Достоевский очень много размышлял на тему того, возможно ли, отказавшись от Бога, действительно преобразить мир, можно ли поверить, что служение ближнему, мораль и нравственность только выиграют, если мы откажемся от такой “абстракции”, как бытие Божие.

Согласитесь: нам всем знакомы эти слова о том, что любовь к человеку является высшей ценностью в мире; любить нужно человека, служить нужно человеку, и только тогда мы исполним свой нравственный долг. Человеку! Но при чем здесь Бог? И вот Достоевский пишет роман “Братья Карамазовы”, в котором постепенно приходит к осознанию лживости этой постановки вопроса, и блистательными художественными средствами развенчивает эту идею.

Один из главных героев этой книги – Иван Карамазов – классический шестидесятник, атеист, человек, отдавший долг социалистической утопии. Мы видим здесь трагедию души, сохранившей христианские понятия о морали, но утратившей веру. Мы видим, как в результате этого обращаются в прах все благие порывы человека. Иван, человек, безусловно, очень искренний, очень глубоко переживающий трагизм бытия, – кто он? С Богом он или с диаволом? – ставит вопрос Достоевский. Почему он становится вдохновителем отцеубийства? Почему человек, казалось бы искренне не принимающий зла, является сеятелем зла в этом мире? Почему именно к нему приходит бес как к своему единомышленнику, тождественному с ним по духу?

Все это чрезвычайно существенно. Иван Карамазов мучительно озабочен тем, чтобы на земле возникла гармония. И вместе с тем он настолько последователен, что готов отбросить любую гармонию, если в основе ее лежит несправедливость, тот самый невинно замученный младенец, о котором он неоднократно вспоминает. Но отбросив эту гармонию, он всякий раз остается ни с чем...

Старший из братьев Карамазовых гораздо более последователен, чем его “единоверцы” из числа русской интеллигенции. Он – плоть от плоти этой интеллигенции, но опережает ее в развитии и демонстрирует неизбежный крах ее идей.

* * *

Вы, наверное, помните слова Анатоля Франса, которые он произнес в одном из своих романов. Слова о том, что когда правители начинают с того, что хотят сделать своих подданных лучше, то заканчивают это тем, что они хотят перебить их всех до одного. В самом совершенном обществе человек остается греховным, противоречивым, а значит любая попытка построить рай на земле и уничтожить грех сведется к истреблению носителей греха. И Иван это понимает. И тем трагичней его положение.

Ведь совет отказаться от мечты о гармонии здесь не вполне уместен. Для безбожника это значит признать бессмысленность, безумность мира! И логически неизбежным становится следующий шаг – сойти с ума или покончить с собой. Вспомните “Сон смешного человека”, где герой Достоевского пытается уйти из жизни, оказавшись в подобной ситуации. И это не художественный прием, а один из случаев, которыми были полны газеты того времени.

Кажется, что мы видим здесь логический тупик атеизма, стоящего перед выбором: безумие или кровь, неважно, своя или чужая. Но оказывается, что это еще не все, что выбора у атеизма, собственно говоря, нет, что кровь и безумие неотделимы друг от друга. Иван приходит к страшной истине: если Бога нет, то все позволено. Гармонии не будет уже никогда, и кровь людская будет литься всегда, и от этого не уйти, и пусть она льется. Он проливает кровь отца (не непосредственно, а как соучастник) уже не ради определенной цели. Если Бога нет, то жизнь бессмысленна, а раз она бессмысленна, то все позволено. Сделав этот вывод, Иван Карамазов становится, по существу, человеком, одержимым демоническими силами, которые используют его как им заблагорассудится и в конце концов сводят с ума.

Но Достоевский, конечно, не ограничивается созерцанием трагедии своего героя. Он ставит вопрос: кто же все-таки может разрешить этот конфликт? Помните, как в разговоре Иван загоняет Алешу в интеллектуальный тупик рассказом о помещике, затравившем собаками мальчика на глазах у матери. Помните, как Иван подводит Алешу к страшному решению этой проблемы: “Что нужно сделать с этим помещиком?” “Расстрелять”, – говорит Алеша тихо. Иван торжествует.

Это очень тонкий момент. Здесь Достоевский показывает, что Иван не способен понять Алешу. Ему кажется, что Алеша впадает в то же противоречие, что и он сам, но это не так. Просто есть предел милосердия у христианина, переступив через который, помиловав злодея, он оскорбит кровь и слезы жертвы. Но остановившись у этого предела, христианин вовсе не ожесточается. Он лишь уповает на Того, Единственного, Кто имеет право прощать грехи.

Кто может простить этого помещика? И вот тут Алеша неожиданно отвечает: Бог. Он обращается к Тому, кого не существует для Ивана.

Прав ли был Алеша, ответив именно так: “Расстрелять”? Еще при жизни Достоевского в нашей литературе появился большой поклонник философии Руссо – Лев Николаевич Толстой, который ответил бы иначе: этого помещика не просто нужно простить, а вообще ничего не надо с ним делать. Согласитесь, в нравственном плане это отталкивает нас еще больше, чем слова Алеши о расстреле. И вовсе не случайно то, что из учеников Толстого вышло немало сотрудников ЧК, этих иванов карамазовых ХХ века. Это был логический конец отвлеченного морализма.

* * *

Попытаемся вспомнить десять заповедей Ветхого Завета. По опыту я знаю, что большинство людей делает акцент прежде всего на шести последних заповедях: не убий, не укради... Но ведь это и до Моисея были хорошо известно – это общечеловеческая мораль. Все народы эти правила знали и старались их исполнять. В чем же заключалось Божественное откровение на горе Синай? Главным образом – в первых четырех заповедях. А эти заповеди говорят нам о необходимости верить в единого и истинного Бога. Есть естественная общечеловеческая мораль, она очень значима, но если мы попытаемся жить ею одной, не во имя Божие, то эта мораль приведет нас к духовной гибели. Именно так сформулировал эту мысль в “Братьях Карамазовых” Достоевский: “Если Бога нет...”. Если Бога нет, то никакая мораль не убережет нас от зла.

Все социальные революции, совершенные ради утверждения общечеловеческих ценностей, приводили и будут приводить к обесцениванию человеческой личности. И в этом Достоевский, подобно Гоголю, оказывается удивительно созвучен церковной традиции. Эта традиция никогда не связывала успех церковной проповеди с какой-то социальной силой, с какой-то социальной революцией. Представьте себе апостола Павла, призывающего к свержению римской языческой государственности. Это немыслимо. Только через собственное преображение человек способен уменьшить роль зла в этом мире, изменить общество.

Как и Толстой, Федор Достоевский находился одно время под влиянием идей Руссо, но смог преодолеть это искушение. После чего все проекты переустройства общества стали казаться ему иллюзорными. Он увидел в них великий соблазн. Он разглядел в великих моралистах – соблазнителей, а в созидателях социалистического миропорядка неожиданно распознал бесов.

Бердяев считал Великого Инквизитора, этого героя романа “Братья Карамазовы”, провозвестником всех утопистов ХХ века (вы знаете, что существовало две утопии: социальная, т.е. социализм, и национал-социальная – фашизм). Едва ли Достоевский понимал этот вопрос столь плоско. Обратите внимание: чем кончается легенда? Христос прощает Великого Инквизитора. Почему прощает? Видит ли Он в нем некую праведность? Перед нами – церковный иерарх средневековья. Он проницателен и понимает, сколь греховна человеческая природа. Он знает: любая гармония основана на лжи, и готов взять на себя этот грех, не обольщаясь на людской счет. Его конкретная любовь к несовершенному человеку заставляет его идти на сознательный обман. По существу, Великий Инквизитор – великий утопист, не верящий в социальные утопии и раскаивающийся в том, что делает. Подобно Ивану Карамазову, он страдает. Но не только за эти страдания Христос прощает его.

Самое главное – в другом. Великие счастливцы, живущие в социальных утопиях Великого Инквизитора, не узнают во Христе Спасителя, а сам он – этот Черный монах, узнает Христа сразу, потому что он не может жить, не думая о Нем, о своем конфликте с Богом. Он говорит Христу глубоко выстраданные слова о том, что люди не ждут Его, что им будет хорошо, если он, Инквизитор, отправит Его на костер. И тем не менее не делает этого, понимая всю безнадежность этого акта. И уже благодаря одному этому Инквизитор оказывается на уровень выше тех утопистов, для которых Христа не существует. И у него еще есть надежда спастись.

То есть “автор” этой легенды Иван Карамазов отдает себе отчет, что выход из того замкнутого круга, в котором он оказался, все-таки существует. Отчаяние его столь велико, что он им пренебрегает. Но выход есть.

Это чрезвычайно важный момент, который часто недооценивается: освобождение от социального утопизма может быть только через Спасителя. Желающий блага всему миру, но внутренне отчаявшийся Инквизитор, встретившись с Христом, не выдерживает проверки своих идей. Он говорит громко, логично. Христос молчит, а затем целует своего обличителя, чего тот меньше всего ожидает. Что ответить на это? Как возразить?!