В бытность мою председателем колхоза у потомков цилемских старообрядцев (на притоке Печоры - Цильме) довелось слушать лекцию заезжего посланца общества “Знание”. Изюминкой очередного “удара по религии” говорун избрал некую Ульяну, имя коей, мол, увековечили в названии Стефано-Троицкого Ульяновского монастыря. По его исследованиям дело обстояло так. Монастырь дальний, в краях бедных и не очень богомольных, потому монахи от истощения вымирать стали. Спасли их чери-черт и сердобольная девица из зырян - Ульяна. Чери-черт, стерлядь по-русски, косяком шла из Камы в Вычегду по Екатерининскому каналу. До того такой страшной рыбы (нос аршинный, на спине пила) рыбаки зыряне не видывали. Понятное дело, испугались. Понесли к главному попу в монастыре: избавь, мол, бати-поп, “чери морлы оз туй” (рыба ни к черту не годится). Пали на колени, молят игумена. Очень боялись рыбаки злых шуток куля - водяного духа.

Как, мол, избавил хитрющий поп - дело ясное: чери-черт проклял и повелел всю, что ни попадет, нести в монастырь, а самим и не пробовать. Вот с этого заплыва стерляди в Вычегду и ожили монахи, стали толстеть и лосниться... Ну как, дескать, за такое “подвижничество” не назвать монастырь ее именем?..

Пожилые старообрядцы сплюнули, открестились от популярного лектора и ушли. Меня они потом в одиночку пытали: так ли скаредно было с Ульяновским монастырем?

Ныне, в век медленного исхода из плена оголтело-пустого воинственного атеизма, легенды об Иулиании - Ульяне изменили окраску. Де, мол, красавица Ульяна полюбила послушника или младомонаха, но поскольку тот не мог переступить порог запрета, то девушка от любви утопилась в Вычегде. В документальных телефильмах и доныне плавает ее платок.

У Епифания Премудрого в его “Слове о житии и учении святого отца нашего Стефана, бывшего в Перми епископа” (1397-1398 гг.) упоминаний о какой-либо Иулиании и самом Ульяновском монастыре нет. Второй же скрупулезно- серьезный исследователь жизни и учении св.Стефана Пермского Георгий Степанович Лыткин, пишет: “Пермский епископ Стефан, выходивший в 1385 году один против Вогулов, основал на верхней Вычегде Ульяновско-Спасскую пустынь” (см. “Зырянский край при епископах пермских”). Повторю: Ульяновско-Спасскую пустынь! Как видим, это наименование появилось очень давно. Стало быть, и ульяновские рыбники с чери-чертом, и безответная любовь некой Ульяны к монаху-стоику - мутной воды выдумки. Мне представляется, что имя “Ульяна” на самом деле появилось еще при основании обители. И принесено оно было со стороны, ведь в языческом краю, куда пришел святитель, не могло быть таких христианских имен и географических названий.

Эту свою версию я и хочу предать на суд читателям.

В эпоху Дмитрия Донского в Месяцеслове поминалась всего-навсего одна Иулиана Понтийская - мученица - из первохристиан. Само собой понятно: образованный мужской монастырь Стефан именем далекой мученицы вряд ли назовет. Так о какой же Ульяне речь?

Ответ мне раскрылся с иной стороны - с образа-иконы “Спас Нерукотворный” или “Спас на убрусе”, на платке. Еще раз повторю название монастыря: УЛЬЯНОВСКО-СПАССКИЙ. Даже на слух таится в нем что-то необычное: имя Иулианы поставлено впереди имени Спаса-Христа. Стефан - посланник Самого Христа-Спасителя в Пермь, “разделяемую и раздираемую” нашествием всех и вся, - не стал бы так играть названием без архиважной причины. И стал я искать прямую связь таинственной Иулианы с Образом Спаса.

В 70-е годы Зосима Васильевич Панев, в то время председатель Президиума Верховного Совета Коми АССР, поведал мне прелюбопытную историю. О том, как икону “Спас Нерукотворный” искала авторитетнейшая московско-ленинградская комиссия. Были в ее составе искусствоведы из Третьяковки, Эрмитажа, Министерства культуры и даже КГБ СССР. По их сведениям, где-то в Сыктывкаре в сокрушительные антицерковные годы затерялся след святыни России - иконы “Спас на убрусе”. Будто бы этой иконой Константинопольский патриарх Филофей поставлял на Московскую митрополию первого митрополита из русских Алексия (Плещеева), воспитателя великого князя Дмитрия, ставшего Донским. С этим Образом Спаса Нерукотворного Стефан был послан в Пермь. Этим образом Петр Великий освящал закладку Санкт-Петербурга. У комиссии были сведения, что в Сыктывкар, в бытность его Усть-Сысольском, Образ привез председатель Палестинского общества великий князь Сергей Александрович - в ознаменование 500-летия вхождения Перми Вычегодской в состав Русского государства. Таким образом, по их версии, образ вернулся туда, где он уже был при свт.Стефане, и был вложен в устьсысольский Стефановский храм.

Однако комиссия его не нашла.

Здесь уместно напомнить, как вообще возник первообраз “Спас Нерукотворный”. Эдесский царь Авгарь послал прошение Иисусу Христу прислать свое изображение. Христос наложил платок на лицо и послал в Эдес. Впоследствии с этого платка (убруса) были сняты копии. И вот с одной из таких копий - древнего византийского письма - русский митрополит Алексий возвращался из Константинополя домой. Было это в 1354 году. В Черном море, как говорят летописи, его застала жестокая буря. И Алексий дал обет на карбасе, что если будет спасен “Спасом на убрусе”, то возведет во имя Его храм на Москве.

Белокаменный храм (ныне музей Андрея Рублева) в ограде Андрониевского монастыря Алексий возвел. Примечательно, что храм этот напрямую будет связан с судьбой просветителя зырян: здесь митрополит Киприан сведет вместе Стефана и Андрея Рублева, здесь будет поручено Епифанию Премудрому написание жития свт.Стефана Пермского. Здесь, в Андрониевском монастыре, долго сохранялась часть библиотеки свт.Стефана.

А как же “Спас на убрусе”? Вручал ли митрополит Алексий этот спасительный образ будущему святителю Стефану перед дальней его дорогой в дикий пермский край? Нет, владыка почил за два года до этого. Но академик, профессор Московской духовной академии Е.Е.Голубинский (1834-1912 гг.) однозначно утверждает, что “без прямого благословения Алексия Стефан не мог переводить Священные Писания на зырянский язык”, как и вообще готовиться к миссионерству. Духовным продолжателем Алексия, наместником митрополичьей кафедры был коломенский епископ Герасим. Был он, как и наш Стефан, “зело любим издавна великим князем Дмитрием” (Епифаний). Он и благословлял Стефана на дальнюю поездку. Значит, он вручил святыню, когда Стефан уезжал обозно из Москвы “с многими дарами”? Вряд ли. Икона эта, спасшая жизнь митрополиту Алексию, стала как бы “домашней реликвией” и Герасим не мог так вольно ей распоряжаться. Отдать икону мог лишь кто-то из родственников митрополита, и этот кто-то должен быть в духовном сане. Так кто же это?

Но не будем забегать вперед. Вернемся в зырянский край...

К сожалению, документальных подтверждений версии “московско-ленинградской” комиссии я не нашел. Да, когда-то Ульяновский Троицкий монастырь назывался “Ульяновско-Спасской” пустынью. Протоиерей М.Михайлов писал, что в той пустыни “находился, по одним сказаниям, явленный Образ Спаса на убрусе, а по другим Образ приложен Стефаном при построении храма” (“Вологодские губернские ведомости”, 1850 г.). А.Красов, насколько знаю, писал, что “Великий князь Димитрий вручил Стефану вместе с охранной грамотой Образ Спаса на убрусе”. Есть еще одно косвенное доказательство: в селении Ирте (ниже г.Яренска на 20 км) Стефан оставил собственноручную копию-список “Спаса Нерукотворного”. Понятное дело, уходя с подлинником в Москву, Стефан обязан был оставить на Вычегде освященный им список. Рядом, в селе Вожеме, он таким же образом оставил святыню-завещание “Троицу Зырянскую”.

К этому добавлю и то, что в итоге “Спас на убрусе” оставили в Спасском монастыре Кремля - там, где болел и скончался свт.Стефан 9 мая 1396 года. Похоронили же “московитянина по духу” и великого Зырянина по деяниям с небывалыми почестями: раку с прахом поставили под бархатную сень в молельной зале домашней церкви Спаса на Бору великих князей Московских! Такой чести не удостоился даже боярин-митрополит свт.Алексий - он был упокоен у стены Спасского монастыря.

Нам ныне трудно понять такое круговращение Первообраза Спасителя: пробыв в кремлевской церкви Спаса с 1396 года, в 1883 году он снова, если верить выводам комиссии, возвращается на Вычегду. Но вспомним: в тот год Россия праздновала вхождение Перми Вычегодской в Московское государство - первое вхождение нерусского народа под сенью Спасителя! Ведь тогда же Исаакиевский собор посылал в возведенный Стефановский храм иконы-редкости: “Спас, благословляющий детей”, “Положение во гроб”, “Владимирскую Богоматерь”. Почему же и эта икона, напрямую связанная со святителем, не могла найти там место?

С именем Спаса в Иулиано-Спасском монастыре, полагаю, разобрались. А кто же была Иулиана? Была ли она на Вычегде?

9 мая 1996 года под куполом возрождающегося Храма Христа Спасителя Святейший Патриарх вдыхал новую жизнь в перенесенную на свежую доску московскими иконописцами “Троицу Зырянскую”. Я был при этом и помню, как поразило меня величие этого всероссийского собора.

Я, наверное, мистик. Бывало и бывает так: годами ищу документальных подтверждений живущего во мне наития. И все тщетно. И вдруг... кто-то незримый подводит к первоисточнику, раскрыв книгу на нужной странице. В тот день я пошел в знаменитую Ленинку, попросил именно IV том “Истории Российской иерархии” и на раскрывшейся 140-й странице прочел, что Храм Христа Спасителя над Москвой-рекой был заложен на месте вконец обветшавшего Зачатьевского монастыря. “Зачатьевскому же монастырю уступил место Алексиевский; здесь и доныне соблюдается память о двух родных сестрах святого митрополита Алексия - преподобной Иулиании и Евпраксии, в том монастыре погребенных”.

Вот оно что!

Алексиевский монастырь был основан сразу же после успения святого митрополита. А основательницами были его же родные сестры - монахини. И была новая обитель хранилищем-памятью этого великого церковного и государственного деятеля. Где, как не здесь, храниться было “Спасу на убрусе”? И главная хранительница - игуменья Иулиана. И по родству, и по духовной преемственности икона принадлежала ей. К тому же матушка Иулиана была няней Великого князя Димитрия Донского.

Раньше мне думалось, что уж родословную свт.Алексия я знаю хорошо: “Бояре Федор и Мария Бяконты, а у них сын Алексий Чудотворец, да Феофан, да Матфей, да Константин бездетен, да Александр Плещей. За боярином Федором вся Москва аки за наместником; крестным же отцом Алексия великий князь Даниил Московский повелел стать своему сыну Ивану Калите”. Вот где тесное сплетение великокняжеского рода и рода митрополита Алексия! Племянники свт.Алексия впоследствии занимали первостепенные должности в Русском государстве. Все так... Но мне и в голову не приходило, что домострой того времени оставил в тени сестер Алексия (женщин в родословной не указали). Одно время две сестры - Иулиания и Евпраксия - были палатными тетками детей рано умерших великих князей Семиона Гордого и Ивана Красного (детей Ивана Калиты). Но затем чистейшая Иулиана (баба Уля) была наречена матушкой Димитрия Донского. И не ее ли руками вручал святыню Руси Димитрий Донской святителю Стефану - с которым тоже была тесная, чуть ли не родственная связь?

Так и представляется, с каким сочувствием отнеслась “баба Уля” к этому тяжелому и опасному по тем временам предприятию - отправиться на край земли к диким некрещеным пермянам. Никакая охранная грамота, а только этот святой образ - “Спас на убрусе”, спасший ее брата на пути из Константинополя, - мог помочь Стефану в превратностях пути.

Кто знает, может быть, в стефановской экспедиции эту икону в обиходе так и называли “Ульяновский Спас” - по принадлежности ей? Путь их лежал по реке Вычегде - и в самых дальних пределах, в верховьях ее была заложена пустынь, Ульяновско-Спасская. Не в ознаменование ли того, что Нерукотворный Лик Спасителя хранил Стефана на этом опасном миссионерском пути?

Прокомментировать эту версию мы попросили профессионального историка - доктора исторических наук Михаила Александровича МАЦУКА.

“Историческая наука имеет дело не с догадками, а с реальными свидетельствами, - сказал он. - Пока не буду подробно разбирать эту версию, приведу лишь несколько фактов. В переписных книгах, скажем, за 1678 год, упоминается Спасская пустынь, но без второго названия “Ульяновская”. Когда появился этот топоним - неизвестно, и здесь, действительно, может многое открыться историку. В 1994 году была обретена принадлежавшая монастырю рака святой Иулиании (газета об этом писала), в которой хранилась частица ее мощей. Но святыня эта появилась в монастыре, как видно, уже после того, как появилось название “Ульяновский”. Ее привезли сюда соловецкие монахи в конце прошлого века.

Назван ли монастырь “Спасским” во честь образа “Спас на убрусе” - тоже неизвестно. Такой образ был, причем наиболее почитаемый в монастыре, но появился он там тоже сравнительно недавно. По преданию, его принес Филарет Тюрнин - он же и оклад ему заказывал, и впоследствии в его роду эта икона переходила от отца к сыну. То есть почитание святой Иулиании и образа “Спаса” в новейшей истории монастыря имело место, это факт. Отразилась ли в нем какая-то более древняя традиция? Надо исследовать...”

Надеемся, разговор этот продолжится на страницах “Веры”. И ученые рано или поздно ответят на вопросы, что таят в себе наше духовное прошлое.