6

В Кирилло-Белозерском монастыре на одной из вечерних трапез братия посоветовала мне непременно сходить на Покров:

– Там благодать необыкновенная, храм никогда не осквернялся, все иконы сохранились, а икона архангела Гавриила – так мироточит перед алтарем... Там же старец Федор (см. статью в предыдущем номере – ред.) со своими духовными чадами похоронен. Там же и горицкие монахини лежат, которые на Покрове спасались после закрытия монастыря. Сейчас там настоятелем отец Владимир служит, брат владыки Максимилиана. А старостой – Анна Ивановна, двадцать лет как верховодит. Она – духовное чадо старца Федора, еще в войну в монастыре работала.

Долго меня уговаривать не пришлось, а тут и попутчик сразу объявился – послушник Николай. Он пришел пешком за пятнадцать километров из Ильинской часовни, где сейчас работает. А раньше он спасался при Покровском храме, и теперь если ему приходится бывать в монастыре, то непременно старается зайти на Покров, навестить о.Владимира и Анну Ивановну, которая ему как мать родная. От монастыря до Покрова всего-то около пяти километров.

На следующее утро, едва только занялся рассвет, мы с Николаем отправились в путь. Дорога до Покрова пролегает через Кириллов. В центре города сохранилось несколько бывших купеческих особняков, прочие же – обычные деревенские домишки. Прошли с полкилометра – и по правую сторону среди домов открылась небольшая кирпичная церковь с коптящей над ней высокой железной трубой.

– Церковь 12 апостолов, – сказал Николай, – сейчас здесь электростанция. Из четырех приходских храмов в Кириллове сохранилось три. Самый большой – Казанский собор – рядом с монастырем. В 91-м его передали Церкви, раньше там был виноводочный завод. Отремонтировать его так и не смогли, сейчас здание без присмотра, туда местные ребятишки забираются, гадят. А в церкви Ивана-воина, она по другую сторону от монастыря, сейчас гараж.

Дорога спустилась вниз к деревянному мостику, затем повернула влево и пошла вдоль канала, соединяющего озера Сиверское и Покровское. Мой спутник бодро шагал своей привычной дорогой, которой ходил множество раз. Николаю около пятидесяти, сухощавый, с седеющей черной бородой, нос горбинкой, тонкие губы, умные и добрые глаза – типичный портрет монаха.

– Николай, а чем ты занимаешься в Ильинской часовне?

– Живем мы там вместе с одним москвичом. Он хочет ее восстановить – эта часовня красивая очень, памятник архитектуры. Раньше я в Белозерске у отца Сергия работал, потом он меня на Покров благословил. На Покрове я около года прожил, там хорошо...

И незаметно за разговором Николай поведал мне всю свою горемычную жизнь, которая с детства била его самым безжалостным образом. История его жизни оказалась настолько печальной, что даже у меня, человека далеко не сентиментального и умеющего сдерживать свои эмоции, ком подкатил к горлу и из глаз непроизвольно потекли слезы. Пересказать ее я не могу, чтобы не обмануть его доверия, скажу лишь, что с детства Николай при живых родителях рос сиротой, оказался никому не нужен, кроме Бога, и один Всемилостивый Господь был ему и отцом, и матерью, и мудрым наставником. Вот почему теперь он ни одного плохого слова не может слышать о Боге и бросается защищать Его, как любящий сын защищает своих родителей...

Мы вышли за околицу Кириллова, поднялись на пригорок.

– Вот и церковь появилась, видишь, на возвышенности стоит, – показал Николай рукой, – сейчас быстро дойдем.

Обогнули деревеньку Карботку и пошли по дороге вдоль озера Покровское. На льду озера несколько рыбаков ловили рыбу. «Так же рыбачил и старец Федор», – подумал я, вспомнив фотографию из жизнеописания старца, где он сидит перед лункой с пойманной рыбиной в шапке-ушанке, валенках и фуфайке.

Я-то думал, что Покров – это целое село, а оказалось – одна кладбищенская церковь. Она стоит на холме посреди кладбища, и вокруг ни одного жилого дома. Когда потом я спрашивал у о.Владимира, почему церковь стоит одна посреди пустого места, он от удивления развел руками: «Вот это для меня тоже загадка. Я сам из Подмосковья, у нас такого нет, а вот на Вологодчине такое не редкость: вдруг посреди поля стоит храм, а деревни поблизости нет».

Разгадку этого необычного явления я нашел в «Летописи событий Кирилло-Белозерского монастыря архимандрита Иакова Поспелова». В заключении своей летописи архимандрит пишет о скитском пустынножительстве, основанном преподобным Нилом Сорским на Русском Севере в конце XV века и широко процветавшем вокруг Кириллова монастыря. «Преподобный Нил Сорский, – сообщает летопись, – постригшись в Кирилло-Белозерском монастыре, долгое время затем путешествовал по странам Востока, изучая на Афоне и в других скитах монашеские уставы. Окончив путешествие, он возвратился на Белоозеро и здесь, невдалеке от Кириллова монастыря, основал пустынь, но вскоре ее покинул и основал другую в пятнадцати верстах от Кириллова монастыря, на речке Сорке. Преподобный Нил Сорский ввел на Руси особый вид монашеского подвижничества – скитский, давно уже процветавший на Афоне. Собирались по два-три, иногда десять пустынников, устраивали общую трапезу и церковную службу и, живя трудами рук своих, подвизались по отдельным кельям в умном делании. Таких скитов около Белозерского монастыря возникло немалое число. Они были приписаны к Кирилловой обители, ею поддерживались, от нее получали настоятелей, в ней же укрывались пустынники, оставлявшие по охоте или по нужде свои скудные пустыни. Из таких скитов, кроме Нило-Сорского, известны: Христофорова пустынь, где жил знаменитый князь-инок Вассиан, постриженник кирилловский; пустынь старцев Нила Полева и Дионисия Звенигородского; пустынь Порфириева, бывшего игумена Троице-Сергиевой лавры, где жил преподобный Феодорит, просветитель лопарей; пустынь Артемиева; пустынь Георгиевская в Надпорожье и многие другие». По всей видимости, Покровский храм и был первоначально построен кем-то из скитских пустынножителей, возможно, и самим Нилом Сорским, но по причине великого смиренномудрия скитников, проводивших свои пустыннические подвиги скрытно от людских глаз, имя основателя Покровского храма неизвестно, а Господь это место прославил и оберегает от поругания и осквернения.

Благословившись, пошел я к Анне Ивановне, которая живет в этом же маленьком церковном домике, только в другой его половине.

Анна Ивановна из тех сердечных старушек, чья вера и любовь спасают всех людей, кто бы рядом с ними ни находился. Увидев Николая, она как родного сына обняла его и троекратно поцеловала.

– Добрый день, Коленька, добрый день! Как живешь-то ты?

Быстро выспросив о житье-бытье своего духовного чада, Анна Ивановна тут же по-матерински и наставляла его уму-разуму. Как-то сами собой за разговором на столе оказались тарелки с супом, чай и всевозможные банки с вареньем и печеньем. «Где-то у меня еще шиколадка была, недавно принесли на праздник» – по всей видимости, последнее, что у нее осталось из съестных припасов.

– Да вот все крупы кончились, ничего не осталось, пришел в монастырь – может, чего дадут.

– Ай-яй-яй. Как же так, неужто там и магазина нет?

– Ай-яй-яй, нету денежек, как же вы там живете, бедные? Ты уж, какие трудности, все терпи. За все говори: «Слава Богу». Какие это наши страдания? Господь-то вон какие страдания ради нас нес. Мало ли чего не ладно бывает, уж какое там Божие место, какая там благодать, только живи да радуйся...

Утешенный и обласканный Николай, чтобы не мешать нам, вскоре ушел к сторожам, а мы остались вдвоем с Анной Ивановной и проговорили с ней до самого прихода батюшки. Признаюсь, что и я в полной мере ощутил сердечную теплоту и любовь, которыми одаривает всех Анна Ивановна. В ее маленьком уютном домике я пригрелся и оттаял, словно у матери за пазухой. На душе разлилась радость и зазвенели колокольчики. Теперь-то я знаю, какое чувство испытывают люди, находясь под Покровом Божией Матери.

Все, что меня интересует, я пытался выспросить у Анны Ивановны, но запомнил ли все. Расскажу лишь о том, что вспомню.

«У Покрова-то я уже 20-й год работаю, – рассказывала Анна Ивановна. – Мне уж 77 лет. Церковь хоть и была одно время закрыта, но всю святость в ней Матерь Божия сохранила. И любят нашу церковь-то. Из Москвы, из Череповца, из Вологды к нам ездят. Когда храм в 36-м закрыли, тут была сторожиха, Акулина-горбатенькая. Она уж старенькая была, холостая девка, тут Богу служила. Она залезала на колокольню и караулила. Как увидит, кто идет, закрывает церковь на замки и в лес с ключами бежит. А у нас двери железные, замки-то большие, решетки на окнах, сломать не сломаешь, не теперешние мастера делали. Так все и сохранила. Тут, поди, и похоронена, где еще ей быть?

Церковь у нас старинная, ей уж 218 годов, в 1782 году ее освятили. Да и построена она не так, а по благословению Божией Матери. В 43-м, когда Сталин приказал церкви открывать, нашли протоиерея отца Павла Никитина, ферапонтовского священника, он при советской власти в колхозе на лошадях работал, и сюда направили. Когда открыли храм, то ахнули – все иконы на своих местах, ничего не тронуто. Вот радость-то какая была! Потом отец Павел пятнадцать лет еще до смерти здесь прослужил, около алтаря похоронен...

Родные? А никого из родных у меня, почитай, и не осталось. В семье я десятая родилась. Сестры все перемерли, братья на войне убиты, одни племянники остались, а племянников много. У меня и мама, и тятя верующие были, все сестры и братья Богу верили. Первые сестры были неграмотные, а я и братья семилетку закончили.

Отец у меня на Пасху помер, он был очень добрый. Мы у озера жили. Лодку другой раз угонят, снасти порвут – тятя знает, кто натворил, а увидит этого человека, что мимо дома идет, и кричит: «Эй, дружок, иди чайку попить». Мама ему: «Опять ведь он в следующий раз чего-нибудь у тебя нарежет!» – «А Бог с ним», – отвечал отец. Всем прощал, поэтому его Господь в Пасху и принял. Он был плотником и рыбаком и все по хозяйству делать умел. Так мы голоду-то не знали и в войну спаслись... А как он умер. Перед Пасхой мы баньку натопили, но отец уж не мог идти, и я его дома помыла. Мама яичек наварила. Стали разговляться, зовем: «Батюшко, давай разговеемся». Так он, помню, еще своими ногами пришел, разговелся чего-то – как курица клюнула. «Пойду на место», – говорит. «Тятенька, давай сведу тебя». Отвела его на кровать, он лег, глаза закрыл – и никакого слова. Я: «Все, отец наш отживает». У меня сестра за два дома от нас жила, пока я за ней бегала, тятенька уже отошел – и не мучился совсем.

У меня мама была совсем больная, еле ходила, когда идет – не видно, туда или сюда идет, все вроде на одном месте топчется. Но ходили с ней в монастырь Кирилла Новозерского, который тут рядом, на берегу нашего озера. Там сейчас тюрьма. А раньше, бывало, с матерью пойдем, монастырь с молитвами обойдем. Монашка из монастыря Кирилла Новозерского Лизавета там баньку купила, мы туда придем в баньку, Христа прославим...

Когда храм в Белозерске открыли, это за 60 километров от нас, мама постоянно туда молиться ходила. «Пойду, – говорит, – в церковь говеть». – «Мама, да как ты туда дойдешь, где ночевать будешь?» – «Меня каждый кустик ночевать пустит». Так куриным шагом по несколько дней до храма и ходила, где ночь застанет – там и ляжет под первым кустиком ночевать. Придет в храм, помолится, поговеет с недельку-другую, потом назад возвращается. Я тоже много раз в храм одна хаживала. Утром рано встану и к вечеру уже приходила. А сейчас все люди испорченные, не хотят три километра до храма своими ногами дойти...

В войну на сплав в лес отправили работать – пучки леса, гонки формировать. Работала багром на реке, кормили мало, я вся ослабла: «Матушка Скоропослушница, помоги ты мне!» С малых лет меня Скоропослушница спасала. Пришла в медпункт, а фельдшерица встречает меня как родную сестру, выдала документ, и стала я в медпункте работать. Так меня Господь от смерти спас. Потом паспорт мне выдали...

До того как с матушкой Мартинианой познакомилась, нищая была, с голоду помирала. Матушка Мартиниана помогла мне в Кирилловском монастыре устроиться на работу. Сначала я посуду мыла в школе глухонемых, а в войну стала поваром в больнице, была сытая-пересытая, еще и денежку скоплю. Все диеты надо было знать. Там ведь и почечники, и сердечники, и желудочники – кому копченое, кому жареное, кому пареное. А я все на святой водице готовила. Все меня за еду хвалили, спасибо за вкусный суп говорили. Потом санитаркой до пенсии работала. И так меня тянуло в монастырь – бывало, иду по монастырю: «Господи, все тут святое, тут преподобный Кирилл Белозерский своими ножками ходил, тут монахи ходили, все камушки тут святые». Преподобного-то и сейчас в монастыре живым видят, как он по монастырю ходит. С одной женщиной недавно он разговаривал и от болезни спас...

Как на пенсию вышла, так в храме на Покрове стала работать. Раньше тут и бухгалтерией занималась, и сторожила, и старостой была, а теперь уже не могу. По ночам, когда сторожила, возьму было икону Божией Матери, вокруг храма обхожу: «Божия Матерь, спаси и сохрани». И после этого спать лягу, утром-то ведь работать надо.

Бедно-бедно сейчас живем, людей мало приходит. Картошечку, лучок, свеколку свою наростили, так и питаемся. Сыты-пресыты, чего Бога гневить, так ли раньше люди спасались...

Отец Владимир уж такой батюшко обходительный: и неладно, так у него все ладно. Он очень трудится много, такой скромный, стеснительный. Во все двунадесятые праздники всегда статью в газете помещает. Не монах, но по-монашески живет, на все руки мастер, сам постирает, все сам. Хоть и небольшой пост, а рыбы уже не ест, такой кроткий. Нам, поди, сюда святого человека и надо, место-то у нас святое. Батюшко на пенсии, ему уж шестьдесят с лишним лет».

– Старец был благодатной жизни, – продолжает рассказ Анна Ивановна. – Господь такую благодать ему давал: мы подумаем, а он уж все знает. Он сразу всех провидел... Ты пей, пей чайку-то. У нас водичка святая, я все свящу. Придешь к нему в гости, он всех людей угостит, не забудет никого, все на стол выложит. Это попробуй, то попробуй, такой гостеприимный. Всех приветит, всю ночь молится, а утром скажет, кому что делать надо. В простоте сердца жил, постоянно говорил: «Где просто, там ангелов до ста, а где мудрено – нет ни одного». Молитвы самые простые читал, а скольких людей от смерти спас, от разных болезней исцелил... Во время гонений, что с кем случится, все провидел, всех учил, как поступить. Купцам говорил: продавайте все свое богатство, не жалейте. Кто его послушал, все спаслись, а кто не послушал – в тюрьмы пересажали...

Старец здесь, у церкви, доживал, купил домик в Аксеново, который церкви же завещал. Умер на 93-м году. Его домик мы продали, спаси Господи, нашелся благодетель московский, они каждый год сюда на дачу приезжают. А на эти деньги мы купили машину для церкви.

У старца могилку надо бы получше сделать, да неоткуда, в бедноте живем. Память-то чтим, батюшко за службой всегда о нем молит...

Я старца через матушку Мартиниану узнала. Она десять лет была игуменьей Ферапонтова монастыря после игуменьи Серафимы, которую расстреляли вместе с епископом Варсонофием. Когда монастырь закрыли, всех монахинь в тюрьмы сажать стали да расстреливать, а матушка Мартиниана послушалась старца и спаслась. Прилепилась к одной вдове тут, в Кириллове, и жила. Со вдовой они держали козочек, матушка Мартиниана стегала одеяла – и кто хлебушко, кто чего принесет. Никогда не жаловалась, такая смиренная была. Перед смертью так сильно заболела, что ходить не могла. Ее Антонина Александровна лечила, уколы делала. Очень хотелось ей причаститься перед смертью, попасть в церковь на Варвару Великомученицу. Она больше всех любила эту святую. В церковь ее никто не отвез, и отец Павел Никитин не смог прийти к ней – так к ней Варвара Великомученица сама пришла и причастила. Матушка мне об этом сама утром рассказала. Когда она умерла, благоухание по всему дому разошлось...

Что еще вспомнить... Старец в овчиной шубе ходил и нам благословил. От радикулита ничего так не помогает, как овчиная шкура. Надо выстричь по спине шкурку и шерстью к спине привязывать – шкурка-то, как печка, греет. Да и в кровать овчину надо подкладывать. Очень спасает, у меня спинушка проходит сразу, как лягу на шубку, спина согреется, как на печке. Шубка всю боль выжигает, больно добра овчиная шубка-то. Овечку-то ведь Сам Господь на руки брал...

У нас Антонина Александровна раньше фельдшером работала, она на два года старше меня, еще и сейчас ходит на клирос петь. Так вот, у нее заболела рука левая – туберкулез кости. Боли были невыносимые, спать не могла. Восемь лет болела, врачи лечили, помощи не было. В это время к ним в деревню пришел старец шубы шить. Крестная говорит ей: «Иди к старцу, он тебе поможет». А она: «Чем мне этот неграмотный дедушко поможет, когда врачи не помогли?» – «Нет, крестница, дедушко-то не простой». Ну и пошла к нему. Старец заставил ее перед каждым делом молиться да креститься. До этого она неверующей была, а как стала молитвы читать да крест на себя накладывать, так у нее рука сразу болеть и перестала. Стала она спать спокойно, в Бога уверовала. Старец сказал ей: «Работать тебе в деревенском поле нельзя». Она не послушалась, стала работать, у нее рука опять заболела, ей руку-то по запястье и отрезали. Потом она так прилепилась к старцу Федору, постоянно к нему ходила, слушалась во всем, за это столько ума ей Господь дал. Она с одной рукой потом и фельдшером работала, уколы делала, в церковь постоянно ходила, выучила весь клиросный устав, всю службу знает. Одной рукой все платья, всю одежду себе шьет, такая мастерица. Картины больно красиво вышивала, вот Спасителя вышила, на стене у меня висит...

Пока мы разговаривали с Анной Ивановной, у нее постоянно звонил телефон. На другом конце провода спрашивали ее, как надо поститься, как причащаться, как хоронить родственников, задавали другие духовные вопросы, и Анна Ивановна всем подробно разъясняла, что и как надо делать. И при этом очень радовалась, что она еще нужна людям. Сама тоже постоянно звонила то одному, то другому, устраивая какие-то текущие дела. «Ты уж меня прости, – извинялась она передо мной и в очередной раз набирала номер телефона: «Николай, у нас шофер заболел, так ты уж сделай милость, выручи нас, на праздник привези к нам горицких-то монахинь. Ты сделаешь нам милость, и тебе Николай Чудотворец милость-то сделает... Ну вот и молодец, вот и слава Богу, а мы уж за тебя помолимся!»

– Я у отца Владимира отпрашивалась на покой, какая я уж теперь староста. Нет, говорит, работай, без тебя я, как без рук. Я ведь все знаю, как чего сделать надо, с кем договориться... Не хочешь ли посмотреть храм-то наш? – обратилась Анна Ивановна ко мне.

– Хочу, только вначале хотелось бы на кладбище сходить, на могилку старца Федора.

Кладбище расположено вокруг всей церкви, могилок нет только со стороны входа в церковную ограду. Белоснежная, стройная, величественная церковь с вершины холма своими острыми шпилями с крестами на небольших куполах возносится под самое небо. Могилки на склонах жмутся к самой церкви. Когда мы заходили в церковную ограду, слева в углу ограды уже было четверо человек.

– Они не к старцу пришли? – спрашиваю у Анны Ивановны.

– Нет. Это Зорины, у них тут целое кладбище свое: матушка Манефа, их бабушка, горицкой монашкой была, здесь похоронена, сто годов жила. Тоже столько трудностей ей пришлось пережить... А вот он, старец, там лежит, – показала пожилая женщина на могилку рядом с оградкой. Я осторожно спустился по крутому склону. Скромная маленькая железная оградка, скромный железный крест с фотографией старца, небольшой веночек. К оградке плотно прижимаются другие оградки и могилки. Я постоял молча перед последним местом упокоения старца: «Угодниче Божий, старец Федор, моли Бога о нас!» Низко поклонившись ему, пошел догонять Анну Ивановну.

– Вот здесь духовные дети старца – Павел Михайлович и Вера Яковлевна, – показала она на свежие могилки у северной стороны алтаря. – Тут отец Павел Никитин похоронен.

На памятнике читаю, что о.Павел родился 19 декабря в день Николая Чудотворца в 1880 году, умер 13 марта 1959 года. Как видно, святитель Николай был покровителем о.Павла. Один из приделов зимнего храма посвящен Николаю Чудотворцу, большая фреска святителя написана на южной стороне церкви. С нее святитель смотрит на раскинувшееся перед церковью Покровское озеро. Рядом с о.Павлом могилка игуменьи Ферапонтова монастыря Мартинианы, в миру Цветковой Марии, умерла 30 декабря 1955 года на 87-м году. В одном ряду с ней лежат монахини Воскресенского Горицкого монастыря – Екатерина Лопаткина, Мелания Егорова, Мария Мурашева, София, Татиана, Георгия, Антония...

– Они что, все при церкви работали? – cпрашиваю у Анны Ивановны.

– Да, кто на клиросе, кто псаломщицей. Как в монастыре здесь жили. При храме всех-то не прокормить. Многие горицкие монахини работали в больнице санитарками, таких усердных санитарок нигде не найти было. К нам и сейчас горицкие монахини с матушкой Ефалией приезжают петь на клиросе.

Обошли вокруг церкви, зашли внутрь. «У нас три престола: здесь зимний престол святителя Николая и свв.Флора и Лавра, а там – летний в честь Покрова Божией Матери». Весь храм уставлен старинными иконами в богатых ризах. Чувствуется необыкновенная благодать. «Здесь мощи святителей Иоанна и Вассиана, отец Петр привез. Эта икона архангела Рафаила, мироточила три года назад. Целый год мироточила, владыка сам засвидетельствовал. Он любит наш храм-то». На большой иконе архангела Рафаила еще видны следы истечений мира...

В четыре часа, как и обещал, из Кириллова пришел о.Владимир.

– Отец Владимир, а почему пришлось Казанский храм закрывать?

– Казанский храм очень большой, на полторы-две тысячи человек, требует больших капиталовложений. Его открыли в 91-м, и так это ничем не закончилось. Там даже не было отслужено ни одной литургии, потому что для его восстановления потребовались очень большие деньги. Там служились только панихиды, молебны. А в Кириллове уже есть действующий храм Кирилла Белозерского – тот, что в монастыре. Он заполнен наполовину, даже меньше, в праздник там до ста человек бывает, а население в Кириллове 9 тысяч 800 человек. Не нужен пока такой большой храм городу, видимо, вера еще недостаточно утвердилась.

– Я слышал, что молодежь оскверняет этот храм?

– Ну, это не беда, можно освятить и служить, из храма святость никогда не уходит. Но молодежь здесь в храм не ходит, хотя креститься приходят, а дальше в храм не идут.

– Да. К нам идут или те, у кого есть автомобили, или те, кто имеет привязанность к этому храму. Есть и такие люди, у которых семейные традиции связаны с этим храмом, поэтому они сюда и ходят. Вот семья Лебедевых: отец с матерью умерли, а дети продолжают приходить сюда. Прихожан мало. Кирилловских трудно раскачать. Народ тут вообще хороший, люди спокойные, немногословные, порядочные, надо сказать, что тут и хулиганства почти не бывает. Трудиться могут от зари до темна – строить дачу, копаться в огороде, корову обихаживать. Но вот подвигнуть их на посещение храма очень трудно.

– Говорят, в Кириллове и Горицах очень много пьют...

– Ну, это беда всего русского народа. Русские, даже будучи пьяницами, все равно остаются порядочными людьми. Пьют, но в Кириллове все равно меньше, чем в Горицах.

– Видел, лес у вас заготовлен для строительства...

– Гостиница нам очень нужна. Вот старушки к нам приходят в храм ко всенощной, им приходится возвращаться домой на ночь глядя. А в гостинице смогут переночевать и утреню отстоять. Раньше так всегда и было. Кроме того, летом к нам приезжают паломники, большими группами – по 25-30 человек: поработать во славу Божию. Весной, Бог даст, начнем строить. Впрочем, не спешим: по кирилловской традиции, в конце марта – в апреле стройку начинать нельзя, а то лес «порвется».

– Отец Владимир, судя по тому, что в семье у вас как минимум два брата посвятили себя служению Церкви, у вас была религиозная семья?

– Мать верующая, отец верующий, четверо детей. Но жили мы, как все, дома не молились. Отец убежденный коммунист, очень болезненно переживал, когда коммунистическая партия развалилась.

Меня крестили в раннем детстве, это было как раз перед войной в 38-м. Потом, когда началась война, нас эвакуировали на юг Урала, в город Троицк. И вот так сложились обстоятельства, что меня из семьи отправили к бабушке в город Балашово. В то время мне было четыре года, а бабушка у меня глубоко верующей была. И пока я у нее находился, она сделала все возможное, чтобы и меня к вере обратить. Постоянно мне рассказывала о Боге, о страданиях Иисуса Христа, и это в детскую душу запало. У нее я прожил около двух лет, а потом опять переехал к родителям в Подмосковье –и все пошло по-старому. Но уголек веры, который бабушка в меня заронила, постоянно теплился в душе. Она меня научила молитвам «Отче наш» и «Живый в помощь». Но материальная жизнь с ее заботами все равно как-то встала на первый план.

В 72-м однажды мы по радио нашли зарубежную христианскую радиостанцию. Она была не православная, но свои передачи строила таким образом, что против православия не выступала – просто рассказывали людям о Боге. И вот под влиянием этих передач мы стали к Богу обращаться, стали ходить в церковь.

– У нас три брата. Максимилиан – младший, я – самый старший, а средний брат женился в 67-м и из нашей семьи ушел. Но он к нам иногда приходил, и мы с ним вели разговоры о Боге, и таким образом он тоже стал верующим. Из всех нас у него такая глубокая натура, что он верующим был и раньше, только все в себе держал. Ну вот, после этого стали мы ходить в церковь. В Подмосковье храмов в округе много. Рядом с нами, в Тарасовке, был действующий храм, и нам было очень удобно туда ходить. А кроме того, у нас Троице-Сергиева лавра рядом. Со временем Максимилиан стал ходить в Лавру. Там он познакомился с монахами, потом поступил в семинарию, а из семинарии –в монастырь.

У меня было немножко иначе. Сначала я работал на заводе инженером, потом в храм, куда я ходил, мне предложили перейти сторожем. Я согласился и при храме отработал четыре с лишним года. Максимилиан в это время был монахом, я его навещал, ездил в Лавру, познакомился с монахами, и мне тоже предложили перейти в Троице-Сергиеву лавру на работу, в качестве инженера. Там в это время шла реконструкция, готовились к празднованию 1000-летия Крещения Руси, работы было много. Стал там трудиться.

– Конструктором. Делал расчеты на прочность существующих в Лавре конструкций, потому что при реконструкции нужно было проверять, выдержат ли они новую нагрузку.

Например, есть там трапезный храм – очень длинный, тридцать метров в длину, пятнадцать в ширину. У него меняли кровлю, а фермы там сделаны еще в XVIII веке. Нужно было проверить, выдержат ли они новую обрешетку. Металл – он ведь тоже не вечен, в нем зерно появляется, происходит старение...

В Лавре еще есть такая надкладезная часовня, в ней расположен колодец, и верующие берут оттуда воду. Потребовалось спроектировать водопровод, систему разводки, установить водонапорный бак – этим тоже пришлось заниматься.

Работая таким образом, приобщился я к монашеской жизни и тоже попросился в монастырь. Потом четыре с половиной года прожил в монастыре послушником.

– Нет, так жизнь сложилась, что не был женат. Когда я пришел к Богу, то мне было 32 года, время для женитьбы вроде бы самое подходящее, но я прочитал у апостола Павла в Послании к коринфянам: «Если женатым тебя призвал Бог, не отказывайся от жены, а остался без жены, не ищи ее». Я подумал, что, значит, мне так и нужно... Поскольку был я не женат, в Лавру приняли без особых трудностей и рукоположили сразу же. Все свершилось по промыслу Божию, я так думаю. Так вот по сей день и живу.

– А это так было. Когда Максимилиана рукоположили во епископа, он приехал сюда, осмотрелся и меня к себе пригласил. Поначалу я жил в Спасо-Прилуцком монастыре. Еще когда жил в Лавре, мне несколько раз предлагали постриг, но я отказывался.

– Что-то внутренне мне мешало принять постриг – не могу согласиться, и все. Разговаривал по этому поводу с разными батюшками, но так и не решился. В Спасо-Прилуцком монастыре тоже прожил четыре года, и там несколько раз предлагали постриг. Стали уже постригать и рукополагать тех, кто при мне пришел, а я все не принимаю постриг и не принимаю. Сложилась довольно сложная обстановка, к тому же наместником назначили монаха, который гораздо моложе меня по возрасту.

– Я знаю о.Дионисия, он, по-моему, вам во внуки годится – ему чуть больше двадцати лет.

– Вот-вот. Я так понял, что ему стало неловко мной командовать, хотя он, конечно, ничего мне не говорил. И владыку тоже эта ситуация не устраивала, он ждал, что я приму постриг... Меня уже в иереи рукоположили, а я все жил и жил в Прилуцком монастыре. Тогда владыка предложил перейти сюда, на Покров. Приехал я сюда, посмотрел, понравилось... Да, место здесь благодатное, красивое. Один ученый тут на яхте по озеру плавал, ко мне в келейку заходил. Все восхищался, как Господь все разумно создал. «Посмотришь, – говорит, – на восход солнца, посмотришь на птиц, на рыб – все Божие, все Творца славит. Как после этого можно в Бога не верить...»

За разговором не заметил я, как быстро пролетело время. Стал собираться обратно в Кириллов. Отец Владимир и Анна Ивановна стали уговаривать остаться на ночь, но я, чтобы не стеснять их, решил идти в монастырь, в свою келью. «Как ты ночью-то пойдешь? Ведь не видно ничего», – беспокоилась Анна Ивановна. «Ничего, я привычный, ночью хорошо. Меня там ждут, а идти тут недалеко». Попрощался с гостеприимными хозяевами и вышел на улицу.

Яркие звезды высыпали на ночном небосводе. Они горели над церковными шпилями, отчего церковь казалась еще прекрасней. Божественная тишина опустилась над Покровским озером, и только в моей душе светило яркое солнце и звенели веселые колокольчики. До монастыря я долетел как на крыльях, словно кто-то шел впереди и показывал дорогу.

Для желающих оказать помощь Покровскому храму сообщаем номер расчетного счета: 40703810755840039024, ФИЛ «Кирилловский», ЗАО банк «Советский». Покровская церковь.

Адрес: 161101, Вологодская обл., Кирилловский р-н, м.Покровское, о. Владимиру Лазаренко.

назад

вперед

На глав. страницу.Оглавление выпуска.О свт.Стефане.О редакции. Архив.Почта