| 95 | Земля Коми |
ЧЕРНАЯ ВОДА “Отцы пустынники и жены непорочны...”
А.С. Пушкин.
Несколько лет назад я проходил мимо Ульяново и побывал на местном кладбище. Таких я еще не видел. Две трети могил безымянны, захочешь помолиться, вместо имени называй номер. Кто здесь лежит, одному Богу известно. Еще страшнее на ухоженной части погоста. Сколько девушек там похоронено! Мне показалось, что едва ли не каждая вторая могила принадлежит им... Из Ульяново я вышел на шоссе и пешком отправился в сторону Усть-Кулома в надежде поймать попутку. На обочине валялись то там, то здесь части игрушек - ноги, руки, туловища кукол, слонов... Откуда? Все это было как во сне.
Как во сне протекли более чем семь десятилетий с того дня, как разогнали общину ульяновской обители. Монахов долго потом еще искали и добивали по коми лесам. Последними, судя по всему, ушли из жизни шестеро насельников, оставшихся в Ульяново. Многие годы они работали здесь, почти не снимая телогреек, данных им вместо прежних одежд. Эти монахи и послушники стали свидетелями того, как терзают обитель люди, о ком они столько молились. Они видели, как вместе с монастырем рушатся судьбы окрестных жителей.
Нигде, наверное, не было так страшно все эти годы, как вокруг оскверненных святынь. Словно в черном глубоком омуте отражаются лица тех о ком вспоминают и за кого молятся нынче две коми бабушки Ульяна Александровна К. и Павла Семеновна Кожевникова. В то время, о котором здесь пойдет речь, они были по возрасту невестами. В этом мертвом месте Бог уберег их, в отличие от сверстниц, что легли на ульяновском кладбище рядом с отцами пустынниками. Воспоминания их разрозненны, простим им это.
* * *
В конце двадцатых, начале тридцатых годов, по словам Ульяны Александровны К., в Ульяново открылся сельскохозяйственный техникум. Сама она проучилась здесь несколько месяцев, перед войной, а муж ее окончил полный курс и даже принимал участие в разорении монастыря, когда был разрушен Троицкий храм, сожжена библиотека.
Техникум просуществовал, по воспоминаниям выпускников, до 42го года. Но не было на памяти Ульяны Александровны такого, чтобы Ульяново по хорошему отпустило учеников. Двое из ее деревни - хорошие агрономы, сошли с ума. Десять рябят и девушка с третьего курса переплывали реку возле Деревянска. Один испугался льдины и выпрыгнул из лодки. Лодка перевернулась, и ровно сорок дней искали деревянские жители своих детей. На сороковой день подняли из воды последнего.
Муж Ульяны Александровны оставался безбожником вплоть до смерти. Жена ему об учебе в Ульянове рассказывать не давала. Мысль, что муж поднял руку на святыню, была ей тяжела. Не раз она говорила ему умрешь - мучить тебя будут, но муж не обращал на ее слова внимания и детей воспитывал безбожниками. И вот умер он. А через несколько дней явился жене во сне:
- Вася, Бог есть? - спросила она его. - Есть. - Тебя, наверное, мучают, что не верил? - Ох, мучают, - ответил он.
Много лет уже молится Ульяна Александровна за упокой его души. Через пять лет муж второй раз приходил, видать, стали слабеть ее молитвы. Напомнил - молись обо мне.
В северо-западной башне монастыря живет Павла Семеновна Кожевникова, старейшая жительница Ульяново. У мальчика, игравшего возле башни, я спросил, где здесь Кожевниковы живут. Выяснилось, что мальчик правнук Павлы Семеновны. Как звать ее, я тогда еще не знал, мальчик тоже не знал. Такая она древняя. В дом мальчик зашел прежде меня и было слышно, как спрашивает:
- Бабушка, как тебя зовут? - Павла
Последних монахов и послушников бабушка Павла знала. Особенно запомнила послушника Василия Васильевича Забоева - юродивого (“не в себе”- как выразилась Павла Семеновна).
О прошлом Василия бабушка Павла рассказывает, что он был когда-то стройным высоким парнем, в первую мировую солдатом побывал в Румынии и Польше, где, по его словам, живут самые красивые девушки на свете. Раз показывал он Павле фотографию своей семьи в Усть-Сысольске. Запомнила она, что на фотографии было изображено много хорошо одетых людей, сидящих в несколько рядов.
По документам о Забоеве известно только то, что в девятнадцатом году игумен Амвросий благословил его работать в ульяновском совхозе. В двадцатом году в числе других насельников Василия арестовали, но потом отпустили. Чудной он был человек. Раз сломался трактор у совхозников, долго не могли понять, что с ним случилось. Мимо шел Василий и коротко обронил: “В карбюратор посмотрите”. Действительно, поломку нашли в карбюраторе. Об этой истории я услышал от игумена Питирима. Говорят, что ничего особенного в этом нет, любой деревенский мужик мог сказать походя нечто подобное. Но почему-то эта история запомнилась ульяновцам и дошла до наших дней.
Павла Семеновна вспоминает о другом, еще более чудном случае. В конце мая 41-го года Василий целую неделю маршировал с палкой на плече и отсчитывал: “Раз-два-три, раз-два-три”, - а потом пришел в бригаду к девушкам, сажавшим капусту, и сказал: “Война будет, такая война будет, даже Америка нам помогать станет”. “Не надо войны, что ты ерунду говоришь”, - закричали на Забоева девушки.
В совхозе Забоев чистил туалеты, караулил амбар, работал в овчарне. Было в то время голодно, и он страдал куриной слепотой. Как-то ему за хорошую работу дали полкило масла, и зрение вернулось. Несколько дней разглядывал Василий вновь обретенный мир и радовался ему как ребенок... В свободное время ходил по улицам и собирал мусор, набрал так целый ящик железок - ни словом не обмолвившись, на что этим намекает. Ведь в монастыре, когда-то, каждый гвоздь имел свое место. А сменившие монахов хозяева, сами того не заметив, по мелочи растрясли великолепное хозяйство.
На овчарне, среди агнцев, Василию так нравилось, что просил он монаха Африкана на свою могилу положить из нее камень.
Монах Африкан, в миру Аристарх Викторович Глебов, до разгрома обители заведовал монастырской гостиницей. В совхозе стал огородником, ему поручили следить за парниками, где он разводил огурцы, помидоры. Павла Семеновна говорит, что Африкан учил ее разбираться в семенах. Монах Моисей, в миру Максим Турнин, работал скотником, и никто, кроме него и послушника Николая Шучалина, не знал, сколько кому из коров, телок, овец положить сена. От большевиков Моисею пришлось вытерпеть немало. Они почему-то думали, что он знает, где закопано монастырское золото. Не раз заставляли его рыть себе могилу, или отводили в лес и, показав на чучело, завернутое в одежду, убеждали: скажи, где золото, вот мы тут одного уже убили и тебя так же убьем. С жалостью смотрел на уполномоченных Моисей, устав объяснять, что их предшественники ограбили монастырь до нитки.
Еще помнит Павла Семеновна о Моисее, что был он большим молитвенником и в тридцатые годы как бы замещал в Ульяново игумена. На Пасху водил остаток братии, набожного ульяновского конюха и еще нескольких селян в Усть-Кулом, в церковь. Остальные праздники тоже как-то отмечались. Об этом известно по запомнившейся Павле шутке, которую время от времени приходилось повторять председателю: “У Моисея опять живот болит, значит праздник сегодня”. В праздники Моисей не работал.
Всем пришлось не сладко, но особенно трагически сложилась жизнь у иеродиакона Зосимы (Федора Михайловича Яворова). В двадцатые годы он оставил монашество и женился. Построил в Кужбе большой красивый дом. Но вскоре жена его скончалась при родах, спустя месяц умер ребенок, затем и сгорел дом. Сам он смерть принял в Ульяново. Оголодавшие крестьяне, обремененные семьями, на постой его не пустили, говорили: - иди к родственникам (не пустила его и Павла). Но к родственникам Зосима не пошел. Он знал, что умрет в скором времени. Умереть, судя по всему, хотел только в одном месте. Желание это исполнилось. Однажды морозным утром его нашли на улице мертвым.
* * *
Память у Павлы Семеновны избирательна. Многое забыла, но до сих пор помнит, как в сорок втором году сгноил председатель 4,5 тонны огурцов. Богатое монастырское хозяйство ушло в небытие. Помнит Павла и то, как погибала последняя монастырская Библия, большая, в дорогом серебряном окладе. Еще бы ей не помнить, ведь вместе с Библией погиб и ее отец. Незадолго до смерти казначей обители отец Мелетий передал Книгу верному человеку. Тот тоже недолго прожил и просил отца Павлы - Семена отвезти Библию в Усть-Сысольск, в церковь. Но времени на это все не находилось. Посевная, жатва... Собирался поехать в город к зиме. Но зашел к нему раз студент техникума по фамилии Гердт, увидел христианские книги, а было их у отца много, обрадовался, попросил взять с собой почитать. Пока читал, об этом узнал один из преподавателей и сочинил донос. Арестовали отца осенью, в день, когда мать лежала больная, с большой температурой. Вскоре пришло известие, что Семен умер при перегоне из одной тюрьмы в другую. Тела его родным не отдали. Как в воду канул.
Следом за отцом погибли три брата Павлы. Один на войне, другого деревом задавило, но чаще всего Павла вспоминает о третьем брате утонувшем в Вычегде. Вместе они вышли тогда из дома. Она на ферму, он на охоту. Лед на реке еще не встал окончательно, и Павла просила брата не идти через реку обычным путем, найти получше. Тот послушался...
Поднимаясь на горку, увидела она палку, торчащую изо льда, и припугнула лошадь, вот палку-то возьму. Не знала она, что это за палка. Вечером брат домой не вернулся. Но спохватились его только на следующий день. Павла сидела в избе, когда вошла сестра Лидия с белым лицом и сказала о страшном горе. Переходя реку, брат провалился в припорошенную снегом полынью, а вместо креста на месте гибели осталась торчать лыжная палка. Брата, как и отца, семья похоронить не смогла. А полынья на следующий день затянулась. Помолчав, Павла Семеновна добавляет: “Этой жертвы-то ждала”.
Так здесь умирали. А как жили, Павле плохо запомнилось.
* * *
Спустя полчаса я оказался на службе в церкви Успения Божией Матери. Стоит она на холме, над тем самым кладбищем, где я побывал семь лет назад. До сих пор не могу понять, отчего тогда ее не заметил. “Яко да Господь Бог учинит души их, идеже праведнии упокояются”, - пели монахи...
В.ГРИГОРЯН.