Жизнь идет своим чередом, все вокруг привычно, знакомо, день за днем - и вдруг... Будто распахиваются окна в другой, неземной мир. Рядом с тобой такое чудо! Как же ты раньше жил, проходил мимо и не замечал?

Наверное, такие “открытия” возможны только у нас, на Севере. И по двум простым причинам. На Севере спасались великие подвижники, поэтому у нас много святынь. И также здесь, на Севере, мало кто помнит о них. Ведь за годы гражданской войны, раскулачивания, “великих строек” стронулись северяне с насиженных мест, разъехались кто куда. Увозя с собою память. А на их место ехали другие, подчас не ведая, куда и зачем несет их судьба.

Вот и моя мать оказалась в Карелии, в Беломорске “по вербовке” - бежала с рязанщины от голода. Подъезжал поезд к Белому морю, выглянула она в окошко, увидала огромные камни по обочинам - и заплакала. У нее-то в деревне земля-кормилица мягкая, без единого камушка. А здесь - “не родит”.

Чужая земля. Совершенно чужой и пустой город, будто душа из него вынута. В моей памяти он высится многоэтажной типовой школой, где я учился. Давно уже построили, а зайдешь - и пахнет известкой. Единственное интересное место в городе, пожалуй, лесозавод. Раскинулся он на огромном полуострове, далеко уходящем в море. Это целый город с высокими штабелями досок вместо домов, с дощатыми улицами, по которым катится лесозаводский “рейсовый” автобус, развозящий рабочую смену. Я мальчонкой сидел на заднем сиденье, прильнув к окошку. И считал остановки: вот “механический”, “сортировка”, а вот пилорама, здесь маме выходить. Потом автобус ехал в самый конец, к пирсу, где стояли огромные корабли с иностранными буквами на борту. Немцы и англичане грузились нашими досками и уходили в море. Однажды профсоюз решил своих рабочих (ударников труда) покатать по морю, свозить в музей на Соловки. Мама была ударницей и очень обрадовалась: там, говорят, был монастырь, съезжу, хоть на стены перекрещусь. В Беломорске-то церкви отродясь не было - современный, пустой город. Собралась она, а нас, детей, пристроить некуда. Так и пропала профсоюзная путевка.

(И нынешним летом: “Мам, поехали со мной в монастырь, хоть раз в жизни на Соловки посмотришь”. Мать (она давно на пенсии) озарилась вся и... сразу погасла. Стала перечислять дела по хозяйству, которые никак не бросить. Чувствую сердцем: не хочет портить радость, она же медленно ходит, будет задерживать...)

Вот так и живем у самого моря, в сотне километров от великой святыни, и ни разу ее, “жемчужину Беломорья”, не видели.

В детстве второе после лесозавода место, где я любил бывать, мост через Выг. Сверху замечательный вид: бурлящая на перекатах, порожистая река раздается вширь и сливается с незыблемой, синей полосой горизонта. Стоишь, вцепившись в перила на “капитанском” (так я его называл) мосту, вглядываешься в море - и видятся там, за синей полосой, соловецкий архипелаг, всякие тропические страны со слонами и жирафами. Было это далеким, недостижимым... И не ведал я, что Соловки-то начинаются здесь, где стою. Что сотни лет назад на этом самом месте, на беломорском каменистом берегу стоял инок Герман, основатель соловецкого монастыря, и так же вглядывался в даль. Местные поморы рассказали ему, пришлому, что есть там чудесный остров, словно созданный Богом особь для монахов: леса там есть, и рыба, но люди не живут, и даже хищные звери почему-то не водятся, только травоядные да птицы. Отсюда будущий чудотворец соловецкий и отправился на остров на утлой весельной лодке.

В школе нам об этом не рассказывали. И даже в беломорском музее - ни одного упоминания. Однажды ходил я по скрипучим половицам сумрачного нашего музея, разглядывал дореволюционные снимки. Какие чистые, благородные лица! Вот фото гимназистки в шубке и с пушистой муфтой в изящных ручках. Большие, красивые глаза. Вот вид сорокского ледяного катка: играет духовой оркестр, гирлянды, на льду человечки в длиннополых одеждах с расставленными в стороны руками, будто летят. Раньше Беломорск назывался Сорокой, потому что, как говорят, стоит он на сорока островах и сорок было бревенчатых мостов и мостиков, перекинутых с острова на остров... А вот снимок главного в старой Сороке человека - Беляева, хозяина лесозавода. В справке сообщается, что он много построил для сорочан, в том числе и церковь. Какую церковь?! Как называется? Ни слова.

Много лет спустя, далеко от дома - в Коми, рылся я в библиотеке сельского батюшки и нашел “Краткое описание приходов Архангельской епархии. Уезды Кемский и Кольский “ за 1896 год. Оказывается, в Сороке были две каменные церкви: Зосимо-Савватиевская и Троицкая, построенная Беляевым по фундаменту в виде восьмиконечного креста. Храм был огромен, высок и похож на морской корабль. И (самое удивительное!) рядом с моим домом, в Выгострове, стояла часовня вмч.Варвары, принадлежавшая Никольскому приходу - древней вотчине Соловецкого монастыря! Священником его был тогда о.Андрей Камнин. Вот так: оказывается каждый камешек здесь намолен!

“Открытие” это совершил я несколько лет назад. Тогда же отправился в Беломорск, в отпуск. Сошел на перрон, и как-то необычно все, словно бы другой город. Раннее утро, солнышко, никто еще не проснулся, иду по пустынным улицам и (честное слово!) где-то отдаленно колокол звонит. Вот и мой “капитанский” мост показался - длинный, безлюдный. Одна только черная фигурка с другой стороны навстречу движется. Человек при приближении оказался огромного роста, в черной рясе и скуфейке, с крестом на груди. Подхожу под благословение и слышу густой басок:

- Ты кто, брат?

Так удивительно, на пустынном мосту познакомился я с иеромонахом Сергием, который три дня как приехал с Валаама возобновлять в Сороке церковную жизнь. Монах был тоже удивлен встречей - никто под благословение к нему еще здесь не подходил, просто не умеют.

В центре города он устроил молитвенный дом во имя Николы Чудотворца. Нынешним летом зашел я на службу: домик тесный, огромный батюшка едва в алтаре умещается, на покатом полу пред царскими вратами стоит пяток прихожанок. Батюшка запоет - пламя свечей трепещет. Подошел к нему благословиться в Соловецкий монастырь ехать.

- Иди, монастырьку поклонись, и с Богом, - басит он.

“Монастырек” - сейчас это пятиметровый восьмиконечный крест, установленный иеромонахом Сергием на скалистом берегу Выга, под мостом, недалеко от молитвенного дома. Раньше здесь, как он выяснил, стояла часовня, с которой началось освоение Соловков. Примерно в 1428 году, сплавав с местными рыбаками на чудесный остров и удостоверившись, что он пригоден для монашеского жительства, преподобный Герман поселился при этой часовне в временной келье. Монах не спешил, надо было подготовиться, найти себе спутника. Наверное, позже вокруг часовни образовался монастырек, во всяком случае священник здесь был. В житии говорится: в сентябре 1435 года, когда оба монаха уже обосновались на Соловках, преп.Герман уплыл за припасами и его спутник преп.Савватий остался один на острове. Предчувствуя смерть, он покинул остров и приплыл на Выг, чтобы исповедаться священнику и причаститься. Вернувшись на остров, Герман не застал Савватия и отправился вослед, к часовне на Выг. “Оплакав дорогую могилу, сел Герман в своей келье и долго смотрел на свинцовые тучи, бегущие вдогонку волнам морским в сторону заветного острова, и думал, и молился... И надумал идти искать нового себе соратника”. Тот не замедлил явиться сам, прямо в келью к нему, на Выг. Был это будущий чудотворец соловецкий Зосима.

Все это происходило здесь, на этом месте... Теперь беломорчане знают, что в их безликом городе есть святое место, что им есть чем гордиться. Ведь отсюда же отправился их земляк Марк, простой рыболов, ставший первым учеником Зосимы и Германа. И все другие первоначальные монахи, присоединившиеся к ним, тоже ведь были беломорчанами!

Паломник, проезжая мимо Беломорска в Кемь (оттуда ныне отправляются на Соловки), выгляни в окно поезда: на берегу порожистой реки стоит восьмиконечный крест. Здесь святыня. Поклонись ей.

Кемь всего лишь в часе езды от Беломорска, но от нее до Соловков расстояние по морю вполовину короче, чем от устья Выга. Поэтому со строительством мурманской железной дороги основное сообщение с островом стало поддерживаться через Кемь. Город этот - близнец Сороки. Такие же деревянные, оштукатуренные дома, такая же бурливая река с множеством островов. Такой же лесозавод. Отличие же в том, что сохранились здесь две церкви: каменная Благовещенская и деревянная, прекрасная, двухшатровая Успенская, построенная еще в XVII-м веке. Обе действуют, деревянную передали верующим нынешним летом, на Успение была первая служба.

Несколько отличается и ландшафт, он какой-то инопланетный. По границе города тянется к морю гряда каменных горбов - будто гигантские, выше домов, туши китов лежат на земле. Карелы называли это место “Вегеракша”, то есть “жилище ведьм”. Представляю, что чувствовали заключенные, будущие узники СЛОНа, когда их выгружали на этой станции из теплушек. “Здесь власть не советская! Здесь власть соловецкая!! Сопли у мертвецов сосать заставлю!!!” - встречал их крик уполномоченного. Да, здесь была другая планета. Чекисты кутили в ресторане, устроенном в Кеми по высшему шику: лучшие со все России повара, оркестр из музыкантов-знаменитостей, официантка княгиня Шаховская. Разумеется, все з/к. Чекисты кутили почти бесплатно, СЛОН все оплачивал. А потом, пьяные, они развлекались, устраивали “комарики” - привязывали заключенного к дереву на съедение комарам, или сажали на муравейник.

Кемь печально прославилась тем, что именно с нее начался ГУЛАГ. Солженицын подробно описал, как все происходило. Сначала были концлагеря. Петроградская “Красная газета” сообщала в 18-ом году, что первый такой лагерь устроен в Нижнем Новгороде, почему-то в бывшем женском монастыре: “В первое время предположено отправить... в концентрационный лагерь 5 тысяч человек”. После него - лагеря в Андронниковом, Новоспасском, Ивановском монастырях в Москве, в Казанском женском в Рязани... С 22-го года концлагеря отменили (мало строгости, потому как рядом с гражданской жизнью), придумав взамен другое - Северные Лагеря Особого Назначения. Первые, экспериментальные СЛОНы устроили в устье Двины и близ Архангельска. Но и их признали “неудачными” - трудно охранять. Вот тогда и перенесли СЛОН на Соловецкий остров, с него и начался строиться ГУЛАГ. А воротами в ГУЛАГ была Кемь.

Ныне ничто не напоминает о знаменитом “кемперпункте”. Разве что пристань на Поповом острове, трухлявая, с обвалившимся настилом. С нее и грузили заключенных на корабль “Глеб Бокий”. Тоже, можно сказать, святое место - по этим досочкам отправлялись мученики в последний путь, ходил по ним о.Павел Флоренский. Солженицын описывает казус, случившийся на этой пристани. Грузили очередную партию з/к, все они в нижнем белье или просто в мешках но голом теле. Вдруг появляется свита Горького - пролетарский писатель едет в соловецкий лагерь, чтобы описать “перековку” людей. Попов остров совершенно голый, ни кустика, ни укрытия. “Куда девать этот срам, этих мужчин в мешках? Вся поездка Гуманиста потеряет смысл, если он сейчас увидит их... Утопить их в море? - будут барахтаться... Закопать в землю - не успеем...” Выход нашли: сбили з/к в кучу и накрыли брезентом. Максим Горький ничего не заметил.

А может и заметил... На Секирной горе в карцерах показали ему прилично одетых з/к, ни жалоб от них, ничего. Они сидели молча и все поголовно читали газеты... держа их вверх ногами. Великий писатель подошел к одному, обернул газету как надо - правильно читай! Потом в детколонии (дети тоже “перековывались” в СЛОНе) к Горькому прорвался 14-летний мальчишка: “Хочу сказать правду!” Полтора часа мальчик рассказывал про все творившиеся здесь ужасы. Горький вышел из барака, заливаясь слезами. Ему подали коляску ехать обедать к начальнику лагеря. Позже он написал в “Книгу отзывов” лагеря: “Не хочется да и стыдно было бы впасть в шаблонные похвалы изумительной энергии людей, которые, являясь зоркими и неутомимыми стражами революции, умеют быть замечательными смелыми творцами культуры...” Горький не мог не догадываться, что ждет мальчика после его отъезда. Но не взял его с собой. Сразу после его отплытия с Соловков мальчика расстреляли.

Да... Разные люди ступали по этим мосточкам.

Старая пристань до сих пор действует, она единственная на Поповом острове. Пробираюсь по трухлявым доскам, рискуя свалиться в тартарары. Под пирсом качаются три большие лодки с моторами. Неужели на этих скорлупках ходят в море? Оказывается, да, мужики прибыли с Соловков. “А где подворье?” - кричу. Матрос тычет пальцем вверх.

Подворье Соловецкого монастыря стоит на высоком скалистом берегу, над пристанью. Вид оттуда открывается захватывающий: всюду, сколько хватает глаз, дышит серое нахмурившееся море, а в нем плывут куда-то за горизонт каменные головы островов. Подворье представляет собой длинный барак с пристроенной сбоку церковкой. Вхожу: на полу гвозди рассыпаны, в углу железные кровати друг на дружку сложены, в другом углу радиостанция, включенная в сеть. Со стены смотрят преподобные Зосима и Савватий. Отдаленный шорох прибоя, крики чаек, стук молотков за стеной.

- Издалека? - вдруг раздается за спиной.

Длиннобородый монах без долгих расспросов ведет меня в “будку” - пока что самое благоустроенное место на подворье. Зовут его отец Антоний, он священник и главный здесь.

- А еще у нас есть “скворечник”. Видите там, на крыше, парень молотком колотит? - показывает он. - Там тоже тесно, но ночевать тепло.

- А как вы большие группы паломников принимаете?

- Ну, если не неженки, то спят прямо в одежде, в бараке. Кровати у нас есть, кто-то и на верстаках, стеллажах располагается. Один раз пятьдесят человек разместили, три дня погоду ждали. У нас ведь задует моряна, так в море не выходи. В монастыре, правда, есть хороший корабль, “Святитель Николай”, три балла выдерживает. Но... уж лучше на верстаке лежать, чем в море болтаться в такую качку.

Отец Антоний показал план будущего подворья. Реконструируют его из бывшего клуба, переданного взамен прежних монастырских построек, отнятых после революции. Сейчас в этих зданиях армейские склады. А раньше монастырю принадлежал весь остров, на географических картах он до сих пор обозначается как “Попов остров”. Нынешнее подворье будет состоять из Троицкого храма (он уже освящен), жилого корпуса и конференц-зала. Одновременно ночевать в комфорте смогут 30-50 человек, комнаты для паломников будут четырехместные (бесплатные) и одно-двухместные (платные), да еще будут отдельные кельи для десяти монахов.

- Лет за восемь может быть и закончим, - уверенно заключает монах. Не знаю, шутит или нет. В этом ясно мыслящем человеке подметил я какой-то удивительный “оптимистический скепсис”.

- Что подворье... Сам монастырь, на Соловках, вряд ли мы заново отстроим, как было, вот что я скажу, - рассуждает о.Антоний. - И горевать не стоит. Работать надо, Богу служить, а Ему видней. Вот до меня послушничал здесь, на подворье, иеродиакон Иринарх, в 91-ом сюда прибыл. Через год умер. Так это может быть даже хорошо. Господь молитвенника к обители приставил, это первый почивший брат наш. Перевезли его на Соловки, похоронили, могилка его из окон келий видна, литии по нему служим. Хорошо ведь?

Так и с подворьем. Не построим - значит никому оно не нужно. Монастырь, конечно, всегда здесь человека будет держать, для переправки грузов на остров. Ему есть где жить. А подворье - оно для приема паломников. Через Кемь ведь удобнее всего на Соловки попадать. Захочет народ ездить - поможет строить. Сейчас у нас работают ребята с Украины, из Москвы. Практика такая: какой-нибудь приход присылает человека, он недельку работает, потом приезжает его группа с батюшкой, я их кормлю, устраиваю на отдых, отправляю на остров. Там их встречают, селят в гостиницу для паломников, водят на трапезы, все показывают и рассказывают, потом отправляют ко мне обратно. Разумеется, все бесплатно. Вот так и строится наше подворье. Денег у нас нет, чтобы рабочих нанимать. Спонсоры только монастырю помогают, а мы с боку припека.

- А с других, “диких” паломников вы плату берете?

- Нет. Если брать много, то, понимаете, бизнес получится. Если мало - трудов не стоит. Приезжают - отправляем, но удобств особых не гарантируем. Однажды решили мы “заработать”, был у нас ЗИЛ-131 с пассажирским кунгом, стали за деньги возить паломников с вокзала прямо к причалу. Но бабушки у нас народ такой: лучше с неудобствами, да копеечку сберегут, чтобы потом свечку купить, на храм в Соловках пожертвовать. От станции ведь автобус ходит, номер 1, на конечной сойдешь - и вот оно наше подворье.

Однажды приехали американцы. Ну, думаем, будет бизнес. Подгоняем ЗИЛ-131 к станции, а они говорят: “Мы на такие только в случае эвакуации садимся”. И сели в такси. Потом пристань нашу увидели...

Пристань эту надо запретить. Я в нынешнем году четыре раза с нее кувырнулся. Мужикам говорю: “Я сваи под новый причал забил, помогите достроить, чего нам мучиться?” Молчание... Народ здесь покореженный, все приезжие, коренных поморов да карелов почти не осталось.

- Вот так живем, - заключает монах. И ведет показывать рябинку, березки, елочки, что посадил в ограде Троицкого храма. Есть у о.Антония еще любовь - “колоколишки”. Кроме матросских рынд, имеет он хороший набор настоящих колоколов. Звонницу построит - полетит за море благовест, сольется гулким эхом с колоколами соловецкими. Звук над водой ведь далеко несется. Раньше так и было: слушали друг друга Кемь и Соловки.

Монах рассказывает о себе. Восемь лет звонарил он в Даниловом монастыре в Москве, потом Валаамский монастырь, постриг, Соловки... А я удивляюсь: и о.Сергий в Беломорске, и о. Антоний в Кеми оба с Валаама. И преподобный Герман, зачинатель монашества на беломорье, тоже ведь с Валаама сюда пришел... Сколь ни корежь, ни топчи историческую память, а все возвращается в исходную точку - и вновь теми же путями, повторяясь даже в мелочах, влечется к какому-то раз и навсегда установленному Промыслу об этом суровом, скалистом, благодатном крае.

Был уже полдень, монастырский корабль ушел. Нас, опоздавших паломников, шесть человек - из Питера, Москвы, Пензы... Идем на пристань к местным перевозчикам. Такса - 80 тыс. руб. с головы, но договариваемся на 50. Мотобот затарахтел, мы в море. Медленно проплывают мимо округлые, как поплавки, острова - они тянутся до самых Соловков, начиная с кемского Попова острова. Проходит час пути, капитан (соловчанин, бывший штурман дальнего плавания) поворачивает к одному из этих каменных шишаков, пристает, берет бинокль... отправляется гулять по необитаемому острову. Лирический капитан.

Все разбрелись кто куда. Сижу на мшистом камушке, смотрю в море. Тишина такая, будто рядом кто-то молчит. Безмолвие. Так, наверное, вслушивался и преподобный Герман, первый раз ступив на СВОЙ обетованный остров. Все-таки чем-то притягивала людей эта земля... На островах сохранились солярные знаки, оставленные древними аборигенами. Где-то здесь в X-ом веке подвизался св.Форвальд (+ 984) со своим другом. Он был королем Исландским, но избрал Беломорье местом монашеских подвигов. Память о них сохранилась в летописях. Да вот только Господь прославил не их.

...Еще три часа пути на тихоходном нашем суденышке, и всплыли из-под воды приплюснутые репы куполов. Соловки! Не буду описывать паломничества по святыням (нужно быть там самому), упомяну лишь об одном нежданном подарке.

Известно, что преподобный Герман отличался истинным смирением. Никогда он не главенствовал на острове, хотя зачинателем монашеского здесь жительства был, конечно, он. Когда образовался монастырь, настоятелем стал не он, а преподобный Зосима. Герман, пережив и Савватия, и Зосиму, продиктовал писцу (сам был неграмотный) их житие, и мощи их собрал, и иконы написать заказал, и тропари, видно, составил. Его же самого житие таки не было записано, и на всех древних иконах он изображен без нимба, а Савватий с Зосимой - с нимбами. Только в 1602 году смиренный инок явился в тонком сне одному пресвитеру в Тотьме (у себя на родине) и продиктовал ему тропарь в поминание свое и во славу Соловецкой обители. Отдельной службы в Общих Минеях ему нет и по сей день. Не было и акафиста. Только когда монастырь превратили в лагерь, в место пыток, узник его архиерей Петр взмолился преподобному и написал ему акафист. Со многими сложностями текст акафиста передали на волю, потом он попал за границу и два года назад был впервые напечатан в журнале “Русский Паломник”, издающемся в Америке Валаамским обществом. Редактор его, игумен Герман Аляскинский, опубликовал и следующее:

“Перед концом мира Соловки еще должны показать вселенной божественную красоту Чаши Слез Человеческих, как алмазами украшенную, и этим сказать свое последнее слово. По все вселенной уже сейчас идет суд, разделяющий на евангельских овец и козлищ. Соловки в этом участвуют. Преп. Герман будет судить за леность и духовную близорукость, за то, что не ценили образ Града Небесного в иночестве и не трудились в поте лица своего оградить Его от узости прагматизма, фарисейского лицемерия и официальщины, что губит подлинное иночество и по сути прислуживает грядущему антихристу. Помоги нам Бог последовать Преподобному Герману, Соловецкому Чудотворцу.”

Этот журнал с акафистом нынешним летом подарил нашей редакции один из его авторов, также одноименник Преподобного - игумен Герман, новоначальник соловецкий. В 90-ом году он первым приехал сюда и возобновлял монашескую жизнь. Сейчас обитель возглавляет не он, а архим.Иосиф, поставленный сюда из Рязани, игумен же Герман - духовник обители. Дверь в его келью прямо у входа в братский корпус, потому что к нему часто приходят, и свои, и приезжие.

Игумен принял меня ласково: газету “Вера” он знает, не забывает о нас. Волнуясь, говорю, что без его молитв давно бы, наверное, наша газета закрылась - от безденежья, нашего бессилия, всяческих искушений. Батюшка вдруг осветился изнутри, будто что-то вспомнив:

- А мне, знаешь, легко теперь жить! Вот (показывает на журнал) и в Америке обо мне молятся, и в разных городах России. Новичкам в монастыре трудно приходится, потому что их никто не знает, мало молятся о них. А мне легко! Да и хорошо здесь. Святейший Патриарх недавно приезжал, ему понравилось.

- А что, какие-то мероприятия здесь были? - достаю по привычке блокнот.

- Нет. Просто пожил, помолился в тиши. Патриарху ведь тоже отдых нужен.

Хорошо, покойно в игуменской келье. Простая обстановка, ничего лишнего - иконы, книги, пишущая машинка на столе. Отец Герман листает свой фотоальбом, показывает снимки: архангельские владыки, архимандрит Георгий, знакомые лица монахов, священников, а вот епископ Питирим, молится перед иконой... Господи, как мал, тесен и... любим наш Север!

Перед отъездом вспомнил я и зашел на монастырское кладбище, поклониться первой, пока единственной здесь, свежей могилке. “Иеродиакон Иринарх. 1960-1994,” - написано на простом деревянном кресте. Умер он как и первые монахи препп. Герман и Савватий - на материке. Но все равно, подобно им, вернулся обратно, на этот обетованный остров.

На остров Господней памяти о нас...