Я попал в этот городок на юге Коми совершенно случайно. Свернул с пути, чтобы посмотреть на местную церковь - шедевр деревянного зодчества, - как мне представили ее в автобусе.

Церковь действительно была красива. И наглухо закрыта. По отсутствию объявлений на двери можно было судить, что здесь не служат. Но отреставрирована она была превосходно, выглядела как новенькая. Я расстроился. Смотреть на эту убранную как на похороны красавицу было грустно. Сам толком не знаю почему, но мною начало овладевать чувство безнадежности и уныния. Развернувшись, я пошел от церкви прочь.

В остальном городок мне очень понравился. Он насквозь пропах березовыми вениками, и не было здесь другого шума здесь иначе как от собак, коров и петухов. Улицы почти безлюдны. Удивили меня несколько девочек, что, проходя мимо поздоровались. Вернувшись на автостанцию я узнал, что последний автобус уже ушел. Следовало что-то предпринять, чтобы не жалеть потом о потерянном времени.

- Есть здесь православные христиане? - спросил я у первой встретившейся бабульки.

- Есть такие. Директор школы нашей и учителя какие, потом еще врач-акушер.

- А как найти их?

-Так лето. В школе-то никого не застанешь, в больницу лучше иди, врач там сейчас.

-Александр. - представился врач, после того как узнал кто я. Отчества он не назвал, - Где остановились?

-Пока нигде.

-У меня переночуете. Жена к родителям в гости уехала. Так что живу пока холостяком.

Рядом с хозяином лежит огромный мохнатый пес, грызет полено. На сковороде блины, поспевают один за другим, разлит по стаканам крепкий чай. Сидим, разговариваем. Деревянная церковь, как объяснил мне Александр, - памятник архитектуры. Верующим она не достанется. Но есть еще один храм - каменный, полуразрушенный, без крестов. “Этот - пожалуйста, берите”, - говорят власти. “Жесть ищем на крышу, рамы нашли для окон - но мастера бешенные деньги просят, чтобы вставить, - говорит Александр, - Плохо без церкви. Священник бывает наездами. Раз, два - окрестил в клубе и на автобус бегом. Торжественности никакой, на следующий день вспомнить не о чем. Я когда роды принимаю - там все иначе, ситуация каждый раз экстремальная женщина кричит от боли, потом улыбается, когда ребенка увидит (если совсем, конечно, не измучена). А тут вроде и второе рождение, но так скучно, что прямо жить не хочется.

- Когда будете писать о нашем городе, меня не упоминайте, - просит хозяин.

- Отчего так?

- Грехов на мне много.

- На ком их нет?

- Вы не понимаете, я акушер... Что люди о христианстве подумают если о таком “столпе” его, как я, узнают... Я же по три, четыре аборта каждый день делаю...

...Я настолько потрясен, что все эмоции испаряются как вода на раскаленной плите. Растерянность, бессилие.

-Это ведь ад! - говорю я.

-Ад? - Александр смотрит сквозь меня умными черными глазами , - я знаю. Но ... есть еще неверие в то, что будет наказание, и вера в то, что Спаситель милостив.

Он говорит, я слушаю. Бесчувственно, как диктофон:

“Дело не только в том, что семью кормить нужно. Меня, естественно, сразу уволят, если я от абортов откажусь. Но главное не это. Я акушер - мое главное и любимое дело в жизни - принимать роды. Я знаю, что делаю это лучше многих, женщины у меня - тьфу, тьфу - не умирают. А аборты? Не стану делать я - станет другой. Что это даст? Повторяю, я хороший врач, при мне в этой больнице число осложнений при абортах сократилось в десять раз. Смертей - ни одной, слава Богу. Я думал о том, чтобы отказаться. Но где силы для этого взять. Веры нет. Если бы была истинная вера - та, что отрицает остальное... А так сломать себе жизнь не могу. И еще. Я не воспринимаю зародыши как людей, это как орган, понимаете. Если бы знать точно, что это человек. Не от вас узнать и не из книжек, а понять это так, чтобы дороги назад уже не было... Вы знаете, когда труп анатомируешь, то воспринимаешь его как муляж, а не как человека. А вот труп близкого я бы анатомировать не смог, наверное. Так и с этим со всем... Не могу я вам этого объяснить.

- Жена у вас тоже православная?

- Да, я понимаю о чем вы. Она православная. Священник наложил на нее епитимью на пять лет за аборт. Молится каждый день, кается.

- Я не верю будто вы не понимаете, что творите. В глубине души человек всегда отдает себе отчет в своих поступках.

Какое-то время Александр молчит, берет сигарету, щелкает зажигалкой. Кажется шутит, не особенно весело:

- Мне молоко за вредность на работе выдают, но сегодня оно скисло. Так что блины, кажется, не получились.

Снова молчит, потом, наконец, начинает говорить:

Мне так проще. Не думать об этом. Я боюсь оглядываться.

Еще недавно при поздних абортах у некоторых акушеров ведро стояло в операционной. Чтобы плод туда бросить, ну чтобы захлебнулся. Но повторяю - расклад такой: если я этого не делаю, делает другой. Государство от абортов никогда не откажется. Есть такой показатель - материнская смертность. Чем ниже уровень материнской смертности, тем цивилизованней считается страна. Если государство запрещает официальные аборты, пойдет волна криминальных. Смертность возрастет - а это уже политика. Весь мир на нас пальцем показывать станет.

- Господи, да причем тут государство, о вас же речь?

- Да естественно, главное - это отношение самих женщин. Никакой силой вы их не заставите отказаться от абортов. Я их сотни, тысячи видел. Им наплевать на все ваши сомнения с высокой колокольни. Я ведь пытаюсь отговаривать. Но они боли боятся, а не греха. А сейчас новая техника позволяет такие операции безболезненно делать. Что нужно чтобы отказалась женщина от аборта? Приходит ко мне вчера одна. Спрашивает, сколько времени это займет. Я ей говорю, что несколько дней. Она разочарованная уходит. Если несколько дней, то буду рожать. Другая требует противозачаточных таблеток. Говорю, что нет у нас бесплатных, в аптеку сходи - они дешево стоят. “Нет, - говорит, - раз бесплатно не даете, буду делать аборты”.

Все что в моих силах - в среду и пятницу я отказался участвовать в этих делах.

- Что, что?!

- В среду и в пятницу...

“В восемнадцать лет, - рассказывает Александр, - мне в голову пришла поразительная мысль. Главная сила, движущая человеком - получение удовольствие. Верующий получает удовольствие от мысли о загробном воздаяни; садист - от того, что убивает; тракторист, который не любит своей работы - от того, что ему деньги платят... Но потом я узнал, что кому-то эта мысль уже приходила в голову, в Италии, в пятнадцатом веке. Но не только это меня в ней разочаровало. Я понял, что зашел в тупик, и отказался от этой формулы.

И тогда появилась у меня в жизни мечта - построить город будущего, помните как у Кампанеллы “Город Солнца”. Пожить при коммунизме, как будут жить наши потомки. Построить в тайге в глухом месте, что-то вроде скита и собрать людей готовых друг за друга жизнь положить. Понимаете, если есть на двоих одна рубашка, то ни один ее не надевает. Если груз нести, каждый старается побольше взять. Некое царство справедливости.

И даже место для этого города я нашел. Между Нижней и Подкаменной Тунгусской. В Восточной Сибири. Там где знаменитый метеорит упал. Я, кстати, встречал тех, кто его видел. Рассказывают, что с места падения метеорита приходили тогда люди и скоро умирали.

Я охотился в тех местах. Там фактория наша стояла. И знаете, странная вещь. Нас там тридцать-сорок человек было при фактории. Из них в живых осталось сегодня трое. Кто повесился, кто застрелился, кто утонул. Женщина одну, что у нас работала, повезли в больницу после криминального аборта. Начали спасать. А она на следующий день умерла от инфаркта. То есть никакой связи между причиной и следствием.

Но я отвлекся. Вы не думайте, что все это голый идеализм. Когда я нашел место для этого своего коммунизма, то подсчитал, что в среднем при правильной организации труда каждый взрослый член общины сможет приносить прибыли - десять тысяч рублей в месяц. Это при трехдневной рабочей неделе. Деньги, естественно, общие, но каждый смог бы брать сколько ему нужно. Масса свободного времени могла бы тратиться на книги, на занятия философией, искусством - самосовершенствование, в общем.

Но ничего из этого не вышло. Я многим предлагал, но они испугались.

Как, мол, без врача обойдемся, без того, без другого. А жаль, хорошая была идея”.

Во время разговора с Александром мне почему то не пришел в голову вопрос - почему столь страшное место выбрал он для своего города будущего? Ведь три с лишним десятка его товарищей сломались, прожив там год-другой. Столь странные смерти случаются среди уголовников, совершивших удачный побег из лагеря. В среднем они живут после этого, согласно милицейской статистике, три года. Тоже вешаются, попадают под машины и т.п. Человека убивает страх и вина. Чего боялись охотники?

И чем привлекло это место Александра?

- Вы наверное любите Визбора, Галича? - спрашиваю я.

- Да, люблю, а вы, судя по тону, нет?

- Нет.

- Почему вы спросили об этом?

- Так, штрих к портрету поколения. Город Солнца, Визбор - и аборты и эта истерика в октябре 93-го: “Распни их”. Окуджава кричал с пеной у рта и иже с ним, ваши сверстники. Я понимаю, вы к политике равнодушны, но я не о политике. Я о том как уживается прекраснодушие и жестокость у романтиков”.

- У нас есть еще одна особенность, не свойственная вашему поколению.

Если завтра я попаду в беду, мой друг продаст машину и квартиру, чтобы мне помочь. По первому моему слову. Постарайтесь понять, что у нас есть не только недостатки. Мы ведь и любить умеем.

- Постараюсь.

Он не особенно верит:

- Да, конечно...

* * *

Мы проговорили больше шести часов. Быть может, он ждал от меня, случайного проезжего, какого-то ответа. Но что я мог сказать ему? Бывший советский человек - бывшему советскому человеку. Спаси Господи!