ПАЛОМНИЧЕСТВО
ОБИТЕЛЬ НА КРАЮ ЗЕМЛИ
За дощатым забором
Асфальтовой ленте дороги, казалось, не будет конца. Вот уже более двух часов все дальше и дальше мы удаляемся от Мурманска. За автобусным окном с монотонной однообразностью мелькают заросли низкорослых деревьев, небольшие озерки, болота с редкими островками земли, сопки, камни, покрытые мхом и лишайниками. Для моих попутчиков все здесь привычно и знакомо. Из дорожной полудремы их выводили только нештатные остановки да проверка документов пограничным нарядом на КПП. Где-то там впереди были Снежногорск, Североморск, Порт-Владимир, Заполярный, Никель – самые северные рубежи нашей земли.
После трех часов езды автобус въехал на окраину небольшого городка Печенга. Однообразные советские панельные пятиэтажки, огромный памятник воинам времен Великой Отечественной, хозяйственные постройки, принадлежащие воинской части, – вот, пожалуй, и все, что я увидел, выйдя из автобуса, который тут же покатил дальше. Между тем где-то здесь находится Трифоно-Печенгский мужской монастырь. Самый северный монастырь, издревле являющийся оплотом православия в этом суровом крае. Как оказалось, монастырь находился всего в двухстах шагах от остановки, и я просто-напросто не заметил его среди серых военных построек. От дороги эту обитель отделяет сплошной дощатый забор, около которого стоит 3-метровая колоколенка. За забором посреди небольшого хозяйственного двора, среди штабелей досок, бревен, стоит деревянный дом. Такие в недавние времена частенько использовали под склад или магазин. Только по православному кресту, укрепленному на фасаде здания, и можно было догадаться, что это церковное здание. У самого входа также крест – только лежит на земле, его еще не доделали.
В церкви совершалось таинство крещения. Худощавый среднего роста священник задавал вопрос, звучащий сотни тысяч раз под сводами православных храмов: «Отрицаешься ли сатаны?» И молодой крепко сложенный мужчина твердо отвечал: «Отрицаюсь!» Рядом стояла девушка – как потом оказалось, невеста крещаемого. Она с радостью сопереживала происходящему. Одно меня смутило: не заметил я в храме купели со святой водой. Вскоре все прояснилось. Чуть правее от монастыря в низинке протекала быстрая речушка. «Это наш Иордан, – сказал священник, когда мы остановились на берегу. – Не испугаешься? Вода-то холодная, а окунуться нужно три раза с головой». Но крещаемый решительно разделся и погрузился положенное число раз в бурный поток воды. «Такая вода все грехи унесет», – произнес кто-то.
Так для меня состоялось знакомство с игуменом Аристархом – настоятелем Трифоно-Печенгского монастыря, который в единственном числе и монах, и священник, и игумен. Остальная немногочисленная братия – это трудники и послушники при монастыре.
«Для чего я живу?»
Игумен Аристарх родился на Смоленщине. Это был обыкновенный советский мальчик, который многим интересовался, неплохо учился и, конечно, был неверующим. Затем было поступление в педагогический институт на иняз. Где-то на 3-4 курсе возник интерес к Церкви, но интерес чисто познавательский. Поэтому, наверное, по атеизму у будущего монаха было всегда «5». Затем были армия, преподавание в институте, аспирантура в Москве. Казалось бы, все складывается удачно – чего еще желать? Но постепенно в душе стало назревать ощущение пустоты, бессмысленности и лживости такой жизни. Точку в «той» его жизни поставил фильм итальянского неореалиста Виктория де Сика «Похитители велосипедов».
– Я вышел оттуда потрясенным и подумал: «Ну вот, а зачем я-то тогда живу?!» Я увидел, что нет никакой реальности, а есть только одна реальность – смерть. Для человека неверующего смерть умножается на множество и превращается в ноль. Я стал искать ответы на вопросы: «Для чего человек живет, и есть ли вообще какие-то вечные ценности?» Все ответы окружающих меня людей были неубедительны и эфемерны. И я ушел из аспирантуры, как тогда говорили, в аутсайдеры, отказавшись от этого образа жизни, от этого общества. Ощутив голод взыскания Истины, я стал изучать религиозную философию, чуть позже – богословскую. Было увлечение и Востоком – йога, буддизм, софизм, но затем понял, попутешествовав по Средней Азии, что Господь меня не случайно поместил в эту православную среду, что не случайно я крещен еще в детстве и что Истину смогу познать только в православии. Я приехал из Средней Азии уже внутренне православным человеком. Меня взяли на работу в церковь сначала сторожем, потом рабочим, алтарником, пономарем.
А спустя некоторое время поступил в духовную семинарию, которую окончил за 2 года. После этого попросился служить в епархию к блаженной памяти владыке Варфоломею Ташкентскому, где и был рукоположен сначала во диаконы, затем и во священники. Так 13 лет проходило мое служение. Постепенно пришла внутренняя потребность принять монашество. И в Костромской епархии в одном из монастырей я принял постриг с именем Аристарха. Я понял, что, если не будет монахов, монастырей, если не будут возноситься к небу монашеские молитвы, конец мира неизбежен. Только монастыри способны противостоять наступлению беззакония, встать на пути шествия разрушителя...
О том же говорит и судьба обители, настоятелем которой стал о.Аристарх. Не зная истории кольской земли, кажется, что русские здесь были всегда, и поэтому тем более удивительно читать в источниках начала XX века, что именно монастырь и православные церкви являлись оплотом культуры и государственности. А лопари, коренные жители этой земли, стремились жить и селиться поближе к монастырю, получая здесь не только работу, но и духовное окормление.
Божий посланник
А вот как появился этот монастырь. Читаем в Житии...
Около 1485 года в Новгородских пределах в семье священника родился мальчик Митрофан (будущий инок Трифон). С ранних лет прилежал он посту и церковной службе. Однажды, услышав утренний антифон: «Пустынным живот блажен есть, Божественным рачением воскриляющимся», почувствовал Митрофан благодатное посещение и с того часа полюбил уединение, начал отлучаться из дома для молитвы. Однажды посреди безмолвия был ему чудесный голос: «Иди в землю не обетованную и не путную, в землю жаждущую, в которой не обитал еще человек, ибо, милуя, вспомнил Я людей Моих, и любовь обручения Моего не утратится». Убоявшись, юноша воскликнул: «Кто еси, Господи?» И получил ответ: «Я – Иисус, которого ты ищешь в сей пустыне». Тогда Митрофан взмолился: «Владыко, Господи, невежа я и малокнижнен». И снова услышал, как некогда пророк Иеремия: «Не дерзай ничего глаголать вопреки, ибо, куда не пошлю тебя, пойдешь, и что ни повелю тебе, исполнишь; ибо Я с тобою».
Юноша вскоре понял, что «земля жаждущая» – это языческие народы, и, покинув Отечество, отправился к поморью Ледовитого океана в Кольский присуд, на реку Печенгу, где обитало племя лопарей (саамов), чтобы там послужить Господу.
Лопари жили одиноко по непроходимым болотам, предаваясь грубому идолопоклонству: скитались по лесам, как дикие звери, почитали не только духов, но даже гадов и ночных нетопырей, занимались ворожбой. Русские в начале XVI века бывали здесь временными гостями на рыбном или зверином промысле; для них в Коле поставили часовню, церквей не было.
Первые отношения с лопарями Митрофан завязал под видом торговых дел. Потом заговорил с ними об их богах и о единой спасительной вере. При виде ангельского лица и как бы светлого огня, исходившего из уст, смягчались жестокие сердца лопарей.
Мало-помалу сеялось Божественное семя, Трифон (с этим именем принял Митрофан постриг) постоянно помышлял об устроении в здешних краях обители. 
Пригласил новгородских мастеровых, лопари также помогали ему строить монастырь. Но не было братии в месте безлюдном. Лишь впоследствии пришли сюда люди, жаждавшие уединения. Лопари же, наученные живому
благочестию, до того полюбили святую веру, что отдавали в пользу обители деньги, земли, угодья, озера…
Не приняв звания игумена, он предоставил настоятельство брату Гурию, сам же остался отцом и попечителем своей обители. Поэтому в 1556 году, взяв с собой архимандрита Феодорита, поехал он милостыни ради в царствующий град Москву. За день до их прихода случилось чудесное явление царю двух «светолепных иноков». На другой день, когда Трифон и Феодорит подали царю свои челобитные, он узнал их и, взяв прошение, щедро пожаловал обитель Трифонову церковной утварью и колоколами.
С богатыми дарами принес Трифон в монастырь и грамоту на владение окрестными землями и водами. Вручив ее келарю, он записал в Синодик имена благотворителей, а сам работал как последний послушник. С новыми средствами построил он для чад своих храм святых страстотерпцев Бориса и Глеба в устье реки Паза.
И по-прежнему наставлял преподобный богоугодному житию своим примером. Раз, купив в Коле ручные каменные жернова, положил он их себе на плечи, чтобы нести в монастырь. Ученики умоляли отдать им ношу, но старец сказал: «Братья, тяжелое бремя лежит на потомках Адама с рождения и до самой смерти. Лучше я сам повешу камень себе на шею, чем соблазню вас праздностью». И 158 верст от Колы до обители нес он их на себе, почти не вкушая пищи.
Много трудностей пришлось снести преподобному при устроении
обители в дикой земле. Раз забрался к нему в келию огромный медведь и стал бедокурить.
– Именем Иисуса Христа повелеваю тебе: выйди из келии, – сказал преподобный.
Примерно наказав косолапого, св.Трифон отпустил его с миром.
Подобно многим русским святым, радея о горнем восхождении, блаженный Трифон благодатно преуспевал и в земных трудах. На северо-востоке России его помнят и чтут не только как просветителя лопарей. Он содействовал в этом крае рыбному промыслу и начал строительство больших кораблей. Около 60 лет неутомимо светил он полуночной стране.
Блаженный Трифон почил в 1583 году и погребен на заповеданном месте, у храма Успения Пресвятой Богородицы, где любил уединяться для молитвы.
Последующая история этой обители полна печальных и драматических событий. Об одном из них старец Трифон предрек на смертном одре. Братия удивилась, увидев слезы на его лице, он же сказал им: «Братия моя, уповайте на Бога...» И рассказал, что на обитель нападут враги, посекут монахов саблями, а сам монастырь сожгут. Все в точности исполнилось. Вот как повествует об этом предание, передающееся из поколения в поколение среди лопарей-поморцев.
«Братия моя, уповайте на Бога…»
«Дело было под Рождество; солнце ушло в этом (1590) году как-то особенно рано, и тьме неба помогал и воздух. Мгла все время висела над землей, и туман был так густ, что в пяти шагах не было видно огня, горящего в лопарской тупе. Злой дух гулял по покинутому Божьим светом краю и наталкивал людей на всякие искушения, и помогал им совершать злые дела. У самого моря, в одном дне пути от Печенги, поставил свою вежу Иван-фильман (кочевой лопарь– владелец оленьего стада). Окрестил Ивана сам преподобный Трифон; только крестился он из жадности, ожидая даров, и, не получив их, питал большую злобу и на преподобного, и на самого Бога, и продолжал жить как язычник. И Бог от него отступился.
В этом году его оленям приходилось плохо, стужа сковала снега, олени каждый день издыхали от бескормицы, и стадо его таяло, как тает летом льдина на солнце. Обозлился вконец лопарь Иван и начал думать, как ему наверстать убыток. Думал, думал, запряг кережу (сани) и отправился в Норвегию, в такое место, где знал, что живут зимою морские пираты. Он предложил пиратам довести их до Печенгского монастыря, чтобы его ограбить. Разбойники обрадовались: давно точили они зубы на монастырь, да боялись и не знали дороги. Ивану атаман обещал 50 серебряных шведских монет да еще дал 20 вперед. Разбойники надели пачеки (нечто вроде дохи), вооружились, запрягли свои кережи, поехали и приехали на Печенгу в самый день Рождества.
В монастыре часа за два до их прибытия 51 человек братии и 65 человек послушников после обедни сели за столы в трапезной. Отец настоятель, прежде чем благословить трапезу, взял святую книгу и только что раскрыл ее, чтобы прочесть поучение там, где у него была закладка, как побледнел, зашатался и упал на землю. Братия подумала, что он ослаб от воздержания, один подбежал поднять настоятеля и хотел читать, как, вскричав, закрыл лицо от страха. Все поднялись и увидели с ужасом, что там, где лежала закладка настоятеля, кровавыми буквами появилось поминание по вновь представившимся убиенным, и следовал список их имен, начиная с имени настоятеля. Поднялся плач и смятение, но настоятель твердо приказал идти всем в церковь и там вместе с братией пал пред иконами.
В это время подъехали разбойники. Стали ломиться в двери освященного храма и, окружив деревянный монастырь, подожгли его со всех сторон. Между иноками был один страшно сильный великан, бывший воин; взглянув в окно и увидев, что разбойников не больше 50, он стал просить отца настоятеля благословить его и других самых сильных и молодых иноков защищать обитель, так как у них-де есть и топоры, и ломы. Но настоятель сказал: «Нет, это воля Божия. О ней пред своей кончиной, не упоминая часа, предсказал Трифон, а потому нельзя ей противиться и необходимо беспрекословно приготовиться принять венец мученический». Услыхав эти слова, братия смирилась и смолкла. С горячей молитвой пали иноки ниц перед алтарем. В это мгновение ворвались разбойники, но ни один из монахов не пошевелился, не ответил на вопрос о монастырских деньгах и рухляди. Разбойники озверели, и иноки, все до последнего, приняли мученическую смерть, не поднимая головы и с молитвой на устах.
Перебив всех, разбойники бросились искать добычу, грабить утварь и монастырь, но нашли очень мало, так как монахи, будучи скромной, богобоязненной жизни, о накоплении благ земных не заботились. Между тем пожар охватил всю обитель, и разбойники, боясь сгореть, поспешили выйти из церкви, взошли на соседнюю скалу и стали делить награбленное. Ивану при этом досталась серебряная святая чаша, которую он, трясясь от жадности, спрятал за пазуху.
Стоя на скале, разбойники ожидали, чтобы загорелась церковь, но огонь пылал кругом, не трогая деревянной церкви.
Вдруг в воздухе над пылающим монастырем показались три белоснежных лебедя. Разбойники стали спрашивать друг друга в смятении: «Откуда эти лебеди? Теперь зима, а их зимой никогда еще у нас не бывало». А лебеди, не отлетая от пожара, поднимались все выше и
выше. И вдруг разлились в небе в золотой круг, загоревший ярче пожара. Затем из пламени стали вылетать один за другим 116 белых, как снег, птиц, ростом с чайку, только красивее и белее, подниматься вверх и сливаться с золотым кругом, который разгорался и
расширялся так, что стало глазам больно. «Видно, большой грех сделали мы, пролив праведную кровь», – вскричал испуганный атаман, и все вместе с проводником в смятении бросились с горы к своей райде и погнали оленей.
«Азмъ воздам…»
Долго неслись они, совсем замучив оленей, а наутро стали перебираться в Норвегию. Иван, не доверяясь пиратам и боясь быть ограбленным, ехал шагов пятьсот впереди на сильном олене-быке, а за ним тянулась райда с разбойниками и добычей. Вдруг на самом крутом месте задний олень споткнулся и вместе с санями и седоком полетел в пропасть, потащив за собою все остальные привязанные ремнями друг за друга кережи с их седоками. Полные отчаяния и ужаса крики огласили воздух. Адским хохотом отвечал злой дух из пропасти, а ему громко и бесконечно стало вторить насмешливое эхо гор.
Вздрогнул и оглянулся ехавший впереди Иван, видит: все разбойники вдруг пропали из вида. Повернул он оленя и бросился назад, но у обезумевшего от страха животного шерсть стала дыбом; закинув рога на шею и не слушаясь более хозяина, бросилось оно в сторону и как раз на том же месте сорвалось и полетело в пропасть. Долго летел вниз головой Иван и упал на что-то мягкое. На небе горели сполохи (северное сияние); при их свете увидел он, что лежит на куче своих разбитых и окровавленных спутников, а под ним шевелятся их руки и ноги, поднимаются головы и молят о помощи. Кругом целая стая волков с жадностью рвет еще живых. С алчностью накинулись ближайшие волки и на его, еще живого, оленя. Иван с силой отчаяния выхватил нож и, поражая бросавшихся на него волков, в ужасе кинулся стремглав по ущелью. Долго бежал он и очутился наконец в тундре. Кругом лес, посредине прогалина, а на ней большой, высоко и широко бьющий глубоко из земли ключ. Обрадовался ему Иван: изнывая от жажды, он вытащил из-за пазухи серебряную монастырскую чашу, зачерпнул ею воды и жадно поднес к губам. Но вода оказалась теплой, красной. Попробовал – кровь!… С ужасом бросил он чашу в бассейн ручья, а она не тонет, стала на воде стоймя и сияет, как огненная, а внутри кровь горит, как рубин. Волосы поднялись у христопродавца, глаза полезли изо лба. Хочет перекреститься – рука не двигается, повисла, как плеть. Но вот поднялся из ручья водяной столб и осторожно понес чашу к небу. Как солнце горела в воздухе святая чаша. Кругом сразу сделался светлый летний день, пока Сам Господь не протянул десницу и не взял чашу в Свое святое лоно. Тогда опять все померкло, сразу наступила темная ночь. С ревом обрушился вниз поднявшийся до неба водяной столб, охватил полумертвого Ивана, завертел и втянул в подземную пучину…»
Такое вот предание осталось у саамов. И теперь в
Норвегии где-то за Варангер-фиордом есть, говорят, бездонное озеро, воды которого до сих пор имеют красноватый цвет. Никто – ни человек, ни дикий олень – не пьет этой красноватой воды, а из середины 
озера поднимается большой желтоватый камень, имеющий форму чаши. Нет в этом озере рыбы, и не живут здесь птицы. Оно не замерзает и зимой. И будто бы только раз в году – на самое Рождество –
прилетают к нему три белоснежных лебедя. Плавают в его воде, садятся на камень, затем поднимаются и исчезают из глаз.
Прошли столетия, и живет в памяти народной эта удивительная легенда, как живет и почитается имя преподобного Трифона, просветившего саамов-язычников светом веры, наполнившего и возвеличившего северную пустыню. Именем угодника Божия православные саамы нарекают своих детей, его именем названы места его подвигов, к нему не перестают они обращаться с молитвами о помощи. Спас он однажды и некоторых из братии своей, чья ладья попала в страшную бурю. Явился на волнах и оградил кораблик крестным знамением.
Дальнейшая судьба обители
Обитель после разорения 1590 года перевели в Кольский острог. Когда же сгорели город и монастырь, то новую обитель построили вблизи Колы, за рекою, и назвали Кольско-Печенгс?им монастырем. При Екатерине II монастырь упразднили. Предсказание же Трифона: «Господь не оставил жезла грешных на жребии своем – явит Свою силу в немощи совершающуюся» сбылось с буквальной точностью. В 1886 году после указа Священного Синода о возрождении Печенгской обители одиннадцать соловецких иноков через несколько лет построили монастырь на месте кончины преподобного. Цен?ром этой обители был деревянный трехпрестольный храм во имя преподобных Зосимы и Савватия, Сретения Господня и Успения Божией Матери. Там же была открыта церковно-приходская школа, где ребят обучали не только грамоте, но и ремеслам. Здесь возвели 19 жилых и 16 нежилых построек, завели обширное хозяйство, расчистили сенокосы, провели к морю хорошую дорогу (25 верст), места болотистые осушили, уровняли. Число насельников обители достигло тогда 120 человек. В монастыре был свой рыболовный флот, 2 динамо-машины, подаренные Государем Николаем II, автомобиль, телефон. Это было образцовое хозяйство, дающее пример окружающему населению, как сопрягать стремление к Небу и в то же время оставаться гражданином земного Отечества. Каждый год множество паломников приходило в монастырь. Например, в 1914 году монастырь посетили 1436 человек, из которых 86 пришли из дальних губерний. В 1917 году было 3650 паломников.
В 1920 году по Тартускому соглашению Трифоно-Печенгский монастырь оказался на территории Финляндии. В здании храма Рождества Христова разместилась лютеранская кирха. Православным разрешили лишь два раза в год совершать свои богослужения. Монахи, естественно, должны были уйти, и они переселились на Новый Валаам. Именно там сравнительно недавно скончался в очень преклонном возрасте последний монах Трифоно-Печенгского монастыря Акакий.
В 1944 году советские войска вновь присоединили к России отданные Финляндии земли. В семидесятые годы на месте Трифоно-Печенгского монастыря устроили дискотеку, а на могиле 116 мучеников пытались соорудить общественный туалет…
Постановлением Священного Синода от 2 октября 1997 года в Трифоно-Печенгском монастыре вновь стала возрождаться монашеская жизнь. Единственное здание, сохранившееся от прежней обители, было в чрезвычайно плачевном состоянии. После того, как здесь размешались клуб, библиотека, спортзал, оно оказалось заброшенным. В здании через выбитые стекла гулял ветер, с прогнившего потолка капала вода, вместо пола – сырая земля и пара балок. Сейчас здание отремонтировано, но дальше монастырь развиваться не может, так как вся земля и близлежащие постройки принадлежат военным. И хотя это исконно монастырская земля, которая очень необходима сейчас для возведения храма, гостиницы, хозяйственных построек, руководство части считает, что 15 выделенных соток достаточны для монастыря. Вот и приходится игумену и трудникам ютиться в здании, где одновременно находится и церковь, и трапезная, и кельи.
Но после рассказа игумена Аристарха понял я, что монастырь будет жить и что сила веры, молитвы и убеждения рано или поздно сломают стену непонимания между иноками и армейским начальством.
– Сегодня в армии заметен духовный вакуум, – говорит он. – Нет русской идеи. Для чего эти солдаты защищают Родину, что такое Родина? Очень мало вразумительных ответов слышишь на эти вопросы. А если учесть далеко не всегда благополучную обстановку в воинских коллективах, неуставные взаимоотношения... Это огромное поле работы не только для командиров, политработников, но и для меня, священника. Я недавно вернулся из Америки, с Аляски, и меня там воспринимали как полкового священника. Хотя, к сожалению, такового института у нас еще не существует. Но большинство солдат и командиров тянутся к вере. Они начинают понимать, что Церковь сохранила незамутненными свои традиции и что только из этого источника можно получить живительную и оздоровляющую влагу. Приведу пример с одной из частей, которая побывала в Чечне. Ребята видели много смертей, самим приходилось убивать. Это не проходит бесследно, и, слава Богу, что это понимают командиры. Они приглашают меня, чтобы освятить людей через благословение священника, служение молебнов, через покаяние, причащение Святых Даров. Решено выделять транспорт, чтобы желающие смогли по воскресеньям приезжать в монастырь на службу.
Я слушал отца Аристарха и думал, как же он все успевает один – поднимать монастырь, налаживать издательскую деятельность, сотрудничество с армией, с детскими садами, школами… И, словно прочитав мои мысли, игумен заметил:
– Надеюсь, что со временем у меня будут помощники. Будут трудиться на этой ниве иеромонахи, появятся люди с хорошей катехизаторской подготовкой, с желанием работать с молодыми солдатами, офицерами. Эта земля должна напитаться Божьей благодатью. Слишком суров здесь климат и тяжела служба по охране северных рубежей нашей Родины. Для меня же всегда был и будет примером для подражания в меру моих слабых сил преподобный Трифон.
* * *
Снова и снова в небольшой монастырской церквушке возносится молитва к преподобному Трифону Печенгскому: «Не забудь твоея паствы… Не премолчи за ны ко Господу… Молитвами твоими сохраняй нас…» Духовное присутствие святого почти зримо и реально ощущается в этой обители. Перед любым делом братия идет сначала к иконе преподобного, прикладывается, прося благословения, и только затем идет за благословением к игумену Аристарху. Да и сам игумен не раз говорил в нашем разговоре: «Остро чувствую присутствие здесь Трифона. Боюсь, как бы не прогневать его. Если случается наказывать братию, то первая мысль: «Как бы поступил преподобный?»
В этот монастырь едут за многие десятки километров. Люди чувствуют, что это не просто история их родного края, они приезжают, чтобы поклониться этой святой, намоленной земле. Покреститься, помолиться, исповедоваться, помочь своим трудом, денежной лептой… Соприкоснувшись с этой небесной благодатью, человек уезжает отсюда чуточку изменившимся, чуточку другим.
* * *
Монастырь уже давно скрылся за горизонтом. Наша машина деловито наматывает километры дороги, а в моей голове все звучат слова игумена Аристарха, сказанные на прощание: «Мы вдохновляемся больше всего, конечно, примером самого преподобного, его равноапостольскими трудами. С одной стороны – подвиг монашеской аскезы, с другой – великий проповеднический труд. Когда я на машине проезжаю по этой земле, а ехать частенько приходится долгими часами, то все время вспоминаю этого святого человека и удивляюсь: каким образом он мог исходить всю эту кольскую землю?! Как сумел за короткое сравнительно время поставить повсюду знаки присутствия русского, национального и церковного духа? Ведь наши соседи, которые давно уже имеют некие притязания на эту территорию, спотыкаются не о камни, не о колючую проволоку, они спотыкаются о русские церкви. И это не что иное, как зримый символ государственности российской... Да, удивительны его мудрость и святость. И нам также сейчас надо иметь как бы два крыла: одно крыло – это аскеза монашеская, другое – наш ответ на вызов времени, настоящее жертвенное исполнение слов Господних: «Шедши, проповедайте всем языкам».
И.ВЯЗОВСКИЙ
 | назад |
| вперед |  |
