| 17 | Искусство и православие |
ОТ ПАРАКЛИТА ДО ФИТЫ
Недавно в Сыктывкар на конференцию, организованную СГУ, приезжала научный сотрудник Института истории и археологии Уральского отделения РАН Марина Георгиевна КАЗАНЦЕВА. Она одна из немногих наших ученых, кто знает древнюю школу крюковой записи церковных знаменных распевов. И не только знает, но и сама прекрасно поет “по крюкам”, в чем довелось убедиться нашему корреспонденту. В Екатеринбурге при Ново-Тихвинском женском монастыре она создала хор знаменного пения и два года руководила им. Публикуем беседу с ученым-регентом.
УНИСОН
– Марина Георгиевна, чем Вы объясните проснувшийся интерес к знаменному пению? Кассеты с записями Валаамского, сербских хоров, которые поют этим распевом, быстро расходятся с прилавков. Во многих епархиях и монастырях пытаются возродить его.
– Знаменное пение, несмотря на кажущуюся его простоту, наверное, более духовно, более церковно. Сейчас у нас в храмах поют партесом, на много голосов. Это красиво, это услаждает слух. Но во время молитвы это ли главное?
– Мне кажется, единогласное пение не менее красиво, чем многоголосие. В чем-то оно даже тоньше, чище, там слышны едва заметные переходы, полутона. Ко всему прочему, оно обращено к сердцу, а не к слуху, поэтому объединяет людей в молитве. А партесное пение более концертное. Помню, на каком-то благотворительном вечере я слушал церковный партесный хор, который выступал в светской обстановке, со сцены. И словил себя на мысли: как все тут подходит к обстановке, вот и слушатели в ладоши хлопают. И вспомнился патриарший хор, приезжавший на Соловки – он пел единогласием. Только на миг представил его на этой сцене и стало неуютно, в кресле заерзал. Невозможно сидеть, развалясь, когда ТАК будут петь. Есть у меня магнитофонная запись Пасхальной старообрядческой службы – так ее же слушать невозможно! Такой заунывный унисон. Надо быть самому там, на службе, чтобы воспринимать его – стоять среди молящихся, подчинившись ритму службы, класть земные поклоны.
– Все же, думаю, не стоит противопоставлять один распев другому. Многоголосию, например, не откажешь в праздничности. Хотя и в знаменном тоже есть удивительно красивые праздничные разводы из так называемых “фитников”. Про них я еще скажу. Пока же хочу обратить внимание на такую особенность единогласия – оно именно ПОЕТСЯ.
Дело в том, что знаменное – или как еще его называют, столповое, крюковое – пение имеет маленький диапазон по высоте звучания. Басов и сопрано в нынешнем понимании там нет. Представьте, в XI веке церковные певцы укладывались в шесть нот – и этого было достаточно! Петь в таком хоре может каждый, даже не имея голоса. Такое пение естественней для голосовых связок, скачков амплитуды нет, один звук плавно перетекает в другой. Правда, есть сложность: звучание должно быть непрерывно, и одному, даже двоим не под силу поддерживать его своим дыханием. Поэтому в знаменном хоре обычно не менее 12-15 человек, чтобы можно было по очереди подхватывать дыхание. И так петь очень легко. Вот вокалисты, они не поют, а работают своим голосом. В знаменном же хоре общий унисон усиливает твой голос, появляются легкость, радость сердечная, такая умилительность. Часто пение сопровождается слезами – это я знаю по своему регентскому опыту.
Отличие в том, что многоголосный хор заполняет собой пространство, подчиняет его, и это западная традиция. А у нас тише – и оттого громче прорезается неискренность, если человек поет без сердца. У нас протяжнее, дольше звучит взятый напев – и певцу некуда прятать свои чувства, они все на виду.
Даже архитектура храмов настроена на такое пение. Как-то я слушала хоры в Смольном соборе. Акустика там такая, звук под сводами плывет и плывет... Пока он не затухнет, хористам нельзя продолжать. Исполнители начали частить, но бесполезно. И вот один хор затянул “Тебе поем”, очень медленно, и у них звук пошел. Я слушаю – вот ведь как – почти знаменный распев получился!
ТАЙНО-ЗАМКНЕННЫЕ ЗВУКИ
– Сейчас мы знаем только западноевропейскую нотную запись, и кажется, что ничего лучше не придумать. Просто взять шесть основных нот – от “до” до “си” – и расположить на линейках по высоте звучания. И выстроится музыка. И: неужели иначе можно записывать музыку?
– Можно! Понимаете в чем дело. Мы действительно привыкли к нотной записи и ничего иного представить не можем. А что такое современные ноты? Это разобранная на кирпичики, омертвленная музыка. Старая же, знаменная, аннотация – это музыка, запечатленная цельно, в движении. Каждый знак в ней обозначал не одну ноту, а сочетание двух-трех звуков. Причем, в записи фиксировались движение и ритм мелодии, а высота звуков была не важна. Такие многозвучия, состоящие из двух-трех звуков, отображались на бумаге простыми запоминающимися символами. Самый простой знак – “крюк”, он и рисовался в форме крюка. Знаки “стрела”, “стопица” так и рисовались как стрела и человеческая стопа. Или, например, знак “дуда”. Только посмотришь на него – и он уже поет своим многозвучием. Рисуется он в виде дуды с большим раструбом, легко запомнить. Несколько таких знаков складывались в “попевки” – и длинные сложные песнопения запоминались целыми попевками.
Вообще, к музыке, к мелодии наши предки относились как к чему-то живому, что нельзя разъять на части. И вся эта крюковая запись не претендовала на многое, а была просто подспорьем для певцов, практическим руководством. Многое передавалось изустно, были, например, такие “обиходные распевы” – они держались в голове и не было нужды их записывать. Удивительно, но они дошли до нашего времени, я слышала их у старообрядцев. А вот то, что было записано в книгах, – почти все кануло в лету. Что -то было сожжено, утрачено, а что сохранилось – не расшифровать. Или вот было еще “пение наподобен”, тоже не поддающееся записи. Певцами запоминалась музыкальная мелодия, и во время богослужения они ее “распевали”, то есть пели вариации на тему – “подобны”, как Бог на душу положит. Получалось очень умилительно. Тут, понимаете, главным была не музыка, а человек, его чувства, его вера в Бога. У католиков, кстати, тоже пелись “подобны” в ранние века, но потом заменились исполнением профессиональных композиций, как и у нас сейчас. А раньше ведь певцы были сами как композиторы.
– Удивительно! Такая сугубо техническая вещь – музыкальная аннотация – и даже она отразила богословские расхождения между Православием и отпавшей Римской церковью. Тут ведь два разных подхода, два мироощущения, два совершенно разных понимания, как надо славить Бога. На православных службах поют своим, человеческим, голосом. А на католических мессах много отдается органным трубам – нечеловеческой, так сказать, музыке...
– Да, орган это как бы ангельское пение. Но его, кстати, изобрели в Византии, а не а Риме. Просто у православных он не прижился.
– И понятно почему. Человек создан по образу и подобию Божьему, и его голос более внятен ушам Господним, чем звучание бездушного инструмента. Хоть и красиво звучат серебряные трубы, звонкие струны, громкие барабаны, но только живой голос может донести любовь, пусть он будет даже надтреснутым, охриплым: Главное в голосе – интонация, тепло, искренность. Все то, что никакой нотной записью невозможно зафиксировать.
– Крюковая запись тоже ограничена в возможностях, но она дополнялась устным преданием. Вместе с крюковыми сборниками из поколения в поколение передавались живые напевы, интонации. Удивительная была свобода в церкви! Но достигалась она жесткими рамками канонов, которые не позволяли сфальшивить, впасть в ересь. В ограде этих канонов можно было творить без оглядки, самовыражаться в любви к Богу.
Когда с XI по XIII века у нас на Руси стали создаваться многочисленные службы нашим русским святым, никто не стал сочинять свои распевы. Мелодии для них брали из греческих служб. Зачем сочинять что-то новое? Ведь главное для православного человека не музыка как таковая, а живое исполнение. Произвол в подборе мелодий запрещался. На полях древних певческих книг я не раз встречала лаконичную надпись: “произвол”. Цензура была неотступно строгая. И тем не менее, к 13-му веку у нас сложилась своя, русская, традиция церковного пения, – которая и по сей день живет, особенно здесь, на Севере, у старообрядцев. От византийской она отличается большей распевностью.
– А как обстояло дело на Украине, ведь с Киева все у нас начиналось?
– Украина впоследствии долгое время находилась под влиянием католической Польши. Так что именно оттуда и пришло к нам партесное пение, которое сейчас полностью вытеснило знаменный распев. У нас в хоре есть даже присловье: “Опять ты накантовываешь!” Кант – это чисто украинский партесный распев, на три голоса. Впрочем, когда-то и в Киеве пели иначе, но как – мы не знаем. Русская традиция берет начало не там, а в землях Новгорода Великого, Галицко-Волынского княжества и на Афоне. Русские певческие сборники, похоже, писались и в Сербии. Вообще же, русское знаменное пение периода с XI по XVII века мы знаем только из новгородских книг .
Полную картину трудно восстановить. Мне, например, приходилось собирать буквально по обломкам Григоровичский певческий список. Несколько листков его хранится в Москве, один листок попал в Петербург, где его пометили XIV веком. Я обнаружила, что это XII век и что он часть того самого списка, привезенного с Афона одним русским священником. Вот так, по листочкам, собирается певческое наследие.
Некоторые списки сохранились совершенно случайно. Например, какой-нибудь ученый, занимающийся орнаменталистикой, заинтересовался красочной миниатюрой в певческом сборнике, снял копию – и вместе с картинкой скопировались крюковые записи, до которых, ученому, собственно, никакого дела не было. Так вот они и дошли до нас...
– Кроме большей напевности, чем еще отличается русское церковное пение от византийского?
– Обилием так называемых “тайнозамкненных знаков” – это такие большие красивые мелодические разводы, исполнявшиеся в двунадесятые праздники и во время Великого поста. В каком-то смысле они были продолжением древней кондакарной традиции. В житии Романа Песнопевца говорится, что однажды он должен был выступить перед Царем, и во сне ему явилась Богородица и подсказала, как лучше выстроить пение. Так появились кондакары – сборники с очень красивыми песнопениями, посвященными Пресвятой Богородице. К XIV веку эта кондакарная традиция вымерла, и сейчас эти сборники невозможно расшифровать. Так вот “тайнозамкненные знаки” в русских сборниках и по красоте, и по избранности своих исполнителей схожи с кондакарами.
“Тайнозамкненные знаки” на бумаге обозначались буквой j с точками и в обиходе назвались “фитами”. Фита была последней буквой в певческом “алфавите”. Начинался он с параклита – первого простейшего звука, за одиночными звуками следовали двузвучия, трезвучия, и в конце – фита. Не все ученики доходили до нее, поэтому и назывались они “тайнозамкненными”.
– Существовали специальные учебники?
– Нет. Если чтению дети учились по Псалтири, то пению – по Ирмологу и Октоиху, который содержал восемь гласов для пения на каждую неделю. Потом, правда, составились специальные фитники – но только для посвященных. С середины XVI века у нас на Руси стали появляться новые стили, авторами их были московские распевщики да и исполнялись они в основном в столице. Одним из таких авторов был “Пафнутий Юродивый” – так подписывался под своими распевами Иоанн Грозный. Примерно в это время был создан “большой распев” – такого тогда нигде в мире не было. Можно представить, как красиво он звучал! Исполнялся только раз в году – на службу страстям Господним. Службы тогда шли по шесть-семь часов, и “большой распев” пришелся к месту.
Богослужения были торжественны, представьте, облачение Патриарха со всеми атрибутами весило 32 килограмма: Это в Успенском соборе, в Москве, а в других местах по Руси пели по-прежнему, по старине. Деревянные церкви со своей акустикой прекрасно для этого подходили.
Хотя, конечно, в разных местах появлялись свои традиционные распевы. В Кирилло-Белозерском монастыре, потом в Соловецком... У нас, на Урале, до сих пор сохранился свой Усольский распев, возникший в XVII веке. Родоначальником его был Исаия Лукошко, ученик новгородских голосовщиков. Распев он создал строго в рамках древнего канона и не случайно один из его последователей Фаддей Субботин был приглашен как знаток в Петербург в Комиссию по исправлению певческих книг. Действовала она в 69-71-х годах прошлого века. Распев этот использовал и знаменитый Строгановский хор, здесь у нас, на Севере. Об этом целая монография написана Н.П.Парфентьевым – “Усольская школа пения”, можете поинтересоваться. Была и своя особенная методика обучения знаменному пению – Соль-Вычегодская. И свои были службы – северным святым, особенно много сохранилось вятским. Каждому святому – свой был напев.
Что говорить, даже в наше время это продолжается: на Вятке, например, я встречалась с голосовщиком Лукой Гребневым, который стихи перелагает в песнопения – согласно канону, только по-своему.
ВОЗРОЖДЕНИЕ
– Марина Георгиевна, о знаменных распевах мы говорим в прошедшем времени. Но, насколько известно, вплоть до начала нашего века Священный Синод рекомендовал именно их для совершения богослужений. А партесное пение практиковалось только в столице да в нескольких губернских городах.
– Конечно, но это было не то пение, что в старину. Крюковая грамота сохранялась лишь у староверов, а у нас пели по современным нотным записям.
– Но Ваш-то хор, в Екатеринбурге, поет по крюкам? Расскажите, как он возник.
– Отец Варлаам, опекун женского Ново-Тихвинского монастыря, вместе с монахинями обратился с просьбой, чтобы наладить настоящее столповое пение. И вот мы с матушкой Николаей, настоятельницей обители, взялись за дело. Сестры-то никогда в жизни не пели, но это и хорошо, проще учить. Было нас три преподавателя – по нотной грамоте, по сольфеджо и по вокалу. Вокал – это обычно постановка тембра, звучности голоса, но мы ставили не голос, а только дыхание. В знаменном пении надо уметь дышать. Разработали свою методику. Сначала разбирали старообрядческие певческие книги XVII века, а когда сестры научились крюкам, повезли их в Москву посмотреть на древние храмы, опробовать там голос.
Без знания истории, без какой-то внутренней преемственности трудно понять знаменное пение. Интуитивным путем, на попевках восстановили мы богослужебное пение Литургии и Всенощной. Была среди нас писица, все записала крюками. И вот хор поет в скитской нашей церкви – это бывший единоверческий храм, в лесопарковой зоне Екатеринбурга. Подготовила я хорошего голосовщика, монаха Нифонта. Но его, к сожалению, епархия перевела в другое место.
– А как Вы сами пришли к знаменному пению?
– Просто. Была студенткой, в музее спросила преподавателя, что это за книги с непонятными значочками. Он говорит: “Это молчащие книги”. Спрашиваю, почему их никто не расшифрует. “Вот ты и расшифруй”, – отвечает. И с тех пор я этим занимаюсь. Была во многих экспедициях, записывала напевы у старообрядцев.
У нас, на Урале, сохранились удивительные духовные стихи с древними напевами. Кстати, по ним можно судить, как пели раньше в церквях. Ведь, скажем, “Покаянные вирши” или “Умилительные стихи” в XV веке как раз выделились из богослужения. Сохранялись они и в домашнем употреблении, и в монашеской среде. Или, например, цикл из “Голубиной книги” о создании мира, об Адаме и его грехопадении – он поется старообрядцами напевами из Триоди постной. Причем, в цикле восемь стихов – и поются они восемью разными гласами, как в церкви – в каждую неделю свой глас. Или, например, цикл знаменных стихов о пустынножителях – он тоже разложен на восемь гласов. Сохранились и огромные цельные произведения, как бы повторяющие богослужебный круг. Наряду с небольшими стихами-попевками об Иосифе Прекрасном, о жизненных событиях Иисуса Христа и Пресвятой Богородицы, в них поется по всем двунадесятым праздникам. Особенно развернуты Пасха и Рождество, а в некоторых сборниках еще и Неделя о блудном сыне. Туда же включены стихи-попевки Святителю Николаю, Алексию человеку Божию, Иоанну Златоусту, великомученице Варваре... Удивительные произведения. И как они поются!
Интересны и чисто старообрядческие циклы. Вот, скажем, “рифмовспоминательные стихи” об Андрее Денисовиче, отце-основателе Выговского общежительства. Композиция там такая: рождение его, пребывание (здесь подробные географические сведения о Выге, Повенце), деяния, славы, преставление, жалость, плач, поминовение. Иногда плач выделяется особо и поется как псалом. А главе о рождении героя предшествует еще напевный рассказ о предшествующем времени – с сотворения мира до раскола в России. “Европа ты славнейшая...” – первые слова песни об Андрее Денисовиче.
– А какие песнопения у староверов любимые?
– В последнее время большой интерес к песням о конце света. “Уже пророчество свершилося Исайи:”, “Стихи о кончине веков”: Это, собственно, Откровение Иоанна Богослова в стихах-попевках. Правда, последовательность событий там не выстраивается, а просто передается общая атмосфера – десятирожные звери, трубные гласы, воскрешение мертвых. Это очень древние песнопения, и я очень хотела их записать. Но вот какая получилась история:
Есть такой стих – “По грехам нашим попустил Господь беду на нашу страну”. Петь мне его наотрез отказывались. У нас очень радикальные староверы, наполовину поморского согласия, наполовину бегуны. И вот они считают, что эти стихи можно петь только в определенные дни, а не просто так, по желанию. А некоторые поются к тому же еще и в определенном месте, скажем, на Веселых горах – есть такое святое место у нас на Урале. Но уговорила я одну 92-летнюю бабушку спеть, и сама незаметно магнитофон под стол поставила. Запела она “По грехам нашим:” и вдруг заметила, говорит: “Антихриста-то пишет?” Потом, закончив, на магнитофон показывает: “Давайте его прослушаем. Ваш бес-то, наверное, не все запомнил”. И вот, представьте, пока ехала в Екатеринбург, пленка затерлась, и больше нигде мы это песнопение не смогли записать.
– Мистическое какое-то отношение к песням.
– Нет никакой мистики. Просто не каждому человеку можно душу свою открывать, а песнопения это же душа народа. Потому и сберегли: И то, что поют не по заказу, а только в определенные дни – тоже просто объясняется. Это церковный уклад такой, ведь постную триодь, скажем, никто в пасхальную неделю не поет, и каждому святому свой день, все должно быть к месту.
Хотя, конечно, староверы относятся к песнопениям не так, как мы. В прошлом году была я на Веселых горах, несли туда крест на могилу убиенных старцев. “Веселыми”-то они называются не потому, что там веселятся; просто на горах этих староверы смерть за Христа приняли, а для них это и есть “веселие”. Рассчитывала я там записать-таки “По грехам нашим:”, и снова не получилось. Зато узнала, что где-то есть, в земле закопан, полный “Стих о веселых горах”, составленный староверами часовенного согласия. Вот бы его найти! Но старики говорят: “Всему свое время:”
В заключение хочу сказать, что наши и старообрядческие песнопения – это одно целое. Я проводила исследование и точно могу сказать, что большинство певческих стихов, которые ходят в народе, совершенно одинаковы – что нас, что у них. Мы один народ.
– И последний вопрос. Действительно ли у нас сейчас возрождается знаменное пение?
– Я была на двух фестивалях хорового искусства и услышала только один настоящий знаменный хор – Патриарший, под управлением о.Николая Носова. Раньше, когда регентом был о.Амвросий, он мне казался еще лучше. Так что почти ничего у нас нет. Но верю, все еще впереди.
– А ведь не так давно, в начале этого века, были открыты в России древнерусские иконы. И теперь трудно представить храмы без них, древняя традиция иконописи считается канонической. Не случится ли то же самое с древнерусскими распевами? Ведь церковные песнопения в богослужении не менее важны чем иконы...
– Главное, не превратить знаменное пение в моду. Вводить его надо осторожно, и не везде. Например, оно не терпит больших храмов. Не все батюшки согласятся – ведь чем протяжнее пение, тем дольше служба. Да и не все поймут. В храме у нас хватало искушений, бабушки прямо в глаза говорили, что это вы поете.
Нужно терпение. Помню, мой учитель, 70-летний старовер, говорил: “Бог мне дал благодать понять и петь по столпам, и ты должна навыкнуть этому”. А потом не раз спрашивал, как, мол, не отступишься, твердо решила заниматься этим всю жизнь? Не все его ученики дошли “до фиты”: И еще нужно как можно больше толковой литературы о знаменном пении.
Слава Богу, дошла до нас “Азбука” Александра Мезенца. Она была составлен в XVII веке в тот самый момент, когда начался губительный раскол в нашей церкви. Александр Мезенец свел воедино распевы московской, новгородской, нашей сольвычегодской школ.
Без знания истории трудно будет понять столповое пение, а значит и принять его всем сердцем.
Беседовал М.Сизов.