и обстоятельно. В братии тринадцать послушников – здоровых, высоких ребят с бородами до пояса. А монахов всего трое. «Постригать мы не спешим, – объяснил впоследствии о.Галактион, – и в братию принимаем только тех, кто имеет Божие призвание и образован в православии. Монастырь ведь не воскресная школа. Вот и в армии тоже: в десантники отбирают только крепких людей. И у нас монашество что-то вроде ВДВ...»

За четыре года, как открылся монастырь, много людей здесь сменилось, поменялся и настоятель – прежний уехал в Москву. Медленно возвращается жизнь в эти стены. Паломников почти нет, да и прихожан немного. На вечерне их было меньше, чем послушников и братии. Похоже, всех своих немногочисленных прихожан батюшка знает по именам: «Поди сюда, Ольга, а то на автобус опоздаешь... И ты, Наталия, подходи на исповедь без очереди, тебе тоже далеко ехать...» Была уже ночь, звезды в небе зажглись, белые монастырские стены тихо светились как бы изнутри. Поскрипывая снегом, расходились люди, чтобы успеть разъехаться по спальным микрорайонам до остановки транспорта.

У нынешних вологжан есть, как мне показалось, непонятная черта. В массе своей народ-то остался православным – добрым, честным, христолюбивым. И Церковь все уважают. И в то же время многие чуждаются ее. Словно бы люди чем-то обижены... Какие-то все недоверчивые стали.

Перед отъездом в Тотьму долго не мог уснуть. Вышел в коридор: в номерах гостиницы посапывали, похрапывали люди, каждый на свой лад. Вдруг в конце коридора раздалось странное протяжное мычание. Вскоре появился человек в майке с похмельным, растерянным лицом. «Слушай, брат, – сказал он изумленно, – а я ведь пел во сне! От собственной песни проснулся...»

Лет ему за пятьдесят, а представился просто: «Стасик Юдин, из-под Харовска я. С поминок еду. На могиле матери с братцем своим разругался, он подполковником служит. Он на меня прилюдно показал и говорит всем: вот этому ее не жалко... То есть матери мне не жалко... А я ему: слушай, ты, сейчас портупеи твои разорву и ты рассыпешься...»

Я молчал, чтобы поскорее отвязаться. Неожиданно он заговорил о Боге.

– Надо свечку матери поставить, в церковь сходить, а я неделю... из гостиницы не выхожу. Меня дома пчелы ждут, пасечник я. Пчелы это тебе не блохи, это Божья тварь, я о них думаю, а о матери не подумал, что ей свечку, надо поставить, – пасечник подхихикнул и взглянул: не смеюсь ли я?

– Я неверующий в Бога, но когда ухожу, всегда дверь крещу. А церкви в Харовске нет, – продолжал он. – Там река Кубена течет, в Кубенское озеро впадает. Протянули из Кубены деревянный водопровод в бывшую церковь, устроили там пивзавод. Все мужики ходили пьяные с мокрыми штанами. И даже дети ходили пьяные, и тоже с мокрыми штанами. А потом завод закрыли, а церковь сломали.

Хмельной мужик дико рассмеялся:

– Зачем все это... Ленин этот, ха-ха... Зачем все порушили-то?

Повернулся и побрел к себе в номер. Потом вдруг вернулся и спросил серьезно:

– Вот ты, кажется, грамотный. Ответь, куда мне воск-то девать? Много воску скопилось. Не продавать же его?

– Почему?

– А еще грамотный! – иронически смерил меня взглядом мужик.

– Из воску свечи делают, которые в церкви стоят. Отдавать его попам задаром жалко, а продавать – грех. Может, его на помойку выкинуть?

«Вот так и люди... на помойку себя выбрасывают»,– обожгла меня мысль.

В Прилуцком монастыре я пробыл недолго, но все увиденное врезалось в память. Простые (без хора), долгие богослужения в каменной подклети, похожей на пещеру. Строгие мальчики, учащиеся духовного училища, поселенные в братский корпус отдельно от монахов. Аккуратно заправленные кровати, армейская чистота... Во время дневной трапезы случился казус. Братья возвращались с послушаний, мыли руки и молча усаживались за стол.

– А где мыло? – вдруг раздался голос монаха.

Мыло, кем-то брошенное, лежало на дне раковины, а не в корзиночке. Монах как-то сразу погрустнел:

– Вот с этого все и начинается...

Суровость и серьезность тона меня поразили. Что «начинается»?! Ответ и так был ясен: беспорядок, грязь, падение души, геенна огненная, тартарары...

Хаос – это хаос, в душе ли человека или в его квартире. Обычно мы снисходительно относимся к своим слабостям – неаккуратности, забывчивости, распущенности, относя их к несовершенству материального мира. Пьянствует человек, а сам про себя думает: «Ничего, зато у меня душа добрая». Но, пьяного-то, кто его к причастию подпустит? Господи, сколько в вашей жизни мелкой грязцы, пустячных грешков, которые в принципе добрых, хороших, чистых душою людей уводят со спасительного пути. Одна лишь грязная муха мелкой страстишки может «засидеть» всю душу, лишить чистоты и бессмертия. Какая же сила дана этой мушке – сила растления!

Хаос – это всегда протест против Бога, против Его Премудрости, которою устроен мир равно как материальный, так и духовный. Междоусобицу, беззаконие, беспорядок, разруху – коли случались они на Руси – православные люди всегда считали прямыми кознями сатаны. И не случайно Великий князь Димитрий Донской так дорожил молитвенной подмогой двух иноков – Сергия Радонежского и Димитрия Прилуцкого. Без этой ограды от сатаны разве можно было объединить страну? И не случайно царь Иоанн Васильевич, расширив пределы государства, в будущей своей столице – Вологде – поставил собор Святой Софии, Премудрости Божией! Отсюда на бескрайние просторы страны как бы полагался благодатный покров Премудрости, чтобы всюду, во всех концах царствовал Богозаданный порядок. Здесь тяжкой пятою Софии был попран, раздавлен сатанинский тартарары.

Вологда не стала всероссийской столицей. Но София – стоит. И разве суть в административном статусе города? На автовокзале, подойдя к огромной карте на стене (посмотреть, далеко ли до Тотьмы), вначале принял ее за карту России. Удивительно, как Вологодская область совпадает со знакомым всем контуром РФ! Вытянутый с запада на восток, ломоть земли с выступом «Кольского полуострова» наверху – только вместо Ледовитого океана обозначено Онежское озеро. Тотьму нашел я в районе «Новосибирска». Продолжая играть в эту игру (Вытегра – Мурманск, Белозерск – Петербург, Устюг – Петропавловск Камчатский), ощутил, как раздвигаются границы... И откуда было мне знать, что завтра эта карта раздвинется для меня еще дальше – уже за пределы России.

Автобус мчится вдоль Сухоны – вглубь Вологодской области. Справа, на высоком берегу, мелькают села: Барское, Якуниха, Борисовка, Село... Так и называется село – Село. А есть еще (встречалось) село Деревенька. Вот уж, действительно, в самую глубинку забрался.

Из-за поворота выплывает высокий храм со множеством маленьких куполков, реющих в небе словно на мачтах. Примечаю место, чтобы вернуться потом и сфотографировать – настолько он необычен. Но тут глазам открывается Тотьма: всюду над ее крышами эти причудливые маковки, схожие как капли воды. Видно, здесь из века в век строители копировали друг друга, с упорством придерживаясь какого-то одного, неведомого образца.

Действующий храм (все с теми же куполками) был закрыт и, делать нечего, пошел в музей. В музее также было безлюдно, пустые залы, и мне, как показалось, обрадовались. «Устроитесь в нашей гостинице, категорически посоветовала сотрудница, – у нас самые дешевые номера в городе – в братском корпусе бывшего Сумориного монастыря. Там сейчас музей-заповедник».

На вопрос о тотемских храмах музейщица удивилась: «Вы разве не знаете? Наши купцы-мореходы Америку открывали, двадцать экспедиций отсюда на Аляску ходило. Про остров Кадьяк слышали? Его тотмичи на коче «Тотьма» открыли. Путешествия были опасные, многолетние, вот купцы по возвращению и строили каждый раз по церкви – в виде кораблей, в память об Америке. А корабли ведь, в принципе, похожи друг на друга, так и наши храмы...»

Вот тебе и глубинка! Шел по заснеженному провинциальному городку, затерянному на просторах континентальной России, и дивился про себя: «Тотмич Иван Кусков в Калифорнии Форт-Росс основал«; «Тотьма – метрополия, а Калифорния и Аляска – тотемские колонии». Последнее было сказано как бы в шутку, но в подтверждение в музее показали герб Тотьмы – изображение черной лисицы, которая водится только в Америке. В это верилось как в... сказку. Что понадобилось здравомыслящему мужику-вологжанину за океаном? Шел бы уж в Сибирь, да посуху – всяко привычнее. Сибирь-то не беднее Аляски, и барыш надежней. А он – в экую даль. Зачем?

В Суморин монастырь идти десять минут. Он на окраине городка, на возвышенности, в излучине Кодвы и Песьеденьги, которые и речками-то назвать нельзя – летом вброд переходят. Берега их заросли ивняком, и там, как мне подсказали, есть «святой колодец», оставшийся еще от основателя монастыря праведного Феодосия Тотемского (память – 10 февраля). До основания обители (в 1553 году) о.Феодосии (Суморин) был иноком Вологодского Прилуцкого монастыря и нес послушание в Варницком посаде, из которого, собственно и выросла Тотьма. В Варницах тогда добывали соль. В отличие от Сольвычегодского и других северных месторождений, здешняя соль залегала далеко в земле, и приходилось посадским людям копать глубокие шурфы, а потом и скважины бурить. Один из нынешних тотемских краеведов доказал даже, что с этих скважин началась наука отечественного бурения. Просмотрев древние документы, он нашел много тотемских жаргонных словечек, которые используются сейчас как технические термины в современной геологии. Вот одной из таких «буровых» с тремя «трубами» и заведовал инок Феодосии, поставляя соль в Прилуки.

Известно, что Феодосии был хорошим управляющим, заботился о рабочих и те любили его, и Прилуцкий монастырь «никогда не получал от варниц столько выгоды, как при нем». Но не этого желал монах. Еще до назначения послушания он взял на себя подвиг подобно св.Димитрию Прилуцкому питаться только хлебом и водой, и проводил ночи в слезной молитве перед гробом святого. И теперь – подолгу он стоял в варницах, глядя на пылающий огонь, на кипящий и клокочущий рассол... «Феодосии, терпи этот жар и огонь, чтобы избежать огня геенского, трудись в поте лица над солию вещественной, чтобы иметь в себе соль духовную и сохраниться от тления греховного», – говорил он сам себе.

Ныне Суморин монастырь совершенно пуст. Главный, Вознесенский храм в обветшавших лесах, «идет реставрация». Единственный живой человек здесь – горничная, которая сидит в братском корпусе за стеклянной перегородкой и, как я заметил, читает православный катехизис. Выдав ключ от номера, она спросила: «Осмотреть монастырь не желаете? Его строили знаменитые зодчие Казаковы. Здесь была самая высокая на Севере, красивейшая, колокольня, пока не взорвали...»

Гостиничный номер «двухместка» – переоборудованная келья, в которой помещался один монах. Здание огромно, и странно, что я единственный здесь «проживающий». Пустые кельи, гробовая тишина. Листаю жизнеописание св.Феодосия, и кажется, что все это уже было, все повторяется...

К 1796 году (двести лет назад) после перевода «в заштат» обитель обезлюдела, здесь оставались только 75-летний старец и двое послушников. После Петра I, после раскола, тогда всюду наблюдалось охлаждение в вере, жизнь стала регламентироваться чиновничьими указами. Глотнувшая европейского (в основном, протестантского) образования столичная знать считала пережитком чудотворные иконы и мощи святых. Чудо не «вписывалось» в тот рациональный век, похожий на длинный гулкий коридор, по которому туда-сюда снуют чиновники с бумажками в руках.

В жизнеописании св.Феодосия, составленном в XIX веке, приведено много документов. Вот рапорт настоятеля монастыря старца Израиля от 3 сентября 1796 года о том, что во время разборки старой церкви был откопан гроб с телом праведного Феодосия. Подлаживаясь под канцелярский слог, он пишет вологодскому генерал-губернатору: «Спешу убогий старец о столь благознаменитом деле возвестить яко хозяина нашего места... и со свою сторону не оставьте, куда надлежит отнестись... а мощи весьма пречудны». Находка, действительно, была удивительна: тело человека, пролежавшее в земле два столетия, почти не изменилось. По распоряжению Консистории гроб был снова зарыт в землю, а земля заровнена так, чтобы не найти. Но дело получило огласку. Прибыл архиерей, и в присутствии чиновников и горожан освидетельствовал тело, что оно и вправду «пречудно». Потом была следственная комиссия, переписка с Синодом. С чиновничьей скрупулезностью очередная проверка заносила в «опись»: «Тело, лице, нос, на голове и на бороде и на бровях волосы серые (в другом акте уточнено: русые – ред.) не густые и ресницы на очах, кои закрыты, значатся, уста сжаты... Руце сложенные на персях вблизости к браде крестообразно... Сапоги, у коих голенища от передов отстали и распоролись, а переды и подошвы и каблуки подбитые железными скобами и гвоздями, коих имеется в каждом каблуке по семи, целые...»

На докладной о явлении мощей император Павел I поставил резолюцию: «Предать провидению Божию». Мощи положили в ящик и опечатали двумя печатями. Но тотмичи отстояли своего святого. Множество исцелений, которое последовало от мощей, и настойчивые просьбы горожан (ходоки шли аж в Петербург) вынудили в 1798 году приехать на освидетельствование вместе с архиереем и губернатора. Спустя два года тело не изменилось – судя по предыдущей «описи». Ни у кого уже не вызывало сомнения, что мощи нетленные.

Преподобного Феодосия канонизировали и оставили мощи открытыми для почитания и исцелений. Как отметил жизнеописатель, «всех чудес пр.Феодосия в монастырской книге записано 146, и записывать их давно уже перестали...»

Исследуя историю Тотьмы – записанную в летописях, житиях и ту, которую еще предстоит написать – невольно удивляешься, сколь значил для тотмичей их небесный покровитель. Первый его образ был написан еще в 1626 году, почитался святой задолго до канонизации, хотя и без того была «солона» эта земля: в городе подвизалось четверо общеизвестных юродивых; под Успенским и Максимовским храмами-парусниками и по сей день покоятся мощи канонизированных святых Андрея и Максима Тотемских; неподалеку, в д.Погорелово, под Благовещенской церковью лежат мощи святого Вассиана Тиксненского. А сколько здесь было неканонизированных праведников! Но дух Тотьмы держался одним святым...

Прежних, коренных тотмичей в городке мало осталось. К кому не обратись – приезжий. Так получилось, что после изъятия из Суморина монастыря мощей св.Феодосия жизнь стала резко меняться. Все купеческое сословие было уничтожено, остальные поразъехались, поумирали. Очевидцев увоза мощей я уже не нашел. Правда, подсказали адрес 85-летней старушки, Нины Ивановны Слезиной, которая давно отсюда уехала. Впоследствии в Вологде я нашел ее.

– Да, большая толпа собралась, вся Тотьма, – вспомнила она. – Я маленькая была и ничего не понимала. Мужики и бабы скандировали: «Угодника на место... Угодника на место!» У меня и сейчас в ушах это стоит... Многие плакали, будто у них отнимают что-то. А как чекисты увезли угодника, так и опустело в городе. Блаженный Николай наш, он по городу полуодетым ходил, тоже куда-то исчез, наверное, ушел, куда глаза глядят. Хороший был блаженный, сестру мою Раечку, от нее тогда врачи отказались, он водичкой, помню, побрызгал и сказал: «Будет она жить и ученостью заниматься». И, вправду, Рая выросла, в Архангельске институт закончила. А блаженный – неизвестно где... А тот, который мощи вскрывал, потом страшно умирал, в сумасшествии. Это все подтвердят...» Узнав, что два месяца назад (разговор был в ноябре) мощи вернулись в Тотьму, Нина Ивановна вначале не поверила: «Господи! А я и не знала... газет давно не читаю...»

Перенесение мощей в Тотьму совершилось 14 сентября 1994 года. Было много паломников со всей Вологодской области. Под звон колоколов св.мощи внесли в недавно переданный общине Троицкий храм. Епископ Вологодский и Тотемский Максимилиан в проповеди сказал: «Отныне возвращена милость Божия на град Тотьму».

Участником этих событий был местный краевед Владимир Замараев. С ним я встретился в печальный для него день – в годовщину гибели его друга и учителя Зайцева, который-то все и начинал...

– Жаль, Станислав Михайлович не дождался возвращения угодника, -вздохнул краевед. – Да и вам бы он много интересного поведал...

– Вы даже представить не можете, какая пустота и равнодушие царили здесь, – стал рассказывать Замараев. – Десятилетиями из людей вытравляли память о святом Феодосии, печатали грязные атеистические статейки. Даже название города изменить хотели, мол, «То – тьма» напоминает о «темных религиозных предрассудках» наших предков. А Станислав Михайлович доказывал, что «тьма» с древнерусского переводится как «десять тысяч» или «бесчисленное множество» и, вообще, этимология названия совсем другая.

Пять лет Зайцев был единственным здесь гидом, и говорил всю правду о святом Феодосии и других наших праведниках. В музее его терпели, ведь заменить некем было.

И меня он учил: «Володя, о религии говори или все, или ничего». Я ведь тоже первое время гидом поработал. Однажды приехал сюда в отпуск (в Ленинграде жил, был прорабом на стройке) и прочитал интервью с ним в местной газете, да так и остался в Тотьме, поступил к нему в ученики.

Владимир Николаевич выкладывает на стол папки с бумагами, общие тетради, продолжает рассказ:

– Вот его дневники, материалы к книге. Все это я думаю издать. Он был талантливым человеком, кстати, родом с Варниц, где святой Феодосий добывал соль. Был лауреатом Всесоюзных конкурсов художников, снимал фильмы, печатался в различных журналах. Но «зарыл» свой талант – годы уходили на тяжбы с Минкультуры. Реставрация Вознесенского собора и Входа-Иерусалимской церкви – его заслуга. Он же восстановил дом землепроходца Ивана Кускова, оборудовал там музей.

Он же и открыл, почему тотемские храмы внешне так похожи на корабли-парусники. Их изначально строили в виде кораблей! И доказательством тому – изображения картушей, развернутых свитков морских карт на церковных стенах. Нигде нет таких барельефов на рамах, только в Тотьме. Тогда же, собирая материалы по русским освоителям Северной Америки, он заинтересовался житием Феодосия Тотемского.

Дело в том, что купцы-землепроходцы очень почитали этого угодника. Все они, кстати, похоронены в ограде Спасо-Суморина монастыря. Отправляясь в Америку, они просили у него заступничества, молились. Можно предположить, что им близок был характер святого Феодосия: молитвенник, аскет, а ведь две соляные лавки в городе завел и промысел так умело вел, что кормил весь свой монастырь и «навсегда обеспечил братию содержанием». И все же суть не в этом... Современник землепроходцев преосвященный Иннокентий, заступая на Вологодскую кафедру после Киевской, написал: «Куда ни посмотрю, везде вижу целые лики святые. Воззрю ли на восток – там Прокопий Устюжский своими молитвами отводит каменную тучу, висящую над Устюгом. Там Феодосий Тотемский средь сланных источников открывает новый, неиссякаемый кладезь соли духовной, и сам соделывается солью земли Тотемской, спасающей от гниения души и сердца». А ведь купцы-землепроходцы сами были плоть от плоти земли тотемской, и «соль» Феодосия Тотемского не давала им опреснеть, забыть о своих духовных корнях на диких, бескрайних просторах чужбины. Эта «соль» придавала духовный смысл их безумным по смелости путешествиям, ведь они были благочестивыми христианами и первым делом на другом континенте строили часовни и церкви, несли Благую Весть алеутам и индейцам, прокладывали путь для иноков-миссионеров. Не случайно ведь на Валааме, откуда отбыл на неведомую землю первый миссионер, почитается образ Феодосия Тотемского. Его «соль» солила чужую землю, превращая Америку в «Русскую Америку». Вот сколь значил святой угодник...

Владимир Николаевич рассказал, как они с Зайцевым искали местонахождение мощей св.Феодосия. Куда бы ни обратились – один ответ: «Данных нет». И вдруг в 1988 году известие: мощи найдены в подвалах собора Святой Софии, Премудрости Божией. Узнали их по сопроводительным документам и явным признакам – вот когда пригодились многочисленные акты освидетельствований XVIII века!

В торжественной обстановке мощи были переданы в епархию, но... в Тотьму они не вернулись.

– Представьте, поместили их в скромную Лазаревскую церковь, что на Горбачевском кладбище в Вологде, – вспоминает Замараев. – Почему туда, почему не в кафедральный собор? А в этом был промысел... Мне еще тогда сон был, после которого надолго привязалась фраза: «Пройти осталось полпути...» Святой угодник свою половину уже прошел – навстречу нам. А мы? Пустыня, полвека в Тотьме не было действующей церкви. И как-то все начало устраиваться: приехал священник о.Георгий Титов, рабочие мастерских речного порта помогли отремонтировать Троицкий храм, местные художники расписали его. Сейчас на службах много молодежи... И высокопреосвященный, когда передавал мощи, заметил: «Тут не только храм, но и души людей ожили...» Жаль, очень жаль, что Зайцев этого не дождался... Угодник теперь в Тотьме, и я уверен, он вернется на прежнее место – в Спасо-Суморин монастырь. Уже удивительные дела творятся: один за другим там были пожары, так что лесотехнический техникум оттуда выехал. А музею монастырь не потянуть. Так что у нас на Вологодчине вторым действующим монастырем после Прилуцкого будет, наверное, Суморин.

Пришла пора прощаться, но Владимир Николаевич предложил: «Сегодня годовщина смерти... Если хотите, видеофильм о Зайцеве покажу».

Видеофильм этот – о путешествии на Аляску на коче «Помор», построенном петрозаводчанами. Вместе с ними по следам своих великих земляков, купцов-землепроходцев, отправился и Зайцев. Путь лежал из бухты Провидения на Чукотке через Берингов пролив до алеутского поселка Skammon Bay. На экране: гигантские волны, играющие русским кочем как скорлупкой. «Несколько раз ребята прощались с жизнью, чудом только и спаслись, – комментирует тотмич. Погрустнев, добавляет:

– А пленку эту первый раз увидели в день похорон. И жена его тоже с нами смотрела...»

На экране алеутские рыболовецкие суда, на бортах их русские названия: «Akula», «Moroz»... Лица алеутов. Служба в самом старом на Аляске храме – Вознесенском, на острове Уналашка. Странно видеть, как алеуты крестятся по-нашему, поют по-церковнославянски: «Спаси, Господи, люди Твоя...» Один из матросов коча, суздальский звонарь, обучает алеутов настоящим русским звонам. Плывут над островом близкие сердцу звуки...

Перезимовав, коч направился в Форт-Росс, в Калифорнию. Моряки рискнули: пошли не вдоль побережья, а напрямки. Двухнедельный штиль в океане. Кончилась питьевая вода, все бы обернулось трагически, если бы не подвернувшийся траулер, с которого сбросили на коч канистру. «А наших первопроходцев некому было выручать, только на Бога да на молитвы угодников надеялись», – мелькает мысль. Первая остановка – в Сиэтле, команда идет в Свято-Никольский кафедральный собор вознести Господу благодарение. Следующая остановка – в Ванкувере. Здесь съемки обрываются... Как рассказал Замараев, причалили они в заливе English Bay, стоянку им определили в морском историческом музее рядом с экзотическими судами, собранными со всего света... На коч зачастили гости, американцы были в восторге от «русских парней». Однажды утром команда обнаружила, что Зайцева нет на борту. Полиция после недолгих поисков прекратила расследование. Было это 22 ноября, когда Зайцев погиб. А тело нашли в апреле – его отнесло далеко в залив English Bay. Нелепая смерть – на приколе, на музейной стоянке старых кораблей. До Форт-Росса коч так и не дошел...

Владимир Николаевич прокручивает пленку назад: хроника установки креста на могиле Ивана Кускова. Это перед трагическим путешествием. По архивным документам Зайцев установил, что основатель и первый комендант русского форпоста в Калифорнии Форт-Росса похоронен у алтаря Преображенского храма в Суморином монастыре. Странно видеть рядом с Замараевым живого Станислава Михайловича, деловитого, прикрепляющего якорную цепь к кресту...

Впоследствии я пролистал американское издание «Православной Руси» и нашел отчет о событии, на которое не попал Зайцев. 14-го мая 1994 года – в год 200-летия открытия Русской Америки – на кладбище в Форт-Россе при скоплении местных русских было совершено богослужение, был установлен 15-фунтовый памятный крест. Незадолго до этого археологи Висконсинского университета под надзором православного духовенства нашли 136 могил первых русских поселенцев. Над ними также были установлены восьмиконечные кресты – из красного дерева. Изготовлены они были на средства русских американцев, которые, как пишется в отчете, «жертвовали в память усопших священнослужителей, общественных деятелей, родных и друзей. Пра-пра-правнук Ивана Кускова пожертвовал крест в память своего благочестиваго предка». Знал ли русский американец, что в Тотьме, в обители праведного Феодосия, уже стоит крест его предку?

На службу в Троицкий храм я так и не попал – отец Георгий куда-то уехал по делам. Видно, в другой раз... Перед отъездом попросил сторожа открыть храм и приложился к мощам святого угодника Феодосия. По пути засмотрелся на Входо-Иерусалимскую церковь, отреставрированную старанием Зайцева. Храм-парусник... Теперь я почему-то понимаю этих землепроходцев и мореходов. Трудно это выразить... Столько святости здесь было! А ведь когда своя земля благоустроена, когда есть дома настоящая святыня, то не страшно отправляться в тридевятое царство. Когда дома, в душе, силы хаоса побеждены, то не страшна дикость и неосвоенность другого берега. Когда человек здоров и богат, ему, бывает, хочется еще приобрести – не из корысти, а из желания навести порядок во всем мире, чтобы всюду было так хорошо устроено, как у него устроено в хозяйстве и в душе... Перед глазами: кадры видеофильма, океанские волны до неба, скрипящие от натуги борта коча. Нет! Не только за «барышом» и не ради приключений снова и снова отправлялись в Америку эти расчетливые, здравомыслящие мужики!

Любуясь храмом, похожим на корабль, только сейчас замечаю, что изображено на картушах его стен. Картуш – это символ карты, условный контур земного пространства, будь то Тотемская земля или вся Вологодчина целиком, хоть вся Россия с Америкой, весь космос... Что же изобразил на месте этой невидимой земли русский землепроходец? В центре картуша – крест.

Вот и простился я с этим уютным провинциальным городком. Хотя... какая же это провинция? Да и что у нас, в России, можно назвать провинцией? Там, где стоит православный крест, там и центр Руси, там ее столица и вся «соль».

m-sizov@mail.ru
www.rusvera.mrezha.ru