| 4 | Искусство и православие |
ВОЗЛЮБИТЬ ИЗОБРАЖЕННОГО
Наше время уникально тем, что повсеместно в большом количестве возрождаются или заново строятся храмы. В истории Руси такое было, пожалуй, только после татаро-монгольского нашествия, когда приходилось поднимать из пепла сожженное. Знаменательно, что тогда-то и расцвело иконописное искусство на Руси – явились мастера преп.Андрей Рублев, Дионисий и т. п. А что же ныне? После нового нашествия иноверцев так же поднимаются из пепла храмы – но где те мастера, что призваны вдохнуть молитвенный в них дух, украсить их во славу Божью?
Ответ на этот вопрос мы попытались найти при встрече с игуменом ЛУКОЙ (Головковым) – заведующим Иконописной школой Московской Духовной Академии, признанным в России иконописным центром.
– Отец Лука, судя по тому, что Вы давний наш читатель, “Веру” выписываете с первого года издания, можно предположить, что Вы северянин?
– Да, я из Перми, а род мой из-под Кунгура – это также в Пермской области. И в “Вере” мне интересны публикации о Стефане Пермском и о других наших северных святых и святынях – собираю материалы о них для написания кандидатской работы. Я бывал в Коми – поклонился мощам святителей Герасима, Питирима и Ионы, которые находятся в Усть-Выми, владычном городке святителя Стефана. Был и в тогда еще закрытом Троице-Стефановском Ульяновском монастыре и в других местах по Вычегде, где подвизались монахи. Воспоминания об этом самые светлые.
– А когда Вы начали заниматься иконописью?
– Интерес к живописи, к искусству – не только к иконам – был еще в детстве. По окончании школы поступил в художественно-оформительское училище в Перми, более серьезных учебных заведений у нас там и не было. Затем, после училища, вскоре пошел в семинарию. И выбор семинарии, именно московской, был обусловлен тем, что здесь как раз тогда был сильный иконописный кружок. Это было в 1983 году. А за два года до моего приезда здесь преподавала известная иконописец монахиня Иулиания (М.Н.Соколова). Сейчас, кстати, вышел ее учебник по иконописи. Во многом ее трудами Лавра стала сейчас крупнейшим иконописным центром. А сама она прежде занималась у известного реставратора и иконописца В.О.Кирикова в храме на Маросейке – еще до второй Мировой войны, до того, как храм был закрыт...
– На Маросейке?
– Да, это знаменитая церковь в Москве, где служил о.Алексей Мечев и другие известные пастыри. Прежде был большой круг интеллигенции, который духовно окормлялся там, да и сейчас традиции там сохраняются – в пастве много людей искусства, в том числе иконописцев. Там М.Н.Соколова стала настоящим иконописцем. А в 57-м году она была принята на работу в Лавру, в Академию, и очень много сделала – чтобы древнерусская икона была понята православным народом и духовенством. Труд ее, конечно, был оценен. Никогда, наверное, никого из православных женщин так отпевать в Лавре не будут. В 1981 году, когда она почила, проститься с ней сюда, в Лавру, приезжал Патриарх Пимен. Братия отпевала ее во главе с отцом наместником Лавры, разрешительную молитву читал духовник обители архим. Кирилл (Павлов). Не всякого монаха здесь так провожают в мир иной, как провожали ее, тайную монахиню.
– А Вы учились у нее?
– Нет, я к сожалению ее не застал. Но здесь преподавали ее ученики, в том числе Наталья Евгеньевна Алдошина. Она, кстати, и подготовила к печати посмертное издание книги матушки Иулиании “Труд Иконописца” – сейчас этот учебник знают многие. У Натальи Евгеньевны я занимался в кружке, будучи студентом семинарии. А после пожара, который был в Академии в 86-м году, участвовал в восстановлении росписи Покровского Академического храма вместе с иконописцами – учениками м.Иулиании. Из той группы иконописцев впоследствии и образовалась наша школа, куда я был назначен помощником заведующего по окончании Академии. Наша школа, кстати, самая молодая из московских духовных школ .
– Иконописная школа считается именно “духовной”, а не художественной школой?
– Ну, так скажем, не только художественной.
– Считается, что после гонений на Церковь настоящие иконописные традиции у нас в России почти не сохранились. Откуда же берутся тогда прекрасные мастера, пишущие в старой манере?
– Если посмотреть на вещи серьезно, то гонения – не единственная причина того, что традиции у нас почти прервались. Традиционное иконописание было утрачено еще до революции. Народные промыслы, такие, как в Палехе, сохранялись, но икона была уже не той, что при Рублеве или Дионисии. Икона стала несравненно суше по рисунку, менее живой, менее одухотворенной, менее праздничной. И очень многое в конце прошлого – начале нынешнего веков было сделано благодаря реставрации иконы. Многие палешане работали как реставраторы, и они сами, реставрируя икону, видели отличия палехской иконы от иконы древней. И так шли они к древней иконе...
– Все-таки необычно, когда женщина занимается иконописью. Но Вы и сейчас принимается девушек в свою школу?
– Да. Хотя, действительно, в истории мало примеров, рассказывающих о женщинах-иконописцах. Но они есть, по крайней мере, с XVII века они упоминаются и на Руси, и в Болгарии. Кроме того, женщины на Руси традиционно вышивали иконы. Хотя нельзя сказать, что это всегда было чисто женским делом – мужчины тоже занимались лицевым шитьем. Но вот сейчас в нашу школу стремится попасть больше девушек, чем юношей. И конкурс постоянно возрастает. Сейчас уже от пяти до семи человек на место, причем у девушек конкурс выше.
– Обучение у вас раздельное?
– Теоретические предметы совместные, а в мастерских юноши и девушки занимаются отдельно. Нам приходится разбивать курс на две группы по 10-12 человек, для удобства обучения.
– В Крестовоздвиженском монастыре, что в Коми республике, на заре века была замечательная мастерица, писавшая иконы. Одна из ее икон, подписанная “Мария Христофоровна Шилина”, по сей день находится в Кочпонском Казанской церкви – это храмовый образ Казанской Божией Матери. Лично я почувствовал особенность “женской руки” на этой иконе, как бы большую умилительность. И детали – цветочки на одеянии Божией Матери, камешки в ожерелье – чисто по-женски, тщательней прописаны. Все-таки женская рука пишет иначе, чем мужская?
– Вообще всякий иконописец отражает свое духовное состояние, поэтому мы видим на иконе большую или меньшую одухотворенность. Но я согласен – женская икона может отличаться от мужской. Конечно, если иконописица, как бы сказать, мужественна, тогда трудно отличить одно от другого. Так и должно быть. Но иногда она слабее по рисунку, менее... опять же... мужественна. Бывает, что даже заслуженные иконописцы, которые приезжают в нашу школу, часто путают, кто написал, глядя на иконы в мастерской. А иногда, бывает, очень явно видно – вот здесь женская рука, а здесь мужчина.
– Ваши студенты где-то практикуются, что-то расписывают?
– У нас четырехгодичное обучение, и в первый же год ученики пишут списки с древних икон – мы стараемся, чтобы они больше работали в музеях, где такие иконы сохранились. Потому что сознание человека XX века другое, чем сознание живших в XV веке, – оно менее церковное. И чтобы понять живость иконы, понять ее праздничную настроенность, и в то же время ее аскетизм, чтобы в общем-то понять православие – прийти к этому можно только через общение с иконой. Потом уже, со второго курса, могут быть какие-то работы, связанные с заказами для школы. У нас практически все студенты, кроме первого курса, писали храм Преображения Господня – нижнюю церковь в Храме Христа Спасителя. Центральный иконостас там написан нашими учащимися. Это была даже не дипломная их работа, а просто работа на практике. И левый иконостас в том же храме отчасти делала наша мастерская.
– А для Лавры ученики школы тоже пишут?
– Для Лавры мы писали иконы св.Максима Грека, заказанные в связи с торжествами обретения его честных мощей. В самой же Лавре пишут иконы трое наших выпускников – иеромонахи Иннокентий, Евфимий и монах Филадельф. Так и должно быть – раньше образа писали в основном монахи.
Что еще можно отметить? Три года наши дипломники создавали большой иконостас в Хотьковском женском монастыре. Также работали недалеко от Хотьково, в селе Ахтырка, где стоит бывшее имение князей Трубецких. Нам это показалось знаменательным, ведь князь Е.Н.Трубецкой своими “Тремя очерками о русской иконе” много дал для понимания церковного искусства, с него началась популяризация древнерусской иконописи. И так мы его почтили. А первая работа – в Хотьково – это благодарение родителям преподобного Сергия Радонежского. Мощи их почивают в тамошнем женском монастыре.
– Вы сказали, что иконописная школа – это духовная школа. Что Вы имели в виду?
– Это, конечно, и богословские предметы, которые читаются нашим учащимся. И сама специфика иконописи,
требующая молитвенного настроения. И само расположение нашей школы – в Троице-Сергиевой Лавре. Одно только жительство в монастыре многое дает. Монастырские службы, возможность исповедоваться у лаврских духовников – это большой заряд на всю жизнь для иконописца.
– Есть какое-то распределение после окончания школы? Скажем, по епархиям?
– Распределение условное, потому что в епархиях почти нет своих мастерских, и выпускникам многое приходится самим организовывать – и не всегда при епархиальных управлениях. Наши выпускники не только пишут иконы, но и преподают. Например, в Московском Богословском институте, в Тобольске (там заведующий иконописной школой игумен Алипий), в Курске при семинарии, в Чебоксарах. У нас небольшие курсы, человек по 20, и было пока пять выпусков – и все где-то теперь работают.
– Батюшка, имя Лука в постриге дано Вам, наверное, не случайно?
– Да, владыка Александр, постригавший меня, дал это имя в память апостола, который был первым иконописцем.
– Было бы интересно услышать ваше мнение о нынешних иконописных школах, ведь их сейчас много?
– Не так уж много.
– Но все равно большинство из нас, в том числе и священники, плохо представляют, какие есть направления в иконописи, что они собой представляют. Часто приглашают расписывать храмы, не разбираясь, в какой манере этот человек пишет...
– Что касается стилей письма, сейчас сами иконописцы еще в поиске. Каждый для себя по устроению сердца выбирает направленность: или икону X-XII веков, или икону XIV-XV веков. Кроме того, есть разные традиции и в этих направлениях, разные школы.
– А какие предпочтения в вашей школе?
– Мы ориентируемся на московскую икону, как, впрочем, и большинство иконописцев в России. Московская традиция – Рублев, Дионисий и другие.
Сейчас можно выделить серьезные иконописные центры в Русской Православной Церкви, которые отличаются друг от друга. Само собой, в первую очередь я скажу о Сергиевом Посаде. Здесь – и в Лавре, и в Академии – достаточно мощный центр иконописания. Кроме того, в Москве из учеников матушки Иулиании также сложился свой круг.
Другой крупный по значимости центр – Псков, у всех на слуху имя иконописца архим.Зинона, создавшего большой круг последователей. Еще один центр – группа, которая объединилась в московское общество “Изограф” и в “Независимый фонд возрождения церковного искусства”. Сейчас и Оптина пустынь становится в России значимым иконописным центром – там много прекрасных мастеров и среди монахов, и среди иконописцев, приехавших туда работать. Пустынь привлекает мастеров со всей страны и потому, что там идут большие работы по росписи храмов. Сейчас туда едут не только работать, но и поучиться, – например, технике чистой фрески. У нас очень немногие владеют этой техникой, в основном все расписывают по сухой штукатурке. Руководит сейчас этими работами профессор Суриковского института Евгений Николаевич Максимов. Кстати, его мастерская в институте – также признанный центр иконописи. Известна мне также иконописная школа в Твери. В Нижнем Новгороде много хороших мастеров. В Дивеево известна очень серьезный иконописец монахиня Ирина. Где она училась, я не знаю, похоже, с Божьей помощью сама до всего дошла.
– А как Вы определяете: вот этот – иконописец, а этот – не иконописец...
– Сейчас очень многие художники начинают заниматься иконой, но получается часто что-то ущербное. Если в 60-е годы из-под их рук выходила полуикона-полуживопись, то сейчас, в самый бум рекламы и плаката, получаются полуиконы-полуплакаты. Это делают люди, которым интересно рисовать “божественное”, а сами они не живут полноценной церковной жизнью. Такая икона, возможно, и украсит храм, но она редко кого позовет к молитве. Вот это очень важное отличие. Важно и трепетное, благоговейное, серьезное отношение к иконе. Ну и профессионализм, конечно, очень важен. Необходимо серьезно изучить икону, а не просто применить какие-то знания, не относясь к этому глубоко, ответственно.
– А как отличить эти “полуплакаты”, о которых Вы говорили, от настоящих икон?
– Плакат отличается каким-то гротеском, преувеличениями, примитивным цветовым строем, жестким рисунком. А на иконе и рисунок, и цветовой строй – он тоже ярок, но в то же время не превращается в декоративность и, тем более, в дикое какое-то сочетание цветов, бьющее в глаза. На иконе – живой, ясный рисунок, гармония, которая радует и вдохновляет, и сама по себе такое пасхальное ликование...
– Вы сейчас только преподаете или продолжаете писать сами?
– Писать не получается – школа требует огромных затрат, времени и просто душевных сил. У нас большой штат – преподавателей только иконописания семь человек.
– Мне не раз приходилось сталкиваться с радикалами, говорившими: “Вот, в этом храме нельзя молиться, в нем иконы украинские, а не древнерусские”. Эти люди утверждали даже, что “нерусское” – значит католическое. В чем-то может быть они правы? Ведь мастера, которых часто приглашают с Западной Украины для росписи храмов, обычно пишут в такой аляповатой, академической манере. Как к этому относиться?
– Насколько я представляю, на Украине не сохранились традиции малороссийской иконы XVI века. Это была особая, но глубокая и интересная традиция. В храмах же действительно появляются смущающие по сюжету, манере и настрою изображения. В этом отношении показательна полемика, происшедшая еще в XVII веке. Иосиф Владимиров – известный иконописец того времени, сторонник направления Симона Ушакова, – защищая вот это направление, ушедшее в сторону европейской живописи, говорил о том, что если кого-то смущает такая икона, то он должен превозмогать искушение. Что это за христианин , если он не может преодолеть искушение? Хотя, конечно, мы наблюдаем неимоверное извращение сознания. То, что должно помогать молитве, не служит этому. И в XVII, и тем более в XVIII, отчасти и в XIX веках не всегда церковное искусство было помощником в молитве. Часто иконостас превращался в декоративную раму, на которой икона была не значима, была как украшение. Впрочем и сам настрой искусства XVIII века, барокко – он был несколько легковесный, неглубокий, не помогал трезвому, серьезному настрою.
На протяжении двух последних веков наши иконописцы заимствовали с Запада не только эту мирскую манеру, но даже иконографические сюжеты. И это началось давно. Еще в XVI веке у нас вставал вопрос об изображении неизобразимого Бога Отца, но до сих пор рисуют эту Ипостась – в подражание Западной иконографии. Защитники этого заимствования говорили, что мы, де, изображаем Бога Отца по видению пророка Даниила. Но святые отцы толкуют это видение иначе... Таких примеров достаточно.
Впрочем, сейчас становится все больше и больше по-настоящему образованных, православных иконописцев. Иконы они пишут для молитвы – как встарь.
– Спасибо, батюшка, за беседу. Что бы Вы пожелали нашим читателям?
– Церковное искусство – это святыня, дар нам от Бога, перед которым мы освящаемся, если должным образом обращаемся к нему. Всем нам чаще нужно прибегать к святыне, к иконе – это поможет по-настоящему возлюбить Изображенного.
Записал М.Сизов