Архимандрит Кирилл продолжает читать с листка, изредка делая замечания по тексту. И мне кажется, рассказывает он о каком-то чужом, незнакомом человеке, а не о себе.

- ...Из города Порхова был эвакуирован в Ригу и с марта 1944-го служил псаломщиком в Лиепае, - продолжает он. - В декабре 44-го угнан немцами в Германию, помещен в лагерь в Кенигсберге. 1 мая 45-го, после освобождения Кенигсберга, вновь арестован, отправлен в Рязанский, затем в Грозненский лагеря, к концу 46-го был отпущен. Выехал в Даугавпилс, где работал мастером на строительстве “Хлебостроя”. 13 сентября 50-го года арестован МГБ за работу в Псковской миссии. Осужден ОСО на 10 лет ИТЛ, срок отбывал в Ухте Коми АССР. Освобожден в 55-м, реабилитирован в 57-м.

Ну что еще... Окончил Ленинградскую Духовную академию со степенью кандидата богословия. Ну, это не мудреное дело. Рижский факультет богословия за спиной, а там были хорошие преподаватели, из русских эмигрантов... Так. Был профессорским стипендиатом, преподавателем семинарии и академии, в сане архимандрита с 76-го года, с 94-го по 96-й являлся наместником возрожденной Александро-Невской Лавры... Сейчас новый наместник, более молодой... Ну вот тут все про меня.

Батюшка явно был доволен, что так четко отрапортовал о своей жизни, помог, так сказать, чем мог журналисту.

- В этой книге, в “Мартирологе”, все будет сказано, - заключил о.Кирилл, складывая листки в папочку. - Выйдет книга в Москве или в Риге в следующем году.

- Но там одни только краткие биографии! - возразил я .

- А что вас еще интересует?

- Псковская миссия. Ведь это было необычное явление, на оккупированной территории...

- Что ж тут необычного? Служили в храмах. Как сто лет назад служили. Как и сейчас служим. В оккупации были такие же русские люди, как по другую сторону фронта, - и кому-то ведь надо причащать живых, отпевать мертвых... И храмы были полны народа, стены едва вмещали.

- Это потому, что религию при немцах разрешили?

- Просто храмов было мало. К нам на богослужения приезжали отовсюду, даже из Риги.

- А я слышал, что немцы в оккупационной зоне много храмов пооткрывали, - удивляюсь я.

- Не знаю, при чем здесь немцы. В тех приходах, где я служил, с ними вообще не контактировали. Если и обращались помочь с дровами, например, то - к муниципальной администрации. Она хоть и подчинялась германской власти, но состояла из местных - латышей и русских. Все эти годы мы не имели прописки, так что и продуктовых карточек не получали. Немцев я не видел. О партизанах не слышал. Храмов при оккупации, действительно, стало больше. Но... больше по сравнению с чем? Перед самой войной почти все они были закрыты. В Пскове действовал один храм, жители области ездили в Ленинград на богослужения.

- И все-таки после войны вас обвинили в сотрудничестве с немцами?

- Чекистам пришлось потрудиться, - отвечает отец Кирилл. - Долго искали, за что уцепиться. Для меня, например, нашли такой пункт: “эвакуация церковного имущества”. И брата моего, отца Якова, долго мучили, пока в “Крестах” в Ленинграде не сфабриковали обвинение. Ему тоже дали десять лет. Припомнили ему и прошлый, неудачный арест. В тюрьму-то его хотели забрать еще в 40-м, в Лиепае, когда с приходом советской власти аресты духовенства прокатились по всей Латвии. Тогда брата предупредил один его прихожанин, и он уехал в Ригу, там скрылся.

В отдельную “псковскую” группу были выделены семь человек: священники Кирилл Заец, Николай Жунда, Иоанн Амозов, Александр Перминов, Николай Шенрок, Георгий Радецкий и Ливерий Воронов. Трое первых получили по 20 лет, остальные по 15. Арестовали их сразу, как прогнали немцев, а в январе 45-го, разобравшись, их решили немедленно освободить. Но к тому времени трое уже умерли в лагере, в том числе отец Николай Жунда. Мой брат очень любил этого человека, когда-то служил под его началом в Борисоглебской церкви в Даугавпилсе. Очень строгий был настоятель.

В 56-м году, во время “оттепели” “псковское дело” пересматривал военный трибунал и вот что установил: следователи НКВД “подследственных били по рукам, по лицу, удерживали на стойке в карцере, угрожали расстрелом, требуя признания” в том, что священники - немецкие агенты. Это я читаю по документам... И еще сказано там: “допустили фальсификацию”. Так что все это “псковское дело” - выдумка.

- Жив ли кто-нибудь сейчас?

- Отец Ливерий Воронов умер недавно, два года назад. Доктор богословия, он преподавал в нашей Духовной академии. Он коренной петербуржец, родился в Ораниенбауме, в 1914 году. Да тут, в книге, все про них будет сказано.

Просматриваю рукопись, правленную рукой архимандрита Кирилла. Сколько имен! Даже во время войны гонения на духовенство не прекращались. А вот скупые сведения о брате его, священнике Якове Начисе:

“Русский. Родился в селе Грива Илукского уезда в 1912 году в семье крепких крестьян. Отец Владимир Петрович Начис был членом церковного совета Гривской церкви, которую своими руками и построил. Мать Надежда Даниловна была молитвенницей. Священниками, кроме Якова, стали и два других сына - старший Александр (ушел на фронт, погиб в 41-м) и Леонид...”

С Яковом мы сидели в лагерях рядышком, я в Ухте, а он в Абези, - вспоминает архимандрит Кирилл. - Вместе с ним в Абези были священники Николай Трубецкой, Димитрий Дудко и Константин Шаховской - племянник известного архиепископа Иоанна Сан-Францисского (Шанхайского) . Рассказывают, брат бодро держался и поддерживал других, тайно служил литургии. С Шаховским он и раньше знался, дружили семьями. Сестра о.Константина, кажется, до сих пор здравствует, живет во Пскове.

Летом 55-го, по освобождении из лагеря брат устроился в Инте дежурным электриком, рядом со мной. А я был еще подконвойным, лагерником. Тем же летом на пароходе приезжал архиепископ Феодосий из Архангельска. Брат с ним встречался на пароходе, в его каюте. А я не смог пойти. Потом отец Яков уехал в Сыктывкар и поселился в Кочпоне, где стояла единственная тогда в Коми действующая церковь. Туда к нему жить приехали жена с сыновьями Ростиславом, Сергеем и Егорием. Вот были рады увидеть друг друга! А потом был случай. Сережу в кочпонской школе заставляли отречься от своего отца-священника. Мальчик ответил так: “Папу люблю. Никогда от него не отрекусь”.

В конце 55-го и я освободился, приехал в Кочпон. Настоятелем там был отец Владимир Жохов. С ним был о.Михаил Вишерский, местный, из коми, часть литургии он служил на родном языке. Дьякон тоже знал местную речь, ектеньи возглашал по-коми. Немножко и я научился этому языку. С протоиереем Жоховым я встречался спустя много лет - он учился заочно у нас в Духовной академии.

Вскоре брата перевели в Кировск на Кольский полуостров, служил там в большом деревянном храме. В 60-м разрешили вернуться в Латвию. До 87-го года был настоятелем Рижской Покровской церкви. Община у него сложилась активная, много интеллигенции. КГБ решил, что 75-летний батюшка задумал подкоп под советскую власть - и его перевели в Рижский кафедральный собор. Умер он за месяц до реабилитации, 7 ноября 1991-го года. Отпевал его владыка Александр.

Жаль, вы не застали брата. Вот бы кто смог рассказать.

- А вы в лагере встречали священников?

- Не пришлось. Но и там люди окружали хорошие. У нас ведь не Инталаг был, где бытовики содержались, а спецлагерь “Минеральный”, для политических. В Инталаге 9-часовой рабочий день, а у нас 10-часовой, два письма в год, никаких свиданий. Работал я в строительной колонне, строил жилье в городе, школы, столовые, клуб. Сейчас у нас в семинарии на втором курсе учатся Евгений и Галина Бабич, муж и жена, оба из Инты. Так вот рассказывают, что те интинские дома, слава Богу, еще стоят, не развалились.

В бараке со мной жили замечательные люди. Футболист Старостин, очень скромный человек. В лагере его берегли, определили в больницу работать. Потом Александр Иванович Папава, грузин, историк. Его тоже берегли. Вячеслав Дмитриевич Бирюков, путеец. Он когда-то возглавлял строительство Турксиба, шестьсот инженеров и техников было под его началом - а тут, в лагере, на одной стройплощадке трудились. Освободился он раньше меня... Спустя много лет, в 94-м, стоял я в Луге на вокзале, ждал электричку. И увидел на стене газету “Гудок”. А там некролог о Вячеславе Дмитриевиче, про его жизнь рассказано. Оказывается, и после лагеря он долго возглавлял МПС. Сразу после смерти Сталина его привезли в Москву и поставили на должность... Да, много было хороших людей. Преступников среди них я не встречал.

- А к вам как относились после лагеря?

- По-разному. Несколько раз снимали с академии, прятали на дальних приходах Ленинградской области. Путешествовал вместе с матерью, Надеждой Даниловной, она уже ослепла тогда, старенькая была. Потом гроза проходила - и все становилось на место...

Вот и все, что рассказал архимандрит Кирилл. Получив благословение, иду к выходу - и сталкиваюсь с девушкой, о которой я совсем забыл. Бедная, целый час прождала в коридоре!

Тысячи людей, тысячи судеб проходят перед глазами главного духовника Петербургской митрополии. И что для него судьба одного человека - Леонида Начиса? Хорошо, хоть это рассказал. “Ну как, помог я вам?” - участливо спросил меня архимандрит напоследок. Так бы ни за что не стал вспоминать - но как не помочь человеку, издалека ведь приехал, с вопросами...

В коридоре томился уже новый посетитель, пришел на исповедь. Даже в неприемный день здесь очередь!

“Что ж тут необычного?” - вспомнились слова архимандрита о “псковской миссии”. - Служили в храмах. Как сто лет назад служили. Как и сейчас служим”. Вот так. Церковь как стояла, так и стоит - будь то нашествие фашистов или коммунистов, или еще кого... Стоит - когда храмы наполняются народом и когда они пусты. Стоит - и враг не одолеет ее.