Предки нашего рода были переселенцы из Новгородских земель - староверы, преследуемые никонианцами.

Отец мой, Алексей Палев, зырянин, вместе со старшим братом Иваном ежегодно в зимнее время выезжал из родного села Пучкома в соседние русские селения шить одежду. Была у них ручная швейная машинка фирмы “Блок”. Шить ходили по домам. Сначала отец был у брата подмастерьем, а вскоре научился шить самостоятельно. На заработанные деньги купили машинку, правда старенькую, фирмы Попова. На ней и шил мой отец. А портновскому мастерству братьев Палевых - Ивана и Алексея научил их отец, Григорий Федотович.

...1860-е годы. Несколько лет подряд вымерзали на корню ячмень и рожь. “Голодные, бесколосные годы” - эти слова я запомнила из уст дедушки Григория, умершего в 1940-м году на 88 году жизни (мне тогда минуло 7 лет). Был он высокого роста, с жилистыми натруженными руками, с роскошной седой бородой. Настоящий некрасовский Савелий-богатырь святорусский.

Зимой 1863 года моя прабабушка Пелагея, вдова с 11-летней дочерью Марией и 9-летним сыном Гришей, запрягла лошаденку, сложила немудреный скарб в розвальни и пустилась в путь-дороженьку в Сибирь. Путь пролегал через Яренск, Усть-Сысольск, Чердынь... И так до Благовещенска. По дороге и на хлеб зарабатывали: безлошадным крестьянам в деревнях подвозили то сено, то дрова. Добирались около года. Где-то обменяли розвальни на телегу, а потом - наоборот.

Прожили в Сибири около десяти лет. Имели немудреную хатенку, небольшие участки полей и лугов. Хозяин, тоже зырянин, у которого дед Григорий служил подмастерьем, научил его не только портновскому делу, но и грамоте. Я помню, дедушка свободно читал духовную литературу на старославянском языке. По утрам и вечерам творил молитвы, которые знал наизусть. В Сибири дед с сестрой Марией научились и русской речи.

И вот раз взмолилась моя прабабушка Пелагея: “Гриня, сынок мой. Силы меня покидают. А умереть хочу на своей родине. Отвези ты меня на родную сторонушку. Похорони рядом с суженым Федотушком. Отец-то твой воевал с ворогом на Турецком фронте, защищал град Севастополь. Приехал с войны весь израненный. Вижу сны каждую ноченьку. Он зовет нас на родину зырянскую.”

Долго думал мой дед Григорий. Как же оставить эти места сибирские, где и сердце уже прирослось? Наконец, припал он к ногам матери, сказал:

“Так и быть, матушка, уедем домой”. Точно так же, как и десять лет назад ехали в Сибирь, возвращались обратно. Только ехать было уже легче. Дед все заботы и хлопоты взял на себя. И если в деревнях останавливались, чтобы дать отдохнуть лошадям, дед тут же находил заказчиков шить то ли армяк или зипун, а то и “спинжак” (пиджак то-есть). Блоковскую машинку швейную он заработал в Сибири.

Добрались до родного села... Поля и угодья были уже заняты другими крестьянами. Пришлось делать подсеки под поля, а лугов в отдаленных местах по речкам Цебьюга и Курмыш было достаточно. Женился дедушка на славной зырянской девушке, но вскоре она захворала и преставилась, оставив троих малолеток: Анну, Ивана и Татьяну.

Женился он тогда второй раз. Взял в жены молоденькую девушку Параскеву из деревни Устькула, что в десяти верстах от Пучкомы. Параскева и родила моего отца и тетушку Варвару.

В 1905 году отец, Алексей Палев, окончил церковно-приходскую школу. Выдержал экзамен “первым учеником”, получил свидетельство и в подарок Евангелие “за доброе поведение и хорошие успехи”. Важгортский священник настаивал, чтобы отец продолжил учебу в Духовном училище, а дед Григорий сказал:

“Мой Алексей будет хлебопашцем и портным”.

1912 год...Мой отец (ему тогда было 19 лет) находился в Лешукони, шил в Олеме (Архангельской губернии). Дедушка прислал ему письмо: “Дорогой сын, приезжай скорее домой. Сей год пасха и благовещенье будут в один день. Это не к добру. Ожидается второе пришествие. Люди шьют уже саваны”. Послушный сын вернулся домой. Второго пришествия не состоялось.

Полюбилась в Олеме Алексею Палеву девушка Катерина. Была она статная, и красивая, и работящая. А отец ее - Михаил Беляев - попросил Алексея научить дочь портняжному делу. Дед Михаил был человеком богатым: имел 2-х этажный огромный дом и вместе с тремя сыновьями содержал мельницу. Вся Олема и крестьяне из ближних деревень привозили молоть зерно.

В 1914 году мои родители решили обвенчаться. Отец написал письмо батюшке с матушкой, просил благословения. Дед Григорий отправил старшую дочь Анну, которая была уже замужем, посмотреть на невесту своего брата. Вернувшись, тетушка Анна сказала:

- Отец! Не давай благословения. Катерина - не крестьянка. Она нарядная как русская куколка, на голове у нее несколько дорогих гребенок, на руках серебряные браслеты с драгоценными камнями, а на пальцах золотые перстни.

Не одобрил брак моих родителей и дед Михаил. “Олеха! Ты хороший парень, мастеровой и обходительный, но моя Катерина в зыряна не пойдет”, - оборвал он жениха. На уговоры деда Михаила был привлечен и брат моего отца дядя Иван, а также известные купцы олемские - братья Елизаровы. Наконец, дед Михаил смилостивился, дал свое благословение. Но олемский священник венчать молодых отказался. Нужна была справка (засвидетельствование) от Важгортского священника, что отец мой холост. Наняли нарочного - олемскую женщину Марию Смородину. С Олемы до Пучкома 75 верст. Справная беляевская лошадь это расстояние преодолела за несколько часов.

Остановилась Мария Смородина в Пучкоме у родителей отца, чтобы отдохнуть и известить о предстоящей свадьбе. Как и принято у удорских зырян, дед завел лошадь с кошевкой по высокому взвозу на сарай, распряг ее. Уход за ней он взял на себя. Для гостьи истопили баню, накормили-напоили и, как говорится, спать уложили.

А наутро дед Григорий запряг лошадь, взял за узду и сказал олемской гостье строго: “Мария, вертайся туда, откуда ты приехала. Передай моему сыну Алексею, что русской снохи нам не надо. Она жить здесь не захочет. Да и зырянских невест у нас хватает...” Так и не доехала Мария Смородина до Важгорта.

Получив такое известие, дядя Иван, имевший довольно крутой нрав, сам поехал в Важгорт. Минуя родное село, прискакал он туда на лошадях, взял справку от священника и сразу в обратный путь - в Олему. В деревне Муфтюге у тетки Марии попросил он для молодой жены Алексея теплый совик.

Венчались мои родители в Лешуконии - в Олеме. Настала пора и домой ехать. Ехали на двух лошадях. Приданного для самой младшей дочери дед Михаил не пожалел.

“Приехали мы в Пучкому вечером перед Рождеством Христовым в 1915 году, - вспоминал отец, - родители нас встретили с хлебом-солью. Мы с Катериной встали на колени и попросили благословения. Благословили нас родители. Царство им Небесное”. Вскоре изба наполнилась народом. Всем в избе не хватило места и смотрели на молодушку - “рочанку” (русскую) с улицы, взобравшись на поленницу дров, сложенную под окнами. А мачеха моей матери - Марина Игнатьевна, сопровождавшая Катерину до “суженого места”, голосила:

“Ох, темне-темнушечко,

Это куда наша Катенька-то вышла?

Из таких-то хоромин

Да в убогую избенку?

А ведь женихи какие были:

Сыновья купцов, урядника.

Ох, горе мое, горе...”

Дядя Иван успокаивал бабушку Марину: “Да построим мы для Алексея новый дом, не плачьте, Игнатьевна, и не расстраивайтесь...”

Свекор и свекровь мать мою полюбили как родную, а тетушка Варвара души в ней не чаяла.

“В феврале 1916 года вызвали меня в Яренск, взяли в армию, - рассказывал мой отец, - шла война с Германией. До Яренска сопровождала меня на лошади Катерина. Отправили меня в Ярославль, записали в 211-й запасной батальон. Поучили с месяц и направили на фронт на станцию Барановичи... Ох, не дай же, Господи, войны!”

Когда демобилизовался отец я не знаю, но 10 сентября 1918 года родилась моя старшая сестра Раиса.

В 20-е годы по всей России, и в Зырянском краю тоже, свирепствовал тиф. Заболела им и моя мать Катерина. Она была в беспамятстве, когда в сентябре ее, полуживую, выкупали в речке Пучкоме, по обрядам староверческим, чтобы “приобщить к истинной вере”. Никакой надежды на выздоровление не было.

А тетушка моя Варвара, заменяя своей племяннице Раисе в те страшные дни мать, с раннего утра до ночи молила Бога, стоя на коленях:

“О, Господи, Иисусе Христе! Сохрани жизнь невестки Катерины. Возьми мою душу. У Катерины есть дочь Раиса. У меня же нет никого. Боже праведный, услышь меня.”

Бог услышал молитвы девицы Варвары...Катерина исцелилась, родила еще семерых детей. Варвара же, тетушка наша, преставилась на двадцатом году жизни...

Прожили мои родители в дружбе и согласии 58 лет. Умерли в 1972 году почти одновременно, с разницей в два месяца. В селе Пучкома многие их вспоминают добрым словом. Отец мой обшивал не только родное село, но и всю округу. В 50-е годы, когда в магазинах не было готовой одежды, заказы получал даже из Кослана - райцентра Удоры. А мать моя была рыбачка, имела небольшой невод, ловила рыбу. И, если в селе кто-то умрет, она обязательно весь улов приносила в дом людям, кого постигло горе. Живы еще пять их дочерей, много внуков и правнуков. Но пережили мои родители и горечь утраты...В 1944 году погиб в Великую Отечественную единственный сын Василий 18-ти лет от роду.

А мы молим Бога, чтобы нашей тетушке Варваре было на том свете светло и прекрасно...Вечная ей память!