| 7 | Проповеди, беседы |
“ТЫ НЕ В ИЗГНАНИИ, ТЫ В ПОСЛАНИИ”
интервью с Т.М.Горичевой
– Татьяна Михайловна, я в последние годы был очень много о вас наслышан, но речь как правило шла такого оценочного характера – “Татьяна Горичева!!!”, “Да она католичка...”, “Горичева глубоко православный человек”. Какая вы на самом деле?
– Я родилась в 47-м году в семье учительницы и топографа. Окончила философский факультет Ленинградской университета. Не могу сказать, что была лучшей ученицей. Вместо Маркса и Энгельса читала Хайдегера, Сартра, Кьеркьегора. В своей жизни я не встретила ни одного марксиста. Не понимаю, где их прятали от нас в Советском Союзе. Меня, как и многих тогда больше привлекала философия экзистенциализма с его высокими трагическими идеалами. Учение о личности, отчаянии, свободе. Мы искренне хотели стать свободными личностями. Но с отчаянием у нас ничего не получалось. А без этого экзистенциализм невозможен. И когда выяснилось, что есть учение, в котором отчаяние можно заменить любовью, радостью, сохранив высоту идеалов, мы стали христианами, пришли в православие.
Это было время настоящего религиозного возрождения в России. Для многих оно начиналось с того же Сартра, йоги, оккультизма, но все это увлекало слишком ненадолго. И тогда происходило открытие православия, мира святоотеческой литературы. Самое древнее оказалось самым современным. Когда я прочла Новый Завет, мне показалось, что оно буквально только что написано. С поэтом Виктором Кривулиным мы начали проводить у себя на квартире религиозные семинары. Три года занимались только тем, что читали вслух святых отцов: Григория Богослова, Григория Нисского, Василия Великого и других. Прочитанное не обсуждали, боялись, что то исказить. Это очень важно, мы не желали заниматься богоискательством, а искали истинной ортодоксальности с ее послушанием, смирением. Очень долго не могли найти священника. Года три. Батюшки нас приветствовали, но боялись с нами связываться. Говорили, что рады за нас, но лучше нам подыскать другую церковь. Стать нашим духовным отцом согласился в конце концов отец Александр Анисимов.
Бояться у священников были все основания. КГБ интересовалось нам очень живо. Засылались осведомители на семинары, не знаю, что они с них вынесли, надеюсь много полезного. В “Огоньке” вышла разоблачительная статья. Нескольких слушателей, преподавателей Университета, выгнали с работы. Нас регулярно таскали на допросы. Но это не останавливало. Скорее наоборот, нас радовала мысль пострадать за Христа. Это было прекрасное время. Я немного знаю случаев в истории, когда у стольких людей одновременно творчество столь полно соединялось с послушанием. В семинарах участвовали художники, поэты, подававшие надежды ученые. Трехкомнатная наша квартира, нежилая, с крысами, ржавыми трубами, была забита до отказа, люди сидели на подоконниках, на батареях парового отопления. В Европе потом я не нашла среди интеллигенции даже следов подобного энтузиазма.
– Как вы оказались за границей?
– В конце семидесятых годов мы с Натальей Малаховской, Юлией Вознесенской, Таней Мамоновой и Наташей Лазаревой организовали женское православное движение. Вы знаете, что у нас в России начиная с революции и до сих пор церковные приходы, это в основном женщины. И нам необходимо это учитывать. Понимаете, православие детей отличается от православия взрослых, мужчин от женщин. В каждом случае требуется свой подход. КГБ возмутился, если семинары органы еще как-то терпели за их аполитичность, то женское движение встретили в штыки. Мы, например, десятого декабря 1979 года, в День прав человека вышли к Казанскому собору, протестуя против ввода наших войск в Афганистан. Отбив при помощи слезоточивого газа желание сопротивляться, побросали в машину и повезли в милицию. Меня, Малаховскую и Мамонову поставили перед выбором эмиграция или тюрьма. Высадили нас в Вене, специальный самолет выделили, чтобы трех христианок вывезти туда. С тех пор семнадцать лет я выступаю по всему миру, рассказываю людям о России, о православии.
Это было тяжелым испытанием для меня, необходимость покинуть Родину. Все эти годы проведенные за границей, утешали слова отца Александра: “Ты не в изгнании, ты в послании”. Уже в первые месяцы эмиграции я поняла о чем идет речь. Запад остро нуждается в нас. Кризис христианства на Западе приближается к той точке, когда людям придется выбирать между существующими религиозными структурами, в том числе и церковными и собственно Христом. Нам в России достаточно трудно понять это противопоставление. Речь идет не о том, что архиереи или священники там плохие, совершают ошибки какие-то, отступают от канонов. Нет, речь идет о полной утрате Евангелия, сейчас идут дискуссии среди католиков о том воскресал ли Спаситель, другие отвергают Богородицу, третьи исповедь. Плюрализм разъел все. В последние два-три десятилетия исчезло то учение, опершись на которое, католицизм мог бы возродится.
Если говорить о церковной жизни, то ее практически нет. Нет проповеди, причастие превратилось в полную формальность. Без поста, без исповеди, отстояв литургию в 15-20 минут, причащаются. Утрата литургии это самое грустное из того, что произошло после революционного Второго Ватиканского Собора. У нас в России, когда все было запрещено, православие держалось именно на литургии. О протестантских Церквях и говорить нечего. Они на своих конгрессах ни о чем другом не могут говорить, кроме как о правах гомосексуалистов и лесбиянок. Это сейчас модно.
– Я знаю, что в первые месяцы эмиграции вы учились в католическом колледже.
– Да, я училась во Франкфурте-на-Майне, в одном из лучших католических колледжей. Долго удивлялась почему многие студенты ходят в красных рубашках, оказалось, что они считают себя марксистами. За первые месяцы учебы я не слышала ни одного упоминания о Божией Матери. Это был шок, глубочайшее разочарование в Западе, от которого я до конца так и не смогла оправится.
– Перед кем же Татьяна Михайловна выступаете семнадцать лет. Вы сказали, что христианам придется скоро выбирать между Христом и своими модернизированными конфессиями, много ли тех, кто вообще способен задуматься над этим выбором?
– Двадцать три миллиона католиков во всем мире молится сейчас о России. Смысл содержание этой молитвы за последние десятилетия сильно изменились. Если сначала речь шла о том, что нужно спасать нас от большевизма, то теперь ситуация практически противоположная. Настоящие христиане во всем мире либо отчетливо понимают, либо бессознательно отдают себе отчет в том, что Русская Церковь является последним оплотом не только православия, но и христианства в мире. У них с 17-го года постоянно происходят явления Богородицы, то в Португалии, то в Эквадоре, то в Испании, и Она постоянно напоминает им о России. Когда я встретилась с матерью Люсией, (последней из тех трех португальских детей, которым явилась в 17-ом году Богородица), первое, что она мне сказала: “Бог так любит Россию!”. В ее словах не было никакого экстаза. Я увидела настоящую праведницу. У нее замечательное, почти детское лицо, очки с толстыми стеклами, такая маленькая сухонькая. Напоследок она мне ответила на наших вечный русский вопрос – что делать? -сказала: “Надо очень много духовно работать”. Таких людей среди католиков, по духу совершенно православных, я видела немало. Особенно много их в Ирландии, странах третьего мира, там где люди живут все еще бедно и просто.
– Может ли наша Церковь найти сейчас общий язык с католицизмом?
– Общение официальных структур Русской Церкви с официальными структурами Ватикана, мне кажется бесперспективным. Это общение физически больного с душевнобольным. Христианская Европа испытывает, по моим наблюдениям, большое, хотя и плохо осознанное тяготение к православию. К православию, к живому слову, живой вере, но не к тем или иным подразделениям нашей Патриархии. Официоза у них и своего столько, что он все выморозил, умертвил. Да мы нужны им, и они нужны нам, православным, эти последние католики, последние протестанты. Исчезни они и мы останемся наедине с враждебным миром. Но общение здесь возможно и благословенно только между искренними душами.