БЛАГОСЛОВЕНИЕ НА КРЕСТ

"Ныне все, желающие спасения, припадают ко Кресту Господню, молятся и поклоняются ему. Христос две тысячи лет назад пришел в мир, чтобы взять на себя грехи всего человечества. С тех пор Крест стал центром мироздания. Все в нашем мире начинается с Креста, способного спасать и преображать не только нашу немощную человеческую природу, но и всю землю. Недаром поклонные кресты люди издревле устанавливали на самых знаменательных местах своего обитания, чаще на возвышенностях, чтоб Крест высился над всей оКРЕСТностью и освящал ее своим спасительным Божественным светом..."

     Так начинается разложенный передо мной "Отчет о проделанной работе" участника экспедиции на Урал Евгения Суворова.
     За окном сентябрь, ветер срывает с деревьев сухой лист, стучит в окно дождем... А где-то в приполярье, на пронизывающих ветрах, высоко среди скал и камней теперь стоит Крест. Древо жизни на голой, заоблачной вершине. Теперь, идя иной раз по улице, вдруг вспомнишь о нем – и глаза невольно устремляются к небу, сквозь пелену туч. В эту пору вершины Урала уже присыпаны снегом, и древко Креста, должно быть, покрыто тонкой прозрачной корочкой льда, через которую еще можно прочитать вырезанное: "Спаси и сохрани". Это совсем другое состояние – жить, зная, что где-то там, в небесной пустоте, – Крест Божий золотится на солнце, освящая наши суетливые будни.
     Передо мной, руководителем этой самой экспедиции, разложены фотографии, документы, блокноты. Перекладывая листы, вспоминаю какие-то детали, чувства, которыми мы жили. Они, быть может, не менее важны, чем внешняя канва событий... А потому наш газетный отчет об установке Креста так и будет построен – от двух лиц; к тексту Евгения я по ходу повествования буду добавлять свои небольшие комментарии...

Бог располагает...

     Е.С.: Экспедиция по установлению поклонного Креста на высочайшей горе Урала была запланирована редакцией из Инты еще в прошлом году. Зимой мы получили благословение епископа Сыктывкарского и Воркутинского Питирима на ее проведение и целое лето готовились. Согласился войти в состав экспедиции интинский священник о.Василий, и мы тут же выслали ему все чертежи – попросили его заказать крест на какой-нибудь местной лесопилке. Позвонили интинским геологам – они вроде бы тоже не отказались помочь с вездеходом. Целое лето мой рюкзак пылился в собранном состоянии. Но, как говорится, человек предполагает – Бог располагает. Экспедиция так и не состоялась. Из "внешних" причин главная – только в августе  был изготовлен Крест, и как раз в эти дни необычно рано в горах выпал снег. Но, как мне кажется, главная причина все-таки заключалась в нас – в нашей неготовности осуществить такое святое дело.
     Ред.: Ну, стало быть, Бог не благословил, решили мы тогда. Так уж устроен разум человеческий – что не по нему, так сразу – "Господь не благословил" (это в лучшем случае), "не судьба", "фортуна отвернулась" и т.п. Ну а раз так – значит дело можно отставить с легким сердцем, и никто не при чем. Но перед нами лежало архиерейское благословение – сами выпросили его, а главное – мы еще не представляли, какие трудности придется преодолевать... И с легким сердцем перенесли экспедицию на следующее лето. Только через год, уже в горах, поймем мы, что, именно "не пустив" устанавливать прошлым летом Крест, Господь удержал нас от нелепейших ошибок. Ну, разве устоит крест из сосны на шквальных ветрах в горах приполярья? (А о.Василию в Инте удалось найти только сосну, к тому же вдвое тоньше диаметром.) И как бы мы стали забираться в гору с этим шестиметровым крестом по почти отвесному леднику? Откуда знать нам было тогда, что и "отказ" Божий может быть благословением?
     Е.С.:На следующий год решили сделать крест из лиственницы - «железного дерева». Такие кресты стоят по веку и более. В начале весны заместитель редактора газеты Михаил Сизов отправился на Печорскую лесобазу, чтобы заказать его. К маю договорились, что летчики помогут нам забросить его в горы. Дело в том, что оказался Крест довольно внушительных размеров. Вместе с основанием-"колодцем" он потянул на полтонны. О подъеме Креста в гору на руках уже и речи идти не могло....Но на этом препятствия на пути к вершине не закончились. Как только в июне Крест оказался в Печорском аэропорту, мы стали дожидаться своего вертолета. По договоренности с вертолетчиками нас должны были забросить попутным рейсом на Урал. Ждать пришлось долго. Сроки экспедиции все сдвигались и сдвигались. Видимо, где-то в небесной диспетчерской для нас были установлены другие сроки...
     А Россия переживала тем временем знаменательные дни своей истории. 80 годовщина убийства Царской Семьи развела их – духовного и светского лидеров страны. Патриарх служил соборную службу и обращался с призывом к покаянию в стенах Троице-Сергиевой лавры, Президент же находился в Петербурге рядом с Екатеринбургскими останками...

Неожиданные препятствия

     Каждый день мы звонили в Печору, ожидая рейса вертолета. Наконец сообщили, что вертолет будет, можно выезжать. Увы, добрая половина членов экспедиции именно в это время выехать в Печору и не могла. 20 июля оставшиеся четверо сели на ночной поезд. В Печоре к нам должен был присоединиться священник печорского Скоропослушнического монастыря о.Евгений Наумов. Погода стояла чудесная, и меньше чем через неделю мы планировали снова быть в редакции. Тогда мы и подозревать не могли, что приедь мы ввосьмером, с нами вертолетчики и разговаривать бы даже не стали – попробуй втисни такую ораву в переполненную «вертушку»...
     По приезду в Печору устроились в Печорском монастыре, где думали только переночевать. Однако за время, проведенное в монастыре, мы успели сделать надписи на Кресте, помочь сестрам с заготовкой сена и снять телефильм про обитель. Резьбой на Кресте занимался редактор газеты –  нужно было точно   перенсти на дерево символику, связанную с крестной смертью Спасителя.
     Ред.: Кропотливая эта работала как бы успокаивала. Но прошло два дня, и начало сосать беспокойство: я видел, как то и дело взлетали и исчезали в небе МИ-8, а "нашего" среди них все не было. Не выдержав, предложил авиапредприятию, что, мол, мы готовы "в складчину" с кем-нибудь заплатить рублей пятьсот за вертолет. Все, что у нас было... Летчики невесело усмехнулись, – как выяснилось, час аренды вертолета стоит сейчас семь с лишним тысяч рублей. А до горы и обратно – два часа. Экспедиция была на грани провала.
     Как-то, когда я уже заканчивал резьбу на Кресте, в полутемное помещение склада забрел летчик. Разглядывая сделанное, он вдруг присвистнул: что это там за "пиратские" череп и кости? Я сразу вспомнил, что именно эту традиционную деталь пришлось убрать с Креста, установленного два года назад, на 600-летие св.Стефана Пермского, в Усть-Выми. Крест перед патриаршим освящением принимал кто-то из высокого начальства, и череп с костями не одобрил. Может, тогда тоже пиратский флаг вспомнил? А летчику я подробно стал объяснять всем православным известное предание о том, что Крест Господень на Голгофе был установлен на том самом месте, где покоились кости первочеловека Адама – и кровь Христова, омыв эти кости, избавила все человечество от ветхого греха. Мой собеседник удивился совпадению ("Бывает же такое!") и ушел. Эпизод этот напомнил мне, как еще год назад, собираясь в экспедицию, обещал я себе три дня перед тем провести в посте – телом и душой приготовиться к воздвижению Креста. И что же? За сутолокой последних сборов об этом даже не вспомнил. Вот так всегда. Но вылет откладывался, и мне был предоставлен шанс...
     Е.С .: Дни, что мы были в монастыре, выдались на удивление солнечными и жаркими. Сестры обители с утра уезжали на сенокос. Каждый день с монастырского подворья, которое находится за городом, они отправляли в монастырь три-четыре машины сена, которые мы потом разгружали на монастырском дворе.
     Время шло и мы рисковали «лишиться» священника – приближался местный церковный праздник, из-за которого он не мог покинуть обитель. Отец Евгений приуныл. Мы попросила его отслужить еще один молебен на дарование нам Святого Духа. В тот же день вертолетчики сообщили, что наутро ожидается борт. Вертолет, летящий в горы, был заказан финнами-биологами, ведущими исследования в Национальном парке "Югыд ва".

Еще препятствия

     Ред.: Забыл упомянуть, что гора Народная, на которой нам предстояло водрузить Крест, находится на территории Национального парка "Югыд ва". Незадолго до выезда в Печору мы обратились  к директору парка за пропуском по телефону  (дирекция находится в г.Вуктыле). И были ошарашены – на том конце провода вскипело нескрываемое негодование: "Будут еще тут всякие кресты ставить! А потом мусульмане захотят на горе свою мечеть поставить! А что, если я к вам в город заявлюсь да на Стефановской площади сосну захочу посадить!" Кое-как договорились...  И вот теперь – Печора. Возле аэропорта встречаю Владимира Шрайбера – здесь он представляет дирекцию парка. Знаком с ним еще со времен работы в молодежной газете, когда я много писал на экологические темы. Он все такой же – чуть навеселе, обветренное, изъязвленное морозом лицо настоящего хозяина тайги, – но меня он вспомнить уже не может. Именно ему поручено провожать финнов в "Югыд ва", по этому случаю, несмотря на жару, на нем форменный китель. Недоверчиво разглядывает наш пропуск.      Смирившись с неизбежностью нашего вторжения в заповедные пределы, замечает:
     - А тут недавно забрался на вершину, гляжу, там медная плита лежит, что-то на ней не по-нашему написано и крест выбит. Не наш – католический. Кто разрешил? Ну, я и сбросил плиту эту в пропасть. Будут еще всякие католики здесь свои кресты оставлять...
     Помолчали. Я вдруг с ужасом подумал о беззащитности нашего Креста перед человеком со спичкой, с топором...
     Подошел командир экипажа вертолета:
     - Ничего не выходит, ребята. Борт идет с полной загрузкой. Команда Шрайбера – сколько вас там – семь человек? – четверо финнов плюс прибор весом пятьсот килограммов...
     «Господи, неужели это все?» – с этой мыслью-криком меня словно покинули силы, я едва не сел.
     - Кстати, где ваш прибор, где финны? Пора лететь, – повернулся летчик к Шрайберу.
     Тот пожал плечами.
     Далее развивалась почти детективная история с поисками прибора, исчезнувших иностранца и переводчика, за которой мы следили с замиранием сердца – все это абсолютно походило на чудо.
     Скоро выяснилось, что прибор застрял где-то на таможне и нет никакой возможности его вызволить. Я мысленно минусовал пятьсот килограммов. Еще минус двести – и мы летим! Эти двести килограммов – вес двух потерявшихся биологов со снаряжением. Их видели накануне и все были уверены, что они вот-вот явятся. "Это исключено, – говорили все, – в нашем городе ребенок не может потеряться, не то что иностранец". Финнов искали по Печоре целый день, взломали дверь в их гостиничном номере, обзвонили все рестораны, но так и не нашли. Экипаж вместе с финским руководителем группы – почтенным пожилым ученым – решил перенести вылет на следующее утро.
     Помню то странное, двойственное ощущение, с которым мы ложились спать в аэропортовской гостинице: недоумение и даже страх за пропавших людей (не случилась ли беда?) и в то же время тайное предчувствие торжества – все возможно нашему Богу!

Урал-батюшка

     Ред.: ...Уральские горы видно из Печоры: как на картинке – ровная гряда темных вершин. Утром в гостинице мы, собирая рюкзаки, задумчиво поглядывали в их сторону. Где-то на горизонте громоздились дождевые тучи. Накануне вечером, обсудив все, мы были готовы на любой исход... Ох, уж эти сомнения – могильщики стольких добрых дел!
     Возле аэропорта снова пыльно и пустынно. Первым делом интересуемся: отыскались ли за ночь иностранцы-биологи, так таинственно исчезнувшие из гостиницы? Никто не в курсе. Наконец проходивший мимо командир вертолета безнадежно махнул рукой...
     - Что, вылет снова отменяется? А когда?
     - Грузитесь!
     - Кто? Мы!? – вскакиваю я, что-то лихорадочно соображая. – Сколько? Двое? Трое?
     - Грузитесь... все!
     Только на горе нам станет ясно, что если б полетели не все четверо,  то меньшим числом Крест было бы просто не поднять, и даже подняв – не удержать на ветру.
     Е.С.: ...Содрогаясь всем своим нутром, вертолет уходил от грозового фронта, двигавшегося на нас. Интересно смотреть на дождь не снизу, как обычно, а сверху. Похоже на поднимающийся от земли пар. Все-таки вертолет зацепил край тучи, а когда вылетел из нее, перед нашим взором во всей своей величественной красе открылись Уральские горы. Иностранцы прильнули к иллюминаторам и защелкали фотоаппаратами.

     Огромная горная страна, сотни вершин протянулись с севера на юг через всю Россию, от берега Северного Ледовитого океана до степей Казахстана. Многие представляют Уральские горы одной грядой, перешел ее – и в Азии. На самом деле горных хребтов, вытянувшихся с севера на юг, на Урале очень много. И переход из Европы в Азию через Урал занимает не меньше недели. Поэтому не случайно при покорении Сибири для своей дружины Ермак выбрал проводников из местных жителей – бывалых коми охотников, часто ходивших за «Камень».
    ...Одно из первых упоминаний об Урале относится к V веку до нашей эры. По свидетельству древнегреческого историка Геродота, "у подошвы высоких гор живут люди от рождения плешивые, плосконосые, имеющие свой особенный язык. А что находится выше этого народа – никто не знает. Путь пресечен высокими горами, через них никто не может перейти. Плешивцы рассказывают, будто на горах живут люди с козьими ногами, а за ними – другие, которые спят шесть месяцев в году..."
     Сейчас Уральские горы на Севере необитаемы. Жизнь можно встретить здесь лишь летом в разбросанных кое-где поселках геологов да чумах оленеводов. В эту пору по горам бродят еще "дикие" туристы и организованные группы горновосходителей. Кроме финнов, в это же время на Приполярном Урале отдыхали интуристы из Японии, Швеции, Германии, Франции – они, несомненно, тоже увезут с Урала массу фотографий и память на всю жизнь. Парадоксальная вещь, что многие русские, ни разу в жизни не видевших Уральских гор, тратят бешеные деньги, чтобы поехать в отпуск в ту же Финляндию.
     Что вообще мы, русские люди, знаем о своей родине или хотя бы о таком бесценном национальном достоянии, как Уральские горы? Спроси – и многие даже не назовут их наивысшую точку. Хорошо, хоть какое-то представление сложилось у нас в детстве по "Каменному цветку" или "Хозяйке медной горы" Бажова.
     Конечно, чтобы изучить весь Урал, жизни не хватит. Я, например, вот уже на протяжении двадцати лет каждый год хожу в походы только по одному, самому высокогорному району – Приполярному Уралу. Только хребтов – непрерывных горных цепей – здесь около пятидесяти. Каждый раз мы с туристами проходим незнакомыми маршрутами, и каждый раз открываем для себя неизведанное.
     ...Когда финны выгрузились, вертолет взял курс на "нашу" вершину – гору Народную. Ее высота 1895 метров. Конечно, по сравнению с Памиром или Кавказом это не так много. Но из-за большого уровня превышений Уральские горы, особенно с вертолета, кажутся огромными, до небес. Над ними постоянно висят тучи. У подножия горы, может быть, всего лишь несколько метров над уровнем моря, и чтобы подняться на вершину, нужно преодолевать всю ее высоту. Поэтому и полукилометровые пропасти – совсем не редкость...
     Слева, словно пирамиды Хеопса, из десятка вершин вырос огромный массив Колоколен. Весь массив получил свое название по главной вершине – Колокольне Чернова, которая всем видом оправдывает свое название. Следом за Колокольнями в иллюминаторе появилась красавица Манарага – мечта всех горновосходителей на Урале. В переводе с ненецкого Манарага означает "медвежья лапа". Действительно, гора напоминает огромную медвежью лапу с растопыренными когтями – скальными пальцами на вершине. Но то, что вершина в своей величественной красоте стоит особняком от других вершин и как бы царит над ними в самом центре Урала (ее высота 1820 метров), когти лапы больше напоминают царственную корону, а сама вершина больше похожа на каменную царицу. Внизу под нами, в каменных цирках, среди остроконечных скал стали появляться ледники с горными озерами – зрелище суровое и захватывающее.
     Мы подлетаем к высшей точке Урала – Народной. Гора открывается перед нами во всей своей красе. Сама вершина ощетинилась остроконечной каменной грядой, круто обрывающейся со всех сторон. С севера в сторону большого Голубого озера по ее склону вниз падает почти стометровый водопад. Восточное ребро круто обрывается к большому плато, которое находится на высоте 1200 метров. Как раз в эти минуты тучи, закрывающие вершину, расходятся. Я подхожу к кабине пилотов и прошу командира экипажа посадить вертолет как можно ближе к вершине, потому что Крест очень трудно будет поднимать наверх.
     Помню, в 1991 году мы штурмовали вершину по южному крутому ребру. Тогда, в начале августа, нас остановил густой снегопад, сплошной пеленой закрывший видимость. За одни сутки выпало такое количество снега, что все горы сделались белыми, словно зимой. Тогда мы не дошли до вершины всего несколько сот метров.
     У гор – свой характер, своенравный, коварный. В 1980 году я попал в лавину. Лавины за неисчислимые беды называют еще "белой смертью". Известны случаи, когда они хоронили под собой многотысячные поселки. Десять лет назад здесь, на Урале, тринадцать сыктывкарских туристов засыпала лавина. Не выжил никто. Однажды попал и я под обвал. Друзья, увидев ужасное зрелище из клубов белого снега, поглотивших меня, посчитали меня погибшим. Все произошло стремительно, один из участников группы только и успел сказать: "Ну все, конец Женьке". А для меня тогда время остановилось – пока крутило и вертело в снежном месиве, я успел вспомнить всю свою жизнь, от самого детства до последних дней.   Пролетев две очень широкие ледниковые трещины (попав туда, я так бы и остался там лежать, похороненный под многометровой толщей снега). Зарубиться альпенштоком смог только на самом краю пропасти. Рюкзак мой вместе с документами и всеми вещами улетел в пропасть. Приписывать свое спасение только своей силе я, конечно, не могу, потому что спасся благодаря действию каких-то высших сил...
     Свою последнюю попытку покорения Народной я предпринял с группой сыктывкарских туристов зимой, два года назад. Кажется, тогда нам ничто не могло помешать подняться на вершину. И группа была очень сильной, и погода установилась на удивление солнечной и безветренной. Но в день восхождения с утра над вершинами повисли "снежные флаги" – закручивающиеся на вершинах от ветра снежные барашки – предвестницы перемены погоды. Когда уже подходили к вершине, на нас обрушился ураганный ветер, и снова мы повернули назад...
     А теперь вот она, гора Народная, к которой я стремился целых двадцать лет!

На вершине эха не слышно

     Ред.: Командир экипажа выбрал единственный ровный пятачок на высоте 1800 метров, между двумя обрывами. Можно с уверенностью сказать, что на Урале выше них никто никогда не садился. Наползали облака, и едва только был открыт люк вертолета, мы стремительно повыбрасывали из него рюкзаки, вынесли разобранный Крест, который нам предстояло собрать уже тут, на вершине, и попрощались с вертолетчиками.
     Едва грохочущая машина превратилась в удаляющуюся точку, а Игорь Снятков положил в сумку видеокамеру, как я почувствовал: что-то "не то". Не сразу понял, что это – сначала руки безотчетно потянулись поковырять в ушах, потом крикнул что-то, но звук увяз у меня на губах. Первое самое сильное впечатление – это глубокое, всепоглощающее молчание гор. Было тише, чем в зимнем лесу звездной ночью.
     Придя в себя от первых впечатлений, стали решать, где устанавливать Крест. Мнения разделились: ставить прямо здесь или нести Крест на самую верхнюю точку? Решили разведать путь до вершины. До пика, казалось, рукой подать – на велосипеде можно заехать и спуститься с ветерком. Но это был обман, каких в горах очень много. Вся история взаимоотношений человека и гор – самоуверенные попытки "покорить" вершины и беспрерывная череда разочарований, обман зрения, слуха, веры в свои силы... Вот и мы, самоуверенно решив "прогуляться" до вершины, вскоре убедились, что передвигаться здесь совсем не просто. Шли мы медленно, кое-где на брюхе переползая через гигантские валуны, разбросанные точно старая мебель на свалке – от крохотных тумбочек до исполинских платяных шкафов вперемежку с обломками стульев. Во всем этом совсем не чувствовалась длань Божия, – ведь даже в самой дремучей тайге, с буреломами, порядка больше, природа дружественнее, созвучнее человеку. Хотя красота есть и в этих, обросших скользким мхом, свидетелях древних катастроф, но это – великолепие хаоса. Для меня же, жителя равнины...
     Так, бюзжа себе под нос, я и не заметил, как оказался на самом верху. Глянул вниз – оттуда, из пропасти, точно из преисподней, дохнуло холодом горных ледников и донесся далекий шум водопада.
     Е.С.: И вот, наконец, мы на самой вершине, острой каменной гребенке. Обсуждаем, можно ли тут где-нибудь закрепить Крест. Здесь нет даже крохотного ровного пятачка, и единственная возможность – вбить Крест между валунами. Ничего не решив, несколько минут мы молча любуемся открывшейся красотой. Под ногами – весь Урал. Сразу же на юг – завораживают крутыми ледниковыми склонами вершин: Югра, Янченко, Защита. За ними, словно древний замок с остроконечными зубчатыми стенами, встал хребет Непреступный. Горы, горы, горы...
     Но вдруг все пропадает из вида, потому что на вершину наползла огромная туча, и мы оказались внутри грозового облака. Точно в какой-то холодной парилке лицо немедленно покрылось влагой. Мы стали быстро спускаться вниз. Что ощутили мои спутники, оказавшись внутри грозового облака, я не знаю, но у меня возникло чувство острого душевного дискомфорта. Кроме того, я ощутил в своих волосах словно целый полк бегающих насекомых и никак не мог понять: откуда они у меня взялись? "Женя, у меня какие-то мурашки на голове!" – крикнул Игорь Снятков. "Значит, не у одного меня", – подумал я, обернулся к Игорю и обомлел: все волосы у него на голове стояли дыбом. Потрогал свою голову – и у меня волосы торчали стоймя в разные стороны. Не сразу до меня дошло, что наши волосы наэлектризовались от грозового облака, и по нашей голове бегают электрические разряды. "Хорошо хоть не молнии", – подумал я. Впрочем, было не до шуток, для грозового разряда мы стали настоящим магнитом. Начался дождь. Спустившись к своим вещам, мы наспех поставили палатку и только успели забраться в нее, как хлынул ливень. Целый час он барабанил по стенкам "памирки". Сделалось холодно и сыро. Все это помогло принять нам решение ставить Крест тут же, прямо на месте посадки.

Потом, разглядывая подробную карту этих мест, мы обнаружили, что по промыслу Божию вертолетчики высадили нас точно на границе двух частей света, в самой близкой точке от вершины. Быть может, сказалось и то, что благословение епископа Питирима на установку Креста действительно было только до границы епархии. Граница Сыктывкарско-Воркутинской епархии на Урале проходит как раз по границе Европа-Азия. А та вершина горы Народной, где мы подыскивали место чтобы "воткнуть" Крест между камнями, находится уже в Азии, в Тобольской епархии, хотя и удалена от границы Сыктывкарской епархии всего лишь на сотню метров... Как неожиданно начался, так же внезапно дождь прекратился. Отслужив молебен на успех нашего дела, мы принялись за работу.

        Первым делом Игорь Иванов взялся вырезать на Кресте дату его установки – год 1998-й.  Опасаясь до последнего момента, что экспедицию придется отложить еще на год, в Печоре он последнюю цифру 8 не вырезал. Мы с Игорем Снятковым принялись долбить ледорубом в каменистой земле яму под Крест. Получилась она по щиколотку, и нельзя было без улыбки вспоминать требования работников Национального парка показать им разрешение на проведение геологических раскопок. Затем все вместе стали собирать Крест, и когда он был полностью готов, о.Евгений прибил на перекрестии деревянную иконку Спасителя.
     Поднимали Крест все вместе, с трудом, из последних сил. Зацементировали, сруб заложили камнями – получилось основательно, хотелось бы верить, что на века. Но только одному Богу известно, как долго он простоит. Когда Крест был установлен, о.Евгений освятил его и отслужил молебен.

«Знамение вечного завета»

     Ред.: Пожалуй, нам повезло, что в экспедицию благословили именно о.Евгения. Кроме неприхотливости и выносливости, как нельзя кстати оказались его почти двухметровый рост и богатырская сила. Не представляю, как без него бы мы подняли Крест. Правда, когда приходилось размещаться в палатке – а о.Евгений забирался в нее последним, – все мы невольно вспоминали русскую сказку про теремок и его последнего жителя. (Перед загрузкой в вертолет все взвесились – батюшка, как оказалось, весил больше ста килограммов). В дорогу он надел жилет десантника со множеством карманов, обул военные ботинки, взял священнический чемодан с полным облачением и крестильным набором – так что стал похож на полкового доктора, – во всяком случае на священника по причине худо растущей бороды походил он мало. Так, "с чемоданчиком" и прошел о.Евгений весь путь до поселка геологов, где увидевшие его рабочие со свойственным им прямодушием рассмеялись: "Где вы такого откопали?" Сам он воспринял это с юмором. В дороге рассказывал разные забавные истории из церковной жизни, поднимая наше настроение. Особенно насмешил рассказ о монастырском послушнике, который за разными занятиями начинал напевать что-нибудь из псалмов, но, забывшись, потихоньку переходил на "Миллион алых роз" и, к вящему удивлению паломников, пел "Господи, Господи, Господи пами-и-илуй" на мотив этого известного шлягера.
     Так получилось, что о.Евгений оказался самым молодым членом экспедиции. Запомнилось, как по завершении похода о.Евгений совсем по-юношески был охвачен двумя совершенно противоположными чувствами: несбыточно-романтической надеждой организовать ежегодные паломничества ко Кресту из Печоры и – горем от потери в походе массажной расчески. Племя младое, не впитавшее яда от распада Империи, разная среда, в которой мы жили и живем – то и дело это давало о себе знать. Вдруг, таская камни, отец Евгений остановится и задумчиво скажет: "Сейчас в монастыре часы вычитывают" или "Теперь Владыка акафист начал"... Сначала я думал, что батюшка сожалеет о пропущенном архиерейском богослужении, но потом понял: это просто образ мыслей, мировосприятие такое – через церковный круг богослужения; все равно как если бы мирянин, оторвавшись от работы, глянул в небо и обронил невзначай: "Смеркается, однако".
     После освящения Креста вдохновленный молебном Женя сказал вдруг непривычно строго для неформальной атмосферы нашей экспедиции: "А теперь пусть батюшка скажет нам проповедь!" – должно быть вот так же когда-то ученик Петр на горе Фавор обратился к своему Учителю, предложив "сделать три кущи", "ибо не знал что сказать" от полноты чувств.
     Е.С.: ...Все мы пережили в тот день незабываемые минуты причастности к чему-то значительному. И вот что никогда не забыть: сразу же после освящения мы увидели прямо за Крестом удивительную радугу. Двойные радуги нам приходилось видеть в своей жизни, но чтобы тройную, да еще такую необычную – кольцевидную – в первый раз. Три кольца – одно в другом – и Крест оказался как раз вутри этих колец. И тень от нашей группы, в немом потрясении наблюдающей это явление – тоже оказалась в центре этих радужных колец. Господь словно бы давал нам знать о том, что Крест этот замечен Им и благословлен. "Я полагаю радугу Мою в облаке, – сказал некогда Бог праотцу Ною, – чтобы она была знамением вечного завета между Мною и между землею". Вечного! Это необычное явление продолжалось около 3 минут. Мы радовались ему словно дети. В последнюю минуту, точно очнувшись, я успел выхватить фотоаппарат и сфотографировать на излете это чудо. Уже вернувшись в город, мы специально поинтересовались у метеорологов, случалось ли им наблюдать нечто подобное, и как это можно объяснить с научной точки зрения? Метеорологи развели руками: слышать про такое не приходилось, ну и что с того? Мало ли что случается. Нас они не поняли.
     Тем временем свечерело. Солнце уже начало золотить горные вершины, но заходить не собиралось – полярный день здесь продолжается еще и в конце июля. Начали спуск. К следующему утру, по нашим расчетам, надо было пройти около 30 километров и выйти к базе геологов, откуда ожидался транспорт "на большую землю". Кто знает, что такое 30 км в горах за день (точнее за ночь), может нам посочувствовать. Возвращение домой стало, пожалуй, самым сложным моментом всего предприятия. Около десяти километров мы спускались вниз по камням и ледникам в долину Балбан-ю до травы, преодолев сразу же километровый набор высоты. Все ноги с непривычки и из-за падений были разбиты о камни. Мы уже так устали, что ноги отказывались слушаться.
     Ред.: Сапоги оказались скользкими и только ступив на снег, я упал со всего маху. Но показалось не больно, снег все-таки. Через десяток шагов упал снова, на сей раз лицом в снег – больнее. Упав в третий раз, засмеялся отчего-то и подумал: а может съехать вниз на рюкзаке как на санях? Начал даже приноравливаться, как бы поудобнее. Но что-то меня остановило. Спустился все-таки шагом, "ступеньками". Спутники ждали меня внизу, сидя на валунах у самого края ледника.
     - Здесь бы горную трассу устроить, – весело сказал я. – Соревнования по спуску на горных сапогах.
     - Ага, – поддержал мой шутливый тон Женя, единственный среди нас штатный горовосходитель. – А внизу, на камнях, человека поставить, чтобы кости собирал...
     Оглянувшись ( мне пришлось задрать голову) я подумал, что, пожалуй, Женя не преувеличивал...
     Шли словно заведенные. Боялись не успеть. Так и надо нам, маловерам, – боялись после ухода машины застрять в горах на неделю. А шли б спокойно, уповая на помощь Божию, и к вечеру как раз бы успели до отхода машины. На коротких привалах, когда, не успев отдохнуть, мы вновь громоздили на плечи рюкзаки, отец Евгений, то ли сам не в силах подняться, то ли жалея нас, вопрошал: "Давайте хоть еще помолимся". Все, как подкошенные, снова валились на землю. По дороге нас встретило большое стадо оленей. Низкорослые, словно овцы, и лица (иначе не скажешь) задумчивые, умные, – похрюкивая о чем-то своем, они настороженно обнюхивали наши рюкзаки и потом долго смотрели вслед. Остановились возле чума, где в тот ранний час спали оленеводы. Спокойный, как черепаха, тундровый пес, свернувшийся калачиком, только на мгновение поднял голову и снова зарылся носом в свою шерсть. Вышла хозяйка, пожилая хантыйка: "Слышала, однако, как вчера вертолет над горами кружил..."
     Здесь от начала мира дожди омывают горы, и хрустально чистые стекают с гор ручьи, и веками пасутся олени, и растет золотой корень; раз навсегда устроенная жизнь проплывала перед нами, точно во сне, таинственная и неизменная.
     Вот, Господи, Ты привел нас сюда и благословил нас, дав прикоснуться к Вечному, – мысленно молился я. – Но когда потомки со всей справедливой беспощадностью будут судить нас и наше бездарное время, дай, Господи, понять им, что на исходе страшного ХХ века во глубине Уральских гор, в заоблачной выси, их пращуры воздвигли Крест, и в нем, только в нем, были все их упование и вся надежда. И если Ты, Боже, вложишь это им в сердце, тогда они, быть может, хотя бы отчасти поймут и простят нас.