Троицко-Стефановский Ульяновский мужской монастырь, учрежденный в 1860 году и построенный на месте бывшей Ульяновской пустыни прибывшими для этого соловецкими монахами, к 1917 году был богатейшей обителью и настоящим оплотом православия в Коми крае. По количеству монашествующих она занимала второе место в Вологодской епархии, куда до революции входил Коми край, уступая вологодскому Горне-Успенскому женскому монастырю.

В Ульяновской обители было 11 основных каменных построек, ограждала ее высокая крепостная стена с четыремя угловыми башнями и небольшой надвратной церковью. В общей сложности в монастыре действовало 7 церквей. Две из них располагались в двухэтажном здании собора, где верхний этаж занимала церковь в честь Живоначальной Троицы, а нижний - трехпридельная церковь с пределами в честь Спаса Нерукотворного Образа, Похвалы Пресвятой Богородицы и в честь Святителя Стефана Пермского. Еще две церкви, в честь Николая Чудотворца и Преподобных Зосимы и Савватия, были расположены в корпусе колокольни. Кроме того, при монастыре действовали церковь в честь Святого Александра Невского, кладбищенская церковь во имя Успения Пресвятой Богородицы и уже упомянутая надвратная церковь Архистратига Михаила. Всего монастырский комплекс включал в себя около пятидесяти строений, большую часть из которых составляли хозяйственные постройки.

Помимо этого, обитель владела подворьем в г.Усть-Сысольске, где имелось два здания и деревянная церковь (в единственном сохранившемся каменном здании ныне располагается управление Сыктывкарской епархии). В деревне Аныб находилась монастырская мукомольная мельница с несколькими хозяйственными постройками. К 1917 году у монастыря было 890 гектаров земли, в том числе 42 пахотных (для сравнения: только три монастыря в богатейшей Вологодской епархии имели больше земли). Также монахи обрабатывали большой огород, имели скотный двор в 39 голов крупного рогатого скота холмогорской породы (после ликвидации монастыря зта порода сохранилась в Ульяновском совхозе). Был у насельников и кирпичный завод, а так же самые различные ремесленные мастерские. При монастыре действовали церковно-приходская школа, рассчитанная на 17 мальчиков, а так же открытая в 1897 году богадельня для заштатных священнослужителей.

Все вышеописанное хозяйство содержалось и обрабатывалось исключительно трудами самих монахов, послушников и богомольцев, желавших постричься в монашество. Причем трудились абсолютно все способные к труду, включая и священников. Те же, кто по старости либо по немощи телесной не мог работать на общих монастырских послушаниях, занимались мелкими посильными для себя ремеслами. Не удивительно, что при таком подходе к делу рос и монастырский капитал, на 1917 год составлявший 307 тыс.515 руб.

* * *

Настоятелем монастыря в 1917 году был 44-летний иеромонах Амвросий. Как и большая часть насельников, отец Амвросий происходил из простой крестьянской семьи. Испытывая тягу к монашескому образу жизни он - тогда еще крестьянский сын Афанасий Фадеевич Морозов - в 16 лет покинул родное село Межадор, что недалеко от нынешнего Сыктывкара, и отправился в Троицко-Стефановский Ульяновский монастырь на послушание.

Прямо из обители его призвали на военную службу, по возвращении с которой он вновь был принят в число послушников и в 1904 году, в возрасте 30 лет, пострижен в иноки с именем Амвросий. Через четыре года отец Амвросий был рукоположен во иеродиаконы и еще через три года - во иеромонахи. За ревностное отношение к служению и житию монашескому очень скоро, уже в 1912 году, братия монастыря единодушно избирает его настоятелем на смену умершему игумену Палладию. Впоследствии, в 1918 году, новый настоятель будет рукоположен в сан игумена (есть сведения, что рукоположение собственноручно совершил сам патриарх-исповедник Тихон). Ему - игумену Амвросию Морозову - и было суждено стать последним настоятелем обители.

* * *

На январь 1917 года в монастыре числилось в общей сложности 130 насельников, среди которых было 11 иеромонахов (включая настоятеля), 5 иеродиаконов, 26 монахов, 9 послушников, а также 79 трудников и богомольцев, живущих “для заслуги монашества”. Из 11 числившихся при монастыре иеромонахов трое были нетрудоспособны из-за преклонного возраста. Из оставшихся семи один - отец Власий (Артеев) - являлся смотрителем монастырского подворья в городе Усть-Сысольске, где и находился постоянно. Остальные 6 иеромонахов служили в семи монастырских церквях и иногда в ближних к монастырю сельских приходах. Иеродиаконы и рядовые иноки неотступно находились в монастыре (за исключением редких командировок), и состав их практически не изменялся.

А вот количество живших при монастыре послушников и богомольцев еще начиная с 1914 года постоянно менялось из- за регулярно проводимых мобилизаций на фронты I мировой войны, а также благодаря прибытию новых насельников. Еще до революции мобилизации нанесли серьезный урон духовной и хозяйственной жизни обители, о чем достаточно красноречиво свидетельствует переписка настоятеля с вышестоящим церковным священноначальством. В одном из писем в 1916 году иеромонах Амвросий даже просит разрешения на преждевременный постриг наиболее способного послушника Василия Мишарина (лиц, принявших монашеский постриг, не призвали на военную службу): “Из вверенной мне Обители уже взяли на войну около 60 человек, в Обители остались только старые да малые богомольцы, да и малых-то требуют родители детей для выполнения своих работ. Если послушника Василия Мишарина потребуют на войну, то Обитель останется без пономаря, потому что совершенно некого поставить на это послушание, почему я и вынужден просить Вашего разрешения на постриг”. Тем не менее мобилизации продолжались, и в начале 1917 года настоятелль пишет в письме: “...способных певцов в Обители почти никого нету, так как все отправлены на войну. Так что Иеромонах Платон помимо проведения богослужений в свободное время постоянно поет на клиросе”.

За первую половину 1917 года из монастыря отбыло по мобилизации по меньшей мере 3 человека, но при этом число насельников увеличилось со 130 до 180 человек (в большей степени за счет демобилизованных). Из этого числа 40 человек составляли нетрудоспособные, подростки и лица старше 60 лет. После тяжелой и страшной войны многие солдаты, возвратившиеся живыми, жаждая душевного успокоения после виденных ужасов, потянулись к тишине и безмятежности в Ульяново. А потому очень скоро в монастыре вновь восстанавливается прежнее число насельников. Кто мог тогда знать, наблюдая это радостное обновление монастырской жизни, что беда неминуемо приближается... Знали ли, чувствовали ли эти люди, укрывшиеся от мира за крепостной стеной, что скоро, совсем скоро им предстоит кровавый Крестный путь?

После всех вышеописанных событий, к ноябрю 1919 года на территории монастыря остались проживать 35 бывших насельников. В их число входили так же и престарелые монахи, помещенные в открытую здесь большевиками новую богадельню для нищих. Во главе братии находился временно исполняющий обязанности настоятеля иеромонах Платон, который помимо прочего согласился занять пост заведующего вновь открытой сельхозшколы для детей бедняков (занятия в ней начались лишь в октябре 1919 года). Однако сделать многого для школы он не успел.

В конце 1919 года боевые действия разгоревшейся гражданской войны охватили Устьсысольский уезд, а в последних числах ноября 1919 года почти вся территория Коми края перешла в руки белогвардейцев.

Монастырская братия встретила подошедшие части белых колокольным звоном и благодарственным молебном (что, впрочем, было почти в каждом селе - многим уже надоели беззакония советской власти и потому белогвардейцев ждали как освободителей и восстановителей законности). Уже знакомый нам “Новый хозяин монастыря Флегонт Бачуринский”, как называли его некоторые сторожилы Устькуломского района (в начале 1919 года ему было поручено следить за созданием сельхозшколы), узнав о приближении белогвардейцев, тайно среди ночи бежал из монастыря. К своему счастью в пути он встретил вооруженный отряд красноармейцев, и быть может, только по этому смог благополучно эвакуироваться из района боевых действий - местные крестьяне, страшно недовольные действиями советской власти, в это время уже начали “отлов” всех коммунистов.

Белогвардейцы продержались в Устькуломском районе чуть более трех месяцев - с середины ноября 1919 по начало марта 1920 года. Сразу же по прибытии в монастырь белогвардейского отряда под командованием унтер-офицера Канева, в монастыре был отслужен благодарственный молебен, по окончании которого, на общем собрании всех насельников была избрана новая администрация для вновь восстановленного монастыря.

Оставшейся братии не оставалось ничего иного: игумен Амвросий вместе с членами старшей братии, ранее составлявшими монастырскую администрацию, все еще находились в заключении, и вестей от них не было никаких. В итоге на должность настоятеля монастыря был избран иеромонах Платон, казначеем стал иеромонах Арсений (Попов) и экономом - иеродиакон Павел (Козлов).

В общей сложности за время своего пребывания белогвардейцы приобрели в монастыре 13 коров, около 2000 пудов хлеба и 10 пудов овощей, что, откровенно говоря, было сделано не самым честным путем. В результате монахи уже вторично были оставлены без продовольствия, на сей раз - освободителями. Кроме того, белые изъяли хранившиеся в амбарах совхоза-монастыря имущество и учебные принадлежности сельхозучилища, совхозное имущество, а так же оборудование, оружие и боеприпасы готовившейся исследовательской экспедиции на Печору. Одновременно ими был казнен техник Печорской экспедиции коммунист А.Я. Торс, прибывший в монастырь из Усть-Сысольска с целью эвакуации, либо уничтожения экспедиционного оружия и боеприпасов: будучи задержан местными крестьянами в монастыре за три дня до подхода белогвардейцев, он несколько дней просидел под арестом, а затем был зарублен шашкой в лесу, в окрестностях с.Деревянск. Надо сказать, что новый настоятель монастыря еще до прихода белых несколько раз пытался спасти арестованного Торса, заранее предвидя подобные последствия и предлагая ему бежать, от чего тот отказался. Кроме того, лишь благодаря самоотверженным действиям иеромонаха Платона, рисковавшего попасть в “немилость” белогвардейского командования, в монастыре удалось сохранить некоторые оставшиеся после “ревизий” большевиков драгоценные богослужебные предметы и иконные оклады - белые предпринимали попытку вывезти и их.

4-5 марта 1920 года последние очаги белогвардейского сопротивления в Устькуломском районе были подавлены. Практически сразу же после победы победившая власть устроила массовые судебные разбирательства в отношении всех тех, кто поддерживал белогвардейцев. В числе осужденных оказалась и большая часть оставшейся братии Ульяновского монастыря. Следствие, начавшееся в конце апреля 1920 года и продлившееся 5 месяцев, было закончено выездной сессией Северодвинского губернского ревтрибунала в г.Усть-Сысольске, где было рассмотрено дело “О монахах Ульяновского монастыря Платоне Колегове и других, обвиняемых в контрреволюции.”. Уже на следующий день после слушания дела был вынесен приговор, по которому 20 монахов были осуждены на различные сроки лишения свободы. Иеромонах Платон чудом избежал расстрела. Часть осужденных с самого начала была отправлена для отбывания срока заключения в Устьсысольской городскую тюрьму. Другая часть - 14 человек с иеромонахом Платоном во главе - были осуждены на 5-летний срок с отбыванием заключения в великоустюжском концлагере, где однако не задержались надолго: в связи с обретением Коми Областью автономии уже в ноябре 1921 года эти монахи были препровождены из лагеря обратно в Усть-Сысольск, после чего еще некоторое время пребывали вместе с частью остальных братьев в городской тюрьме.

* * *

В 1922 году, в рамках кампании по сбору средств в помощь голодающим, в монастыре была произведена конфискация всех оставшихся мало-мальски ценных изделий из драгоценных материалов: все то, что удалось сохранить иеромонаху Платону в перод пребывания белых, большевиками было пущено в переплавку.

В 1923 году, согласно постановлению Облисполкома, были закрыты все еще действующие монастырские церкви. Церковное имущество и оставшиеся богослужебные предметы разошлись между различными советскими организациями, начиная Облфинотделом и заканчивая сельскими клубами (там впоследствии многие священнические облачения и священные сосуды использовались в качестве театрального реквизита для юродства на потеху публике).

К 1923 году из оставшихся в совхозе-монастыре после репрессий 16 монахов в живых осталось лишь 6. (В это число входили и некоторые из выпущенных на свободу в мае 1920 года шести старших монахов во главе с настоятелем игуменом Амвросием, еще в 1919 году отправленные в Великий Устюг. Как оказалось, они так же успели побывать в большевистском концлагере, отсидев там 7-месячный срок “за укрывательство продовольствия”.). Остальные же их 10 братьев - в основном из числа старцев, населявших богадельню - обрели вечный покой на монастырском кладбище.

Нелегка была и участь оставшихся в живых: им, последним, во главе со своим игуменом довелось лицезреть крушащее и сметающее все на своем пути “победоносное шествие советской власти”. На их глазах ломали, крушили и тащили на баржи то, что когда-то приобреталось многими трудами нескольких поколений монахов. На их глазах свалили в кучу богатые монастырский архив и библиотеку, осквернили хранившиеся в обители части мощей Святых Угодников и священные богослужебные предметы, надругались над многочисленными иконами...

* * *

Те из монахов, кто волей судьбы оказался в Устьсысольской тюрьме, в заключении надолго не задержались: последний из них был отдан в распоряжение областного комитета труда для использования на сельхозработах в апреле 1922 года. Досрочное освобождение было связано с целым рядом амнистий 1920-1922 годов, приуроченных к годовщинам различных новопочитаемых событий, а так же, вероятно, с проблемой нехватки продовольствия в переполненных тюрьмах. Кроме того есть основания предполагать, что некоторые монахи умерли, так и не увидев свободы. Выходя из заключения, почти каждый из насельников возвращался в Ульяново. Однако, застав в монастыре полнейший развал, никто из них не задерживался там надолго и как правило, возвращался в свое родное село, где и оставался при местной церкви. Правда, были и исключения: например, бывшие послушники Василий Васильевич Забоев и Николай Алексеевич Шучалин до конца своих дней прожили в стенах монастыря - о них будет сказано ниже.

Таким образом, бывшие насельники монастыря рассеялись по многочисленным селам и деревням обширного Коми края, где и теряются следы многих из них. Имена некоторых время от времени попадаются в сводках ОГПУ за 20-30-е годы в числе лиц, лишенных избирательных прав, а также среди “неблагонадежных элементов, распространяющих всяческие слухи антисоветского содержания”. Однако эти сведения редки и малозначительны.

С 1930 года советское государство переходит к политике массовой ликвидации религии. Всех предшествовавших мер оказалось недостаточно: лишенная имущества и не признаваемая законом, православная церковь не умирала, тем самым полностью опровергая марксистское учение о религии как о классовом явлении, обусловленном экономическими факторами. Мало того, еще в 1920-е годы началось значительное церковное возрождение, продолжавшееся вплоть до начала 1930-х годов, что признавала в своих секретных докладах даже официальная антихристианская организация “Союз воинствующих безбожников”. Между духовенством и мирянами было достигнуто небывалое до того взаимопонимание и согласие, а потому правительству в своей борьбе с церковью оставалось рассчитывать лишь на грубую силу, террор и преследования.

В начале 1930 года Союзом воинствующих безбожников было сделано официальное заявление: “В течении 1930 года мы должны превратить нашу красную столицу в безбожную Москву, наши деревни в безбожные колхозы... Колхоз с церковью и попом достоин карикатуры... Новой деревне церковь не нужна.”. И закипела сатанинская работа: В период с 1930 по 1939 годы было проведено повсеместное закрытие и разрушение церквей, при этом в ряде случаев - даже в обход и без того жестких законов в отношении религии и церкви. Среди духовенства и активных церковников вдруг обнаружилась масса “террористов” и “иностранных шпионов”, что дало повод к проведению массовых арестов священнослужителей.

Естественно, происходящие в стране события не обошли и коми духовенство, в числе которых находились некоторые дожившие до этого времени ульяновские монахи. На настоящий момент известны судьбы 15 бывших насельников Троицко-Стефановского Ульяновского монастыря. Большая часть из них в 1930-е годы была расстреляна либо попала в лагеря НКВД. Почти всех монахов постигла общая судьба - в начале 20-х годов - лишение избирательных прав, а в 30-х - окончательное уничтожение как “контрреволюционеров” и “террористов”.

Итак, помянем поименно:

Настоятель Троицко-Стефановского Ульяновского монастыря, Игумен Амвросий (Морозов).

В мае 1920 года отец Амвросий вернулся в Ульяновский монастырь, откуда семь месяцев назад, в октябре 1919 года, он был увезен вместе с казначеем, экономом и тремя старшими монахами, арестованными за укрывательство “излишков” хлеба.

После закрытия церквей в мае 1923 года он еще около года прожил на территории когда-то управляемой им обители, после чего был вынужден переселиться в г.Усть-Сысольск (Сыктывкар) из-за начатой устькуломским укомом РКП(б) “окончательной чистки монашествующего духовенства из Ульяново”. Там отец-игумен поселился в небольшом деревянном доме по улице Интернациональной. До 1930 года служил священником в Свято-Вознесенской кладбищенской церкви (ныне - Свято-Вознесенский кафедральный собор г.Сыктывкара), покуда не началось повсеместное уничтожение храмов.

В 1930 году отец Амвросий был арестован по обвинению в “сокрытии валюты” (проще говоря - за то, что не сдал своевременно накопленные серебряные монеты советской чеканки, которые в это время уже начали изыматься из оборота). Тогда суд приговорил его к трехгодичной ссылке в Северный край (в состав которого собственно и входила Коми АССР), и бывший настоятель вновь оказался в Устькуломском районе - теперь уже как в местах своего заключения.

По окончании срока ссылки, в 1933 году, он вновь возвратился в Сыктывкар, на свое прежнее место жительства. Теперь уже служить регулярно было негде - большинство церквей оказались закрыты - а потому священнослужение отца Амвросия ограничивалось совершением треб.

В первых числах августа 1937 года в органы НКВД поступил донос, в котором говорилось о якобы регулярно устраиваемых игуменом “сборищах церковников” и ведении им активной антисоветской агитации. 4 августа отец Амвросий был арестован и отправлен в сыктывкарскую тюрьму НКВД.

При обыске, учиненном в доме в момент ареста, естественно не было найдено никаких вещественных доказательств возможного преступления. Два допроса, проведенные в ходе короткого 13-дневного следствия, так же не дали результатов: игумен полностью отвергал все сфабрикованные против него обвинения. Однако следствия это не остановило. 19 августа вышло обвинительное заключение, согласно которому вина в совершении преступлений была целиком доказана на основании показаний двух “свидетелей”, и дело перешло на рассмотрение тройки УНКВД. Тройка не заставила себя долго ждать: в тот же день, 19 августа “Морозов Амвросий Фадеевич, 1873 года рождения, бывший игумен, судимый 2 раза, обвиненный по статье 58 п.10 ч.1 УК РСФСР” был приговорен к РАССТРЕЛУ. Через 2 дня, 21 августа 1937 года, 64-летний отец Амвросий сподобился принять мученическую кончину, будучи расстрелян в районе г.Сыктывкара. Даже приблизительное место его захоронения до сих пор неизвестно.

Казначей иеромонах Мелетий (Федюнев) и монах Виталий (Туркин).

По возвращении из г.Устюга, куда он был отправлен в 1919 году вместе с настоятелем, экономом и еще тремя монахами, иеромонах Мелетий поселился в соседнем с Ульяново селе Кужба. Приютил “батюшку” некий очень верующий старичок, поселив его в доме своей дочери Евдокии Ивановны Тарабукиной и наказав ей ухаживать за священником и помогать по хозяйству. Будучи священником, отец Мелетий совершал все необходимые жителям села церковные требы: детей крестил, служил молебны, совершал отпев усопших. По рассказам старожилов Кужбы был отец Мелетий мастером на все руки: и туеса умел делать, и пестери, знал все приметы о сборе урожая, о времени заготовки на зиму грибов и ягод. Вместе с казначеем поселился в Кужбе и монах Виталий (Туркин), бывший монастырский конюх, который так же нашел приют в одной верующей семье. Монахи были вместе почти неразлучно, как и при жизни в монастыре сохраняя духовное братство. От других мужчин села они почти ничем не отличались: и работали так же, и в лес ходили. Разве что молились много, да волосы носили длиннее, чем обычно.

В доме, где жил бывший казначей монастыря, еще с самого начала 1920-х годов неоднократно устраивались обыски - все мерещилось местным властям, что отец Мелетий припрятал-таки где-то сокровища из монастырской казны. Продолжались эти обыски вплоть до 30-х годов, а потом...

В одну из темных сентябрьских ночей 1937 года оба монаха и еще несколько крестьян пропали. Куда - никто толком в селе не знал, хотя ходили слухи, что их “забрали”. Уже потом Евдокия Тарабукина - хозяйка дома, где жил о.Мелетий рассказала, как среди ночи в дом ввалились три человека в форме НКВД. Они подняли батюшку с постели, приказали одеться, посадили на лошадь и увезли. Кстати, и по сей день никто из кужбинцев не знает о дальнейшей судьбе арестованных.

Бывшие казначей и конюх Троицко-Стефановского Ульяновского мужского монастыря в числе некоторых крестьян с.Кужба были арестованы органами НКВД по обвинению в контрреволюционной деятельности и ведении антиколхозной пропаганды.

Через 19 дней после ареста скорая на кровавую расправу Тройка НКВД уже вынесла приговор: “... Федюнева Мелетия Михайловича РАССТРЕЛЯТЬ, дело сдать в архив... Туркина Виталия Ивановича заключить в исправтрудлагерь на 10 лет”.

Через два дня после вынесения приговора иеромонах Мелетий был расстрелян, а монах Виталий отправлен в Ухтпечлаг, где не прожил и двух месяцев.

Эконом иеромонах Тихон (Лапшин).

Вернувшись в начале 1920-х годов из г.Великого Устюга, иеромонах Тихон вместе с настоятелем Игуменом Амвросием поселился было в стенах родного Ульяновского монастыря. Однако скоро последний оплот обители - все еще действующие церкви - пал, после чего монахам места там уже не нашлось. В 1923 году иеромонах Тихон был вынужден вернуться в родное село Иб, где поселился в доме брата. Пожив 2 года на родине, в 1925 году, будучи священником, заступил на приход в с.Пажга недалеко от г.Усть-Сысольска. Приход был очень большой и приносил неплохие доходы. Однако из-за слабого здоровья и, как говорил сам отец Тихон, малой образованности, от этого прихода ему пришлось отказаться. Примерно в 1928 году он заступил на небольшой приход в с.Кошки Сереговского сельсовета. Здесь и остановился, поселившись прямо при церкви. Богослужения совершал исправно и усердно, со страхом Божиим, в Пасху и двунадесятые праздники обходил дома верующих с крестом, служил небольшие молебны. Надо сказать, что большую часть жителей села составляли люди верующие, а потому священника очень любили и уважали за его усердие в служении. На богослужения отца Тихона начали приезжать и из соседних сел - Серегово и Половники. Как и до революции, люди помогали своему “батюшке” чем могли - приносили продукты, собирали деньги для уплаты церковного налога.

Но видимо местным властям не особо нравился все более возрастающий авторитет священника, и очень скоро его “попросили” перейти на другой приход. Кто знает, быть может сделай он это своевременно - и время скорбей оттянулось бы еще на несколько лет. Но отец Тихон остался на приходе в Кошках. 22 ноября 1932 года он был арестован вместе с 24 жителями близлежащих сел, в число которых по большей части вошли монахини и послушницы уже разогнанного к тому времени Крестовоздвиженского Кылтовского женского монастыря.

Как часто бывало в подобных случаях, престарелым служителям церкви Христовой предъявили чудовищное по своей глупости обвинение: они были объявлены “контрреволюционной террористической группировкой”, в состав которой входило 19 человек (6 монахинь в ходе следствия были отпущены на свободу) и за которой якобы числились:

1) срыв сельхоз политкомпаний;

2) устройство подпольного женского монастыря из состава монахинь бывшей Кылтовской обители;

3) организация нелегальных собраний, во время которых обсуждались методы борьбы с советской властью;

4) систематическая антисоветская агитация и борьба за возврат старого монархического строя.

Руководителями группировки были объявлены иеромонах Тихон и бывшая настоятельница Кылтовского женского монастыря игумения Иермогена (Дьячкова).

5 месяцев арестованных продержали в сыктывкарской городской тюрьме (причем некоторые из них содержались в одиночных камерах), покуда наконец не выбили желаемого признания в несуществующих преступлениях. Никто теперь уже не знает, что происходило в помещениях тюрьмы во время допросов. Вероятнее всего следователь пригрозил отцу Тихону, что расстреляет всех арестованных монахинь, если не добьется от него признания. Так или иначе, но через полтора месяца заключения священник вдруг резко меняет свои показания. До этого не признававший никаких возлагаемых на него обвинений, отец Тихон неожиданно соглашается с тем, что он действительно возглавлял контрреволюционную группировку из монахинь и некоторых верующих мирян. Говоря же о деятельности “группировки” он отмечал следующее: “...Антисоветская пропаганда если и исходила не лично из МОИХ уст, то все равно под МОИМ руководством через монахинь и (арестованных) глав церковного совета, в чем и признаю СЕБЯ виновным. При этом заявляю, что это делалось исключительно в силу МОИХ религиозных убеждений...”. Взяв таким образом всю вину на себя, иеромонах облегчил судьбу остальных обвиняемых: все они получили 3 года высылки в Северный край, после чего многие монахини вернулись на прежние места жительства.

На иеромонаха Тихона было заведено отдельное дело. Через 5 месяцев после начала следствия в отношении его вышел окончательный приговор: “...заключить Лапшина в исправтрудлагерь сроком на 5 лет с заменой заключения высылкой в Северный край на тот же срок.”.

О дальнейшей судьбе иеромонаха Тихона Лапшина сведения пока отсутствуют, хотя известно, что в село Кошки он более не возвращался...

Иеромонах Платон (Колегов).

Начало 1920-х годов. Иеромонах Платон освободился из заключения, куда попал в 1920 году по обвинению в сотрудничестве с белогвардейцами. Поселился в с.Часово Сыктывдинского района, где и служил в должности приходского священника в местной церкви.

В 1937 году отец Платон вновь был арестован органами НКВД и отправлен в сыктывкарскую городскую тюрьму. Одновременно в соседнем с Часово селе Палевицы сотрудники НКВД арестовали второго приходского священника из белого духовенства - отца Александра Тюрнина. Оба свщеннослужителя были обвинены в ведении активной контрреволюционной деятельности, организации антисоветских собраний и агитации против вступления в колхозы. Уже через месяц из них выбили частичное признание в несуществующих преступлениях, и 13 августа 1937 года последовал приговор: “...РАССТРЕЛЯТЬ Колегова и Тюрнина.”. Через 2 дня они были расстреляны в районе г.Сыктывкара. Место захоронения пока установить не удалось.

Смотритель монастырского подворья в г.Усть-Сысольске иеромонах Власий (Артеев).

В 1918 году все здания подворья Ульяновского монастыря в г.Усть-Сысольске были изъяты из ведения обители (в том числе и имевшаяся там деревянная церковь, которая в 1921 году, оскверненная, будет отдана под музей облсовнархоза). Бывший смотритель подворья иеромонах Власий нашел себе пристанище в соседней с г.Усть-Сысольском (Сыктывкаром) деревне Кочпон, где и жил по крайней мере к началу 1930-х годов, исполняя обязанности приходского священника. Служил в деревянном Свято-Казанском храме, по мере сил совершал требы, покуда к старости не начал совсем слабеть здоровьем.

Зимней ночью 20 февраля 1930 года отца Власия арестовали. Как обычно в таких случаях, никто в Кочпоне ничего не знал о случившемся. Уже в сыктывкарской тюрьме ему, и так же арестованному церковному старосте кочпонского прихода Александру Лаврентиевичу Холопову было предъявлено обвинение в антиколхозной пропаганде на основе “религиозных предрассудков”. Дело было передано на рассмотрение Тройки ОГПУ с ходатайством об отправке иеромонаха Власия в концлагерь сроком на 3 года. Но окончательный приговор был вынесен лишь еще через полтора месяца: “...Артеева Власия Никитича выслать через ПП ОГПУ в Северный край сроком на 3 года.”...

Весной 1930 года на Печору, на место новой работы по распределению, ехала супружеская пара - только что поженившиеся молодые учителя Константин Александрович и Раиса Александровна Забоевы. В свое время еще незамужней Раисе, уроженке Кочпона, приходской священник отец Власий пообещал: “Вот будешь выходить замуж, обязательно вас с женихом обвенчаю, а после вас наверное уже никого венчать не буду.” (ему тогда уже перевалило за 70). Однако исполнить своего обещания иеромонах не успел. И вот, придя на Сыктывкарскую пристань, увидели молодые такую картину: сидит на пристани “батюшка”, совсем седой, с небольшим дорожным мешочком в руках. Супруги подошли, поздоровались как полагается, и спросили, чего он здесь делает. “Да вот - отвечает - везут меня куда-то, куда везут - не знаю.”. С тех пор иеромонаха Власия более в Кочпоне не видели.

Бывший послушник монастыря, иерей Павел (Катаев) и рясофорный послушник Феофан (Чарин).

До революции Павел Егорович Катаев являлся послушником Троицко-Стефановского Ульяновского монастыря и видимо желал остаться там для принятия малого Ангельского образа. Но ему была уготовлена другая стезя - монахом он скорее всего так и не стал. В 1919 году, после одной из реквизиций, послушник Павел был вынужден покинуть монастырь и вернуться в родное село Керчемья. Тогда ему был 31 год от роду.

В течении последующих восьми лет Павел Егорович служил псаломщиком в местной церкви. В 1927 году в Устькуломском районе начало активизироваться движение “бурсъылысь” - секта, появившаяся в Коми крае в конце XIX века, в конце 1920-х годов переросшая в национально-религиозное движение. Тогда Павел бросил службу в церкви и примкнул к “бурсъылысь”. В течении 2 лет он принимал активное участие в жизни секты, вместе с другими ее членами ходил по окрестным селам и деревням с проповедью. Однако вскоре, в 1929 году, местные власти устроили гонения на “бурсылысь”, многие участники движения были арестованы. Павел Егорович избежал этой участи.

В том же 1929 году в район прибыли первые ссыльные священники-тихоновцы - те, кто остались верны Московской патриархии и не приняли ереси обновленцев (надо отметить, что все монахи Ульяновского монастыря, судьбы которых удалось установить, являлись тихоновцами). Они то и уговорили бывшего псаломщика вернуться на службу в церковь.

В 1933 году, прослужив псаломщиком еще 4 года, Павел Егорович был последовательно рукоположен сначала во диакона, а затем и во священника (благо, рукопологать было кому - в Северном крае перебывало немало ссыльных архиереев). К этому времени отец Павел успел жениться. Все его семейство состояло из двух человек - он, и супруга Анастасия Тимофеевна, которую он оставил в Керчемье, сам будучи направлен служить в с.Деревянск.

Однажды хозяйка дома, в котором отец Павел снимал квартиру в Деревянске, принимала многочисленных гостей. Кто-то из села донес в “органы” о том, что на квартире священника собираются чужие люди, и что он вероятно ведет агитацию против советской власти. Этого было достаточно.

17 июля 1935 года иерей Павел был арестован. Одновременно с ним в с.Керчемья арестовали ссыльную монахиню астраханского Иоанно-Предтеченского женского монастыря м.Анастасию (Жугаевич).

В период формирования дела им припомнили все, что только можно было подогнать под статью об антисоветской деятельности: и участие отца Павла в движении “бурсъылысь” (причем в деле он становится уже чуть ли не организатором этого движения), и совершение церковных треб на дому без разрешения сельсовета. Матушке Анастасии - в прошлом учительнице - были поставлены в вину ее беседы с молодыми девушками по вопросам элементарной нравственности и некоторые написанные ею стихи якобы “шовинистического характера”. Дабы уменьшить себе работу, следователи НКВД “подшили” два дела в одно. в результате приходской священник и ссыльная монахиня были объявлены “террористической антисоветской группировкой”, целью которой являлась религиозная пропаганда а так же агитация против выхода рабочих на лесосплав.

8 февраля 1936 года спецколлегия Северного краевого суда вынесла 48-летнему священнику приговор: “...лишить свободы сроком на 10 лет с отбыванием в лагерях НКВД.”.

За 5 лет до вышеописанных событий, в 1931 году в с. Деревянск, в тифном бараке умер от сыпного тифа рясофорный послушник Ульяновского монастыря Феофан (Чарин). Когда-то, в 1920 году он, в числе некоторых других насельников монастыря был осужден за контрреволюционную деятельность и приговорен к 1 году исправительных работ.

Иеромонах (иеромаонах?) Павел (Козлов) и монах Никандр (Климушев).

В середине 1920-х годов иеродиакон Павел, когда-то в период белогвардейской оккупации избранный экономом монастыря и осужденный на 5 лет лагеря, вернулся из заключения. Как и многие другие монахи обосновался на родине - в деревне Кожмудор Устьвымского района. По-видимому где-то после революции иеродиакон Павел был рукоположен в сан иеромонаха - в делах о лишении избирательных прав и в уголовном деле его именуют “Попом” - однако точных данных, подтверждающих это пока нет. В д.Кожмудор он служил в местной церкви, имел собственный деревянный дом. Однако особо долго послужить в новом сане не удалось. Деревни Кожмудор и соседняя с ней Сюлатуй по результатам летней сельхозкомпании 1933 года являлись самыми отсталыми в районе, за что местным органам власти наверняка грозили крупные неприятности. Надо было срочно найти какое-то оправдание подобным результатам. И тогда, как и везде по стране, этим оправданием было объявлено действие антисоветской группировки.

10 ноября 1933 в Кожмудоре были арестованы 4 человека - отец Павел и еще 3 церковных активиста. Уже в сыктывкарской тюрьме, где надо сказать, священника содержали в одиночной камере, их объявили “группой антисоветски настроенных четырех человек”, которая “...вела работу среди населения по срыву сельхозкомпании, в результате чего деревни Сюлатуй и Кожмудор являются самыми отсталыми в районе...”. Несмотря на то, что отец Павел так и не признал себя виновным, дело было передано на рассмотрение тройке НКВД.

25 января 1934 года для 53-х летнего священника, разбитого пороком сердца и ревматизмом, вновь прозвучал уже знакомый приговор: “...направить Козлова... в концлагерь сроком на 5 лет. Срок считать с 23/11/1933 г.”...

Известно, что помимо иеродиакона Павла в деревне Кожмудор по крайней мере до 1930 года проживал еще один бывший насельник Ульяновского монастыря - 70-летний монах Никандр (Климушев). В свое время он так же отбывал срок - сначала в концлагере, затем в устьсысольской тюрьме. В начале 20-х вернулся в родную деревню, быть может даже вместе с иеродиаконом Павлом, где и поселился в доме у сестры. В 929 году был лишен избирательных прав. О дальнейшей судьбе монаха Никандра пока ничего не известно. Возможно, что он умер и был похоронен в Кожмудоре.

Иеромонах Иоаникий (Латкин).

О нем почти ничего не известно. В начале 1920-х годов иеромонах Иоаникий вернулся в родное село Корткерос Сыктывдинского района. С 1925 года исполнял там обязанности приходского священника, покуда не закрыли храм. В 1937 году был арестован районным отделом НКВД. 78-летнему священнику вменили в вину сказанное однажды кому-то на рыбалке предположение о том, что”...колхозы вероятно скоро развалятся и что советская власть на грабеже крестьян далеко не уедет.”. Припомнили ему и идею сбора подписей за открытие храма и точное определение советской власти как “антихристовой”. Тройке НКВД вполне хватило этого, чтобы вынести приговор о заключении 78-летнего священника в исправтрудлагерь сроком на 10 лет.

Иеродиакон Зосима (Яборов), монах Африкан (Глебов), монах Моисей (Туркин), послушники Василий Васильевич Забоев и Николай Алексеевич Шучалин.

После ареста в 1920 году “за контрреволюционную деятельность” большей части монахов, в монастыре в числе избежавших заключения остались Иеродиакон Зосима (Яборов), монах Африкан (Глебов) и монах Моисей (Туркин). Впоследствии, приблизительно в 1925 году, к ним присоединились еще двое: послушники Василий Васильевич Забоев и Николай Алексеевич Шучалин, с 1920 года отбывавшие 5-летний срок исправительных работ. Формально все они числились рабочими созданного в 1922 году Ульяновского совхоза (сельхозшкола к этому времени была переведена из Ульяново в Усть-Сысольск). Но именно не более, чем “числились”: за зарплатой в контору сами никогда не ходили - брали всегда столько, сколько дадут (“сколько не жалко”). По этой причине очень часто всех заработанных денег не получали, и зарплаты хватало только на хлеб. Но несмотря на это работали всегда исправно и честно, сами будучи выходцами из крестьянских семей.

Немало скорбей перенесли эти монахи за время своего жительства в совхозе. Вот что например было с монахом Моисеем Туркиным - бывшим монастырским плотником:

В самом начале 20-х годов выпало на его долю тяжкое испытание. Несколько раз наезжали в монастырь не то бандиты, не то представители новой большевистской администрации - никто этого точно не знает. Приезжали за золотом - тогда, в начале 20-х, многим еще мерещились спрятанные где-то монастырские сокровища. Повидимому приехавшие схватили первого попавшегося - им оказался монах Моисей, и устроили допрос, где спрятаны монастырские богатства. Бедный монах ничего не мог знать ни о каких богатствах, о чем неоднократно повторял бандитам.

Но те видно не поверили на слово и решили “слегка припугнуть”: притащили отца Моисея в лесок за ручей, где уже заранее были вырыты две ямы, и поставив его перед одной из них указали на вторую. В ней лежало что-то, напоминающее скорчившегося человека (как рассказывал потом сам отец Моисей, скорее всего свернутая телогрейка). “Ну вот” - говорили - “последний раз спрашиваем, где золото? Вон видишь, там один уже лежит. И ты здесь лежать будешь.”. Когда же монах в очередной раз повторял, что он не знает ни о каком золоте, его ставили лицом к яме, передергивали за спиной затвор винтовки и стреляли. В воздух. Можно себе представить состояние монаха после этого. А его водили так “на расстрел” трижды, все думали скажет. Но говорить было нечего, и в конце концов от него отстали. Но чего это стоило уже немолодому монаху (тогда ему было уже более 50 лет) ! Несмотря на преклонный возраст, отец Моисей обладал большой физической силой и все еще быстро бегал.

Бывало, дает отходящий пароход последний свисток, а он еще успевает добежать из монастыря до пристани - примерно 2 версты. Таким и запомнился монах Моисей местным жителям: маленький, плохо одетый, с немного кривоватыми ногами и пышной круглой бородой. И всегда и везде - бегом.

Бывший заведующий монастырской гостиницей монах Африкан Глебов - так же маленького роста, абсолютно лысый с пышной бородой -был прекрасным специалистом в области засолки и вообще заготовки продуктов на зиму. Несмотря на преклонный возраст - в 30-е годы ему уже шел восьмой десяток - не прекращал трудиться. Каждую осень руководил процессом заготовки продуктов на зиму, вместе с другими оставшимися братиями-монахами заготавливал сено. Бывало совхозные работники и не пускают его на работу - старик ведь совсем ! - а все равно идет: семена подготовит, парники проверит. А капуста, которую монах сажал, давала полупудовые кочаны.

Иеродиакон Зосима (Яборов) хорошо разбирался не только в богослужении, но и во всех видах современной на те времена техники. После закрытия монастыря он остался в стенах родной обители, став рабочим совхоза (что, быть может, было сделано не без благословения игумена Амвросия). Работал на перешедшей совхозу от монастыря паровой мельнице. В 1924-1925 годах - во время строительства в Ульяново электростанции - проводил свет в совхозе. Кроме того был отец Зосима хорошим кузнецом, лудильщиком и вообще мастером на все руки по части железа. Жил поначалу в северо-западной башне монастырской ограды, затем переселился в одно из подсобных помещений возле северной стены.

Досталось искушение и этому монаху: говорили в совхозе, что нарушил иеродиакон монашеский обет и женился. Местные пожилые женщины до сих пор помнят разговоры, будто и дочь у него родилась - жила в соседнем селе Деревянск (вот только в наши дни никто из старожилов Деревянска этого не подтвердил). Кто знает, как это было на самом деле: быть может помогал монах какой вдове с малым ребенком, а местные сплетни уже исказили эту историю. Нам этого не известно.

После окончания I мировой войны, в самом конце 1910-х годов, в монастырь прибыл демобилизованный cолдат Василий Забоев. Говорят, что впервые он пришел сюда еще задолго до войны, уже в юношеском возрасте желая принять монашество, чего однако послужные списки монастыря не подтверждают. Василий Васильевич прошел всю I мировую войну, побывал в Польше, в Литве. Вскоре по его возвращении Устьсысольский уезд был занят белогвардейцами, вслед за разгромом которых на монастырь обрушились репрессии. В числе некоторых других насельников послушник Василий Забоев был осужден ревтрибуналом, и по истечении срока заключения вместе с послушником Николаем Шучалиным вновь вернулся в монастырь. Известно, какую картину они застали в обители по возвращении. И вероятно потому, как податься больше было некуда, оба теперь уже бывших послушника остались в Ульяново рабочими совхоза.

Местным жителям Василий Васильевич Забоев казался не вполне нормальным - бывало, путался в словах и тому подобное. Считали, что у него “не все в порядке с головой” вследствие с ранением либо контузией на войне. Тем более он казался странным от того, что имел обыкновение чистить туалеты и помойные ямы. Никто за это дело и браться не хотел, а он чистил без всяких на то просьб или приказов со стороны кого-либо. Бывало работницы совхоза, видя это, сморщатся: “Василий Васильевич, там же ведь грязь !”, а он, опустив лопату, рявкнет: “Что, холерой заболеть хотите ?”, и продолжает свое дело.

Раз был случай: Пахал кто-то из местных рабочих, и заскрипел плуг.

Василий Васильевич взял ведро и побежал на поле. Кто-то спросил его: “Куда бежишь, Василий Васильевич ? “.”Да неужели не слышите,” - отвечает - “плуг у кого-то скрипит. Помочь надо. Смазывать бегу”.

Работал он в зерносушилке, в кузнице - куда поставят. Бывало, где работает, там и заночует.

Пять монахов прожили на территории монастыря вплоть до войны. На их долю выпала не менее тяжелая участь, нежели тем, кто попал в лагеря. На глазах этих последних продолжалось медленное разрушение обители: - В период с 1929 по 1930 год советское правительство проводило политику изъятия церковных колоколов под предлогом нехватки меди для программы индустриализации. По этой причине с монастырской колокольни был сброшен самый большой колокол весом 16 тонн. Колокол был отлит в Ярославле и пожертвован Ульяновской обители неизвестными московскими благотворителями в 1904 году. Именно по этому он не упоминается в известной книге Арсеньева “Ульяновский монастырь у зырян”, впервые изданной гораздо раньше, в 1884 году. В свое время собравшиеся из окрестных сел мужики пол дня поднимали эту громадину на колокольню. А сброшена она была в течении нескольких секунд. Падая, колокол разрушил выступающий из восточной стены колокольни алтарь церкви Зосимы и Савватия, при этом даже не получив трещины от удара. Затем, по некоторым данным, колокол был рассверлен в нескольких местах и разбит при помощи взрыва, а огромные куски еще несколько лет валялись на берегу Вычегды возле находящейся подле монастыря пристани. Впоследствии, уже ближе к войне, с колокольни исчезли и почти все остальные колокола...

- В 1931 году было положено начало разрушению величественного монастырского Троицкого собора. Местной администрацией было принято решение приспособить его под общежитие для действующего на базе монастыря сельхозтехникума. Купола и кресты были демонтированы, а их место заняла крытая железом крыша. Но затем по какой-то причине эта затея была оставлена, и здание еще несколько лет стояло безхозным. Уже после войны собор начали постепенно разбирать на кирпичи (благо они были скреплены известью, а не цементом), поначалу для местных нужд, а затем и для продажи. Кстати, впоследствии из приобретенного в Ульяново кирпича в селе Усть-Кулом была построена целая автостанция...

- В 1935 году было совершено надругательство над монашеским кладбищем, окружавшим церковь Успения Пресвятой Богородицы - кладбище, где так и не был похоронен ни один мирянин. Кресты над могилами были снесены, а сами могилы сравнены с землей, на которой впоследствии - прямо над мощами усопших преподобных отцев - было устроено поле...

- Приблизительно в 1938 году по указке директора сельхозтехникума была осквернена гробница игумена Палладия - четвертого от момента основания настоятеля Ульяновской обители, приемником которого и стал впоследствии игумен Амвросий (Морозов). Эта гробница находилась в часовне, расположенной в здании Троицкого собора, с правой стороны от входа. Бывший тогда директором техникума Василий Огнев приказал студентам вскрыть склеп в надежде найти на груди монаха золотой крест. Когда приказ был исполнен и открыли крышку гроба, Огнев бросился на предполагаемое местонахождение золота. Однако к своему великому сожалению обнаружил на груди монаха-нестяжателя вместо золотого простой деревянный крест. Удивительно, что при открытии гроба тело игумена, пролежавшее в земле более 20 лет, по словам очевидцев выглядело так, словно его только вчера похоронили. Однако при малейшем прикосновении рук не особо богобоязненной публики мощи рассыпались в прах. Не найдя желаемого, Огнев приказал перезахоронить останки на сельском кладбище примерно в двустах метрах от монастыря...

Все это молча наблюдали 5 монахов-рабочих, уже привыкшие к беззакониям новых властей. Сами будучи унижены до предела, нашедшие приют в подсобных помещениях, незаметно для всех завершили они свое земное странствие: Уже ближе к Великой Отечественной войне, старцами умерли монахи Африкан и Моисей. Около 1943 года уехал в родное село Дон и умер там послушник Николай Шучалин. И уже в 1950-е годы, последними покинули этот мир иеродиакон Зосима и послушник Василий Забоев.

...Исправдом для заключенных, сельхозтехникум со студенческими общежитиями в братских корпусах и танцплощадками и клубами в церквях, психиатрическая больница - вот то, во что последовательно пытались превратить когда то величественную обитель в годы безбожного коммунистического режима. Лишь в 1994 году полуразоренный монастырь был возвращен своей истиной владелице - Русской Православной церкви. Вновь появились здесь те, кому обитель должна принадлежать по праву: к началу 1996 года братия новоучережденного Троице-Стефановского Ульяновского монастыря включала в себя 21 монаха, 13 из которых имели священный сан.

Глубокие и неизгладимые раны на теле монастыря оставил 70-летний период беззаконий: Вскоре после приезда первой братии, в 1994 году ими были проведены раскопки на месте Троицкого собора, во время которых была обнаружена разоренная гробница игумена Палладия. Она оказалась до верху набитой сожженным мусором и клочками иконных окладов - после разорения склепа в 1938 году студенты свалили в него находившиеся в соборе остатки монастырской библиотеки и подожгли. При разборе этого кострища среди пепла и углей были найдены... части Святых мощей, видимо брошенные в костер вместе с содержавшими их крестами и ковчежцами. Кроме найденных частиц, из созданной на месте собора большой мусорной кучи по приказу игумена Питирима были так же подняты и мощи основателей и первоустроителей монастыря: архимандрита Матфея, игумена Паиссия, иеромонахов Феофилакта и Амвросия (не путать с последним настоятелем игуменом Амвросием). Когда-то они были погребены внутри собора в специально устроенных склепах. Все обретенные мощи заняли более достойное место в монастырском соборе Успения Пресвятой Богородицы (бывшей кладбищенской церкви), где и прибывают, будучи выставлены для поклонения.