В Ульяновский монастырь, который находится сравнительно недалеко от Сыктывкара - в 170 километрах, я стараюсь бывать хотя бы раз в году, перед Пасхой. Вот и нынче приехал погостить у иеродиакона Варнавы, поговеть пару дней. Варнава занимает отдельную келью вместе с больным сыном Антоном. Хорошо у него здесь!

За окном кельи далеко-далеко внизу мертвенно белым светится полоска подтаявшего снега - это река Вычегда, еще не тронувшаяся ледоходом. А за ней синеет гребенка леса, уже освободившегося от снега. В раме окна лес кажется нарисованным, такой он сказочно красивый. Выхожу на улицу: отсюда, с вершины Ульяновского холма, тайга видна во весь горизонт. Тишина удивительная. Слышно даже как похрустывает ледяной панцирь Вычегды, готовый вот-вот вскрыться. Где-то за рекой залаяла собака - и звонкий голос ее разнесся по тайге дробным эхом... Нет, лес не нарисованный. Настоящий.

У окошка в кресле-каталке сидит Антон. В нынешнем году он еще ни разу не был на улице - зима очень холодная выдалась. Сегодня Великий вторник, а через четыре дня Пасха. Может быть после Пасхи потеплеет, и выкатят его на монастырский двор, пощуриться на весеннее солнышко?

Иеродиакон Варнава - отец и “сиделка” Антона - тем временем накрывает на стол, продолжает прерванный разговор:

- А если задуматься, то странное дело. Вот родился человек больным - и за что ему это, в чем он виноват?

Брат Антоний смотрит в окно. Не поворачивая головы говорит:

- Если бы не было больных, то на ком Господь славу Свою мог бы показать? Пап, подвези меня к столу...

Отец Варнава подкатывает кресло к детскому уголку. На столе - большой игрушечный кран, недостроенная крепость, разбросаны детальки детского конструктора “Лега”. Отец Варнава перекладывает руки Антона с подлокотников кресла на стол - и тот начинает примеривать детальки к игрушечной крепости.

- Эх, сынок, - вздыхает Варнава, - Господь почему-то на других славу Свою показывает. Если бы тебе Он сказал “встань и иди”, и пошли бы ножки твои по земле - вот было бы хорошо...

Брат Антоний пристраивает крышу к крепостной башне. Медленно говорит:

- Бог все знает. Я же могу быть непослушливым, и ноги мои могут не туда пойти. Поэтому Бог меня не излечивает.

Я стою сзади, наблюдаю, как брат Антоний управляется с конструктором. Странно! Он взрослый уже мальчик, 13 лет ему, но играет как шестилетний - ну, совсем малыш! Видно, болезнь затормозила развитие, и остался Антоша на уровне детсадовском. Но стоит рот ему открыть, о чем-то порассуждать - и речи слышатся совсем не детские. Будто не мальчик, а старец говорит. Здесь, в Троице-Стефановской Ульяновской обители, многие относятся к нему уважительно. “Брат Антоний” - для монахов не просто брат во Христе, но и член монастырской братии.

В монастырь Антон приехал полтора года назад - вместе со своим отчимом, принявшем здесь постриг. Тогда, еще до пострижения, отец Варнава был предпринимателем, работал в одном из Сыктывкарских кооперативов. Его, “русского купца” Виталия Трудова, уже хорошо знали в обители - не раз он помогал и стройматериалами, и деньгами, и разные поручения выполнял. Пожалуй, никто из знакомых в Сыктывкаре не удивился, узнав, что Трудов стал монахом. Но для многих было откровением, что он забрал туда и сына. О приемном его сыне Антоне, разбитом параличом, мало кто знал в городе. В голову даже не приходило! Видели вечно деятельного Трудова, завидовали его энергии, удивлялись, как он успевает всюду ворчать делами - и представить не могли, что это малая часть его трудов. Ведь все остальное время было занято уходом за парализованным мальчиком. Болезнь его - миопатия Дюшена - раньше считалась неизлечимой. Передается она по наследству, болеют ей только мальчики и обычно долго они не живут. Антону врачи также установили срок - когда исполнится ему 9 лет, он умрет. Но Трудов не поверил врачам, искал и доставал редкие лекарства, заказывал молебны о здравии, сам в молитвах просил Господа... Давно уже минуло девять лет - а мальчик живет.

Помню, с Трудовым мы познакомились на, так сказать, “монархической почве”. Было это в 90-ом году. В то время редко кто осмеливался открыто почитать Царственных мучеников - убиенных Императора с Императрицей и детей их, а Виталий всюду свидетельствовал об их святости. Потом, когда я узнал о приемном его сыне, все как-то странно наложилось, и подумалось: не потому ли Виталий взвалил на себя такой крест, чтобы уподобиться Государю? Ведь мученик наш, Государь Николай II, также имел неизлечимо больного сына?

- Знаешь, можно ошибаться в разных вещах, - ответил мне Трудов, - можно ошибаться в богословских вопросах, в политике, да в чем угодно! Ошибиться - и погибнуть. А есть такие вещи, где ошибиться просто невозможно. Сама Императрица, святые дочери ее в военном госпитале стирали окровавленные простыни и наволочки, бинтовали, ухаживали за гнойными больными - зачем? Так они спасались, состраданием своим. Это дело верное, для спасения-то, тут уж без подвохов.

Так, по-купечески, и сказал: “дело верное”. Будто о прибыльном каком товарообмене. Но это на словах... Смотрел я, как возится Виталий со своим сыном - и не верилось, что парнишка этот приемный. Родной он! К сердцу прикипевший...

Отец Варнава - монах, можно сказать, “с пропиской”. Свой дом и участок в Вильгорте (пригороде Сыктывкара) он обменял на комнату в монастырском здании. Семья местных жителей, занимавшая эту комнату, с радостью переехала под Сыктывкар. А в келье, как положено по закону, Варнаву и Антония прописали, штамп в паспорт тиснули. Раньше в этом здании располагалась монастырская богадельня, престарелые иноки в ней жили. Устроено было мудро: собственно сама братия населяла братский корпус, рядом с ним - эта самая богадельня, за ней - кладбищенский Успенский храм, и за ним уже, на склоне холма, в кедровом бору - кладбище. Весь жизненный путь на этом пятачке Ульяновского холма как на ладони.

Варнава накрыл на стол - для гостей. Сам же к еде почти не притронулся. Великий Вторник - строгий пост. Обеденный стол придвинут к окну, что выходит на кладбищенский храм, скрытый в зелени деревьев.

- Благодатное место, - указывает на кедровник Варнава. - Даже зимою, в морозы птицы там поют. Идешь в церковь, по снежку хрустишь, а над головой снегири чирикают. На Троицу прошлую, помню, крестным ходом вокруг храма прошли, у врат церковных остановились, а Стефан, благочинный наш, под самым козырьком встал и Священное Писание вслух читает... вдруг откуда ни возьмись голубь. На козырек села и смотрит, как брат Стефан святую Книгу читает - видно, что слушает, головку на бок склонила... Голубей-то в округе нигде нет, эта птица не таежная. А вот в нашем кедровнике появилась. Удивительное место!

- Антона-то в церковь возите? - спрашиваю Варнаву.

- Только летом, и то ненадолго. В храме прохладно, а много одежды никак на него не одеть. Ноги и руки ведь согнуты, и разгибать их нельзя - сухожилия порвутся. Возил в храм только исповедовать и причаститься. А зимой батюшки сами его навещали, требы совершали.

- А просто так заходят?

- Бывают часто два человека, отец Александр да ученик Духовного училища Артем. Отец Зосима помогал. Владыка наш Питирим, когда в обители бывает, тоже заходит. Раньше, когда он простым священником в Печоре служил, был у них при женском монастыре болящий Анатолий, тоже на каталке его возили. Владыка считает, что это полезно для монашеского спасения - за больным ухаживать. Правда, матушкам-то привычней таким делом заниматься, сердце у них мягче. А братьям нашим труднее дается. Вот был у нас послушник Игорь...

- Пап, не надо!

- Извини, сынок, я уж расскажу. Взялся он летом с Антоном погулять. И, чтобы развлечь его, коляску под гору пустил. Антоша просил его: не надо, я боюсь. А он - не бойся, мол. Коляска под горой и перевернулась. Рядом мужики местные мотоцикл чинили, бросились Антона из канавы вытаскивать... А ведь с ним осторожно надо! Я когда из коляски на кровать его перекладываю - это целое искусство, надо уметь в нужном месте перехватиться, не задеть больные мышцы. А мужики хвать его за руки, за ноги, и давай тащить. Суставы растянули, травмировали. Две недели ребенок от боли орал... Спрашиваю послушника: “Что ж ты, брат Игорь... Это же убогий человек, а ты с ним так обошелся?” Тот отвечает: “А почему он вырулить не смог?” Не понимает, что дело это серьезное, убогого обидеть. За это Господь ведь страшно может наказать. И что же? Сейчас послушника в монастыре нет, но слышал я, что ноги у него отказали от ревматизма, и за ним теперь тоже ухаживают.

Бывает, трудники ломятся в келью среди ночи по хозяйственным всяким делам, а я в это время Антона мою - по келье сквозняк гуляет, а мужикам нашим невдомек, что так ребенка загубить можно. Один мужик местный в коляске Антошиной решил прокатиться, взгромоздился, и колесо отлетело. И никак не приварить - работа тонкая, голландская, сплошь никель. Пока доставали новую, Антон прогулок был лишен. Мужикам труднее с ребенком управляться, все-таки мы народ грубый.

Бывает, и я ссорюсь, верно, Антоша? Враг-то всегда подступает через самое дорогое для человека, через любимое. Когда близкие люди ссорятся - это ему самая радость. Я-то не высыпаюсь, по три-четыре часа сплю, и когда Антон ночью будит... Он ведь плохо спит, боли мучают. Бывает, спорим. Да ничего, это искушение преодолимое.

Разговор наш прерывает стук, хриплый басок произносит за дверью Иисусову молитву. “Аминь,” - отвечает Варнава. Входит отец Александр. Этот монах “печорского засола”, у отца Питирима еще в Печоре трудничал. А сейчас он исполняет обязанности эконома в Ульяновском монастыре.

- Антоний! - позвал он, - Извини, брат, я по делу. К тебе завтра зайду!

Попросил у Варнавы фонарик и пошел дальше. Я напросился в попутчики - чтобы показал мне место ночлега, стеснять Варнаву-то было неудобно. На улице, действительно, уже стемнело. Отец Александр подсвечивает дорогу фонариком, мы обходим огромный, человекоподобный в темноте, храм-колокольню. Своею головой он подпирает небо, на котором высыпали звезды. У отца эконома, видно, какие-то заботы на уме, но я решил и его порасспросить об Антоне.

- Варнава говорит, вы часто к мальчишке заходите. Это вроде послушания у вас?

- Да, есть такая заповедь. “Я болен был, и вы посетили меня”. Но мне в радость с ним в разные игры поиграть. Жизнь скрашивает, - отвечает эконом.

- Неужели интересно? Он ведь, врачи говорят, умственно отсталый из-за болезни своей.

Литургия в Успенском храме длилась шесть часов с лишком, но усталости никакой, и в сон не клонило. Может, прав отец Варнава насчет того, что “когда спишь, Бога не видишь”? Здесь, на Ульяновском холме, чувствуешь себя под Божиим взором как на ладони. Господь рядом! Какой уж тут сон...

До автобуса несколько минут. Забегаю с Варнавой попрощаться. В келье у них гость, ученик Духовного училища Артемка. Слышатся победные крики - это они с Антоном в рыцарей играют, фехтуют оструганными палочками. Антон сидит в каталке и, едва двигая рукой, ловко отбивает выпады. Вспоминается прогноз врачей: пройдет некоторое время и у мальчика откажет позвоночник, он уже не сможет сидеть. Потом начнут отказывать одна мышца за другой, дойдет очередь до сердечной мышцы... Но это потом. Сначала будут страшные боли. Главные-то муки еще впереди... Всматриваюсь в смеющееся лицо мальчишки, в светящиеся его глаза. Нет, врут доктора! Неужели Господь оставит его?!

Ангела Хранителя тебе, брат Антоний.