БЕСЕДА
КРЕПКОГО КОРНЯ
В Коми, и это не мной первым замечено, сложились довольно редкие отношения между Церковью и властью. Во многом это связано с характером коми народа – задушевным, патриархальным. Но есть и другие причины. Объяснение им следует искать, наверное, в прошлом.
В 20-30 годы в эти места высылались самые крепкие, работящие семьи со всей России. Многие из них осели потом здесь. А у нас, как правило, самые работящие были и самыми верующими. И уж, во всяком случае, не атеистами. Я такого сочетания «крепкий хозяин-богоборец» ни разу не встречал. Безбожником может быть банкир или политик, которым трудолюбие может заменить ловкость, а также директор учреждения, у которого все из рук валится. Но не настоящий пахарь.
Помню, как поразил меня один эпизод в судьбе нынешнего губернатора Тульской области Стародубцева, этого последнего защитника СССР, который даже в тюрьме в 91-м году отсидел за свои убеждения. В свое время он возвысился как руководитель самого, наверное, процветающего колхоза в стране. И вдруг узнаю, что его, оказывается, в 70-е годы по партийной линии гоняли за то, что он восстановил у себя в селе церковь. Этот случай с трудом укладывается в голове. Не было там ни диссидентства, ни вызова власти. Все вышло у Стародубцева совершенно естественно. И в этой естественности содержался смертный приговор атеистической политике.
Но вернемся в Коми. Сосланные сюда в 30-е годы крестьяне не сгинули бесследно. Они и здесь, на Севере, смогли подняться, детей вырастили себе под стать. То есть тоже таких, что не теряются. И так вышло, что уже в следующем поколении фамилии спецпереселенцев оказались у всех на слуху. Они стали директорами школ, предприятий, руководителями районов и городов. Только с поселком репрессированных Ичетди на берегу Печоры связано два хорошо знакомых мне имени.
Там первое время жили родители старого друга нашей газеты отца Игнатия, в миру Александра Григорьевича Бакаева. Он был прежде директором одного из крупнейших в Коми леспромхозов. А семью его пригнали сюда из-под Царицына (Волгограда).
И оттуда же, из Ичетди, вышел, как оказалось, Иван Егорович Кулаков – первый заместитель Председателя Госсовета республики, имя которого у православных тоже на слуху. Три года назад он возглавил местное отделение движения «Россия Православная». Причем делалось это не к выборам, никакой корысти не прослеживалось. Видно было, что для души человек старается, за державу ему обидно. И вот недавно мы встретились, поговорили. Потом еще раз. Поговорили...
Ичетди – малый остров
– Иван Егорович, я знаю, что ваши родители были из репрессированных.
– Да, родители мои, дедушка, бабушка – выходцы из Воронежской области. Есть там такое село Бродовое, Анинского района. Семья была большая, отец имел нескольких братьев. Корову держали, лошадку, другую скотину. Мама тоже была из хорошей, работящей семьи. Других тогда не было в Черноземье. Там сам Бог велел кормить страну.
Но так случилось, что в 31-м, когда начались массовые репрессии, дедушку с бабушкой и отца с матерью – в то время моим старшим братьям было по полтора-два года – вместе с другими воронежцами привезли на Север. По дороге к их этапу присоединились крестьяне со всего Черноземья. И вот в один прекрасный день летом 31-го высадили их на берегу Печоры. Место, правда, было выбрано удачное. Высокий берег реки, лиственницы нетронутые в три обхвата там стояли. Я родился в 44-м году, всего не видел, но могу представить себе, что это были за деревья, поскольку пни от лиственниц еще долго в поселке сохранялись.
Первую зиму провели в землянках, вырыли их в крутом берегу. За остаток лета не успеть было построиться.
Много позже мне попали в руки документы ЦК и правительства СССР, проливающие свет на причины тех несчастий, что выпали на долю спецпереселенцев. В этих бумагах речь шла о необходимости выполнить программу партии по заготовке древесины. Документы спускались в Коми. Здесь областной комитет выдвигал ответные требования к Москве. Так, мол, и так, в республике и системе Комилеспрома недостает рабочих рук, требуется 300 человек или 400 и т.д. И вот где-то в Воронеже формируется этап, людей хватают по деревням и отправляют на Север. Кого в первую очередь брали, понятно – трудяг.
Так что всю первую зиму и последующие годы мужики в Ичетди занимались рубкой леса. Помимо всего прочего, готовились к стройке. Вручную заготавливали, пилили доски, причем я это еще захватил, когда был пацаном. Бревно укладывается на устройство тоже из дерева, один человек становится внизу, другой вверху, и пилой это бревно на доски режут. Конечно, колоссальный труд. Но бараки были поставлены на второй год быстро, причем без наличия единого гвоздя. Ведь народ у нас был сплошь бывшие землепашцы, но головы-то светлые, и руки золотые. Вместо гвоздей делали деревянные шипы – все красиво, аккуратно.
* * *
– Расскажите, пожалуйста, о вашей семье.
– Дедушка был георгиевским кавалером. Два креста у него было. Он служил в роте разведки, втроем или вчетвером они привели 14 пленных. За это дед получил первый крест. Со вторым – похожая история. Вдвоем с товарищем они из разведки 7 пленных взяли.
Больше он не воевал, в гражданскую войну жил в Бродовом, занимаясь своими делами. Семья наша не относилась к кулакам, была крепкой, середняцкой. Дед все больше рыбачил. Была у них небольшая бригадка, которую он возглавлял, занимались ловлей рыбы в реке Воронеж. Тем же самым дед занимался и в Ичетди. Он был уже в возрасте и на лесозаготовках работать не мог. Но в первые голодные годы, когда люди у нас мерли десятками в день, он спасал своей рыбой наших селян. Это было большое подспорье.
Прошло 4-5 лет, образовался совхоз, причем получился он очень крепкий, потому что все были отборными крестьянами, которые имели колоссальный опыт в сельском хозяйстве. Здесь, правда, были другие условия, но все равно – опыт, его не пропьешь, и те, кто не работали в леспромхозе, вошли в совхоз, который, к слову сказать, поставлял продукцию в другие села Троицко-Печорского района, которые там столетия стоят, но сильно сдали после коллективизации, как там весь старый уклад порушили.
Матушка моя дояркой была. Как она работала, надрывалась. Но кость крепкая, выдюжила. Сегодня на наших механизированных фермах на каждую доярку приходится по 20-25 коров. И в 30-е по столько же приходилось. Вот только все вручную делалось. Чувствуешь разницу? А удои были прекрасные. Летом коров пасли далеко от поселка, вниз по реке. Плавали туда на катере, которым поселок к тому времени обзавелся. Скорость у него, правда, была 3 километра в час. Чапал так по реке. Затем обратно плыли, а вечером снова за реку.
А потом шла мама домой, а нас, детей, у нее пятеро
было. А тут еще рано умирает отец. Он молодой был – 48 лет. Воспаление легких, потом туберкулез. В поселке его долго помнили. У многих ичетдинцев до сих пор хранятся вещи, которые он смастерил. Сундуки, диваны очень красивые из дерева.
Бабушка. Она была очень верующим человеком.
– Верующих у вас много было?
– Много. Церкви не было. Но в комнатах, в бараках кругом висели иконы. И у нас, у бабушки, были. Прекрасная, добрая женщина, молиться она нас не учила, но воспитывала своей добротой, светом своей личности. Это отпечаток накладывало и рождало уважение к вере.
– А остальные в семье?
– Мама молилась, когда нужда заставит. А дед и отец не были особо религиозными людьми.
– Уголовников много к вам подселяли?
– Через некоторые время после нас стали присылать людей, которые отсидели, но им нужно было отбыть ссылку. По 10-15 лет, иногда пожизненную. Да, это были уголовники, но когда они попали к работящим мужикам, в эту среду, это их меняло. Они могли, конечно, и погулять, праздник отметить. Но потом работали, будь здоров, не позволяли себе ни драк, ничего такого. Когда они появились у нас, то первое время страшно дрались. Мы были пацанами – где шум, там и мы. В бараке только треск стоял, где они жили. Дрались только между собой, потому что... ну, понятно. С нашими лесорубами не забалуешь. Но потом та атмосфера, в которой эти разбойнички оказались, очень сильно на них повлияла. Люди-то вокруг были неиспорченные. И з/к наши через некоторое время примерно такими же стали. Кто-то в совхоз пошел работать, кто-то лес валить. Перемолол их поселок.
– Почему ваш поселок вымер?
– В 61-м вышел закон о репрессированных, было принято решение возвращать отнятые дома, где они сохранились, в тех местах, откуда наших выслали. И многие, у кого было крепкое здоровье, стали возвращаться на родину. Получали эти дома, переезжали. Численность стала падать. А ведь достаточно самой трудоспособной части тронуться, и все. Предприятие базовое, на котором все держалось, зашаталось. Те, кто не мог уехать, – начали смотреть, где более крупные поселки. Туда стали переезжать. Это те, у кого ничего не осталось на родине. И в 64-м последние были вынуждены в Дутово перебраться.
– Что значит Ичетди?
– Ичетди переводится как Малый остров.
* * *
– Имена ваших селян уже вошли в «Книгу Памяти», которая у нас сейчас выходит?
– Они будут в четвертом томе. Он еще не вышел. Там будут и карты, где эти поселки находились, и списки – все.
– Мне рассказывали, что вы недавно поставили в Ичетди часовню?
– Помогал ставить. Дело было так. Когда наше село пошло на развал, многие переехали в поселок Дутово – это 18 километров по реке, Троицко-Печорск, Сыктывкар.
И вот некоторое время назад одна из наших – Валентина Тырина – она собкор газеты «Красное знамя» в Троицко-Печорске, предложила: давайте съездим в наш Ичетди, соберемся, пообщаемся. И, действительно, созвонились, собрались – встреча была такой теплой, что трудно словами передать. Может быть, потому, что мы к этому дню хорошо подготовились. Один из наших – Иван Васильевич Колпавский, он долгое время был директором школы в Дутово, – узнав, что Валентина затевает, предложил мне: «Давай в Ичетди часовню поставим». Идея мне понравилась, но говорю: «Тяжело будет». «Ничего, – отвечает, – ты помоги, чем сможешь, а мы здесь на месте все решим».
Ну я, чем мог, помог: с
финансированием, глава администрации Дутово Шота Шаликович Куртубадзе лес сплавной выделил. Кстати, отец Шоты тоже был репрессированный, грузин. Он был другом моего отца, было их три товарища – вместе работали на лесозаготовках. И вот как вышло интересно
– объединила нас с Шотой часовня, спустя столько лет.
Сделали ее в Дутово, потом перевезли в Ичетди. Я не верил, что так быстро может получиться. Но как раз к нашему сбору успели поставить. Епископ приехал, часовню освятил. Мы за нее очень боялись. Ведь там грибники, охотники старые дома, что оставались, все сожгли. Но часовня вот уже три года стоит, слава Богу, никто не безобразничает. Может быть, у людей что-то пробудилось. Понимают, что нельзя ее трогать.
А Иван Васильевич построил недавно дом в Ичетди. Первый за сорок лет. Он упорно хочет, чтобы туда жизнь вернулась. Место ведь красивейшее. Леса кругом богатые, луга. Может, что-то выйдет у Ивана Васильевича, дай Бог. У него уже и хозяйство там появилось. А еще хочет музей создать.
Большая земля
Во второй части нашего разговора с Иваном Егоровичем Кулаковым речь заходила о самых разных вопросах. Не во всем мы с ним находили согласие. Но здесь нужно трезво смотреть на вещи. У нас к той части советских руководителей, которая повернулась к Церкви, отношение сложилось, на мой взгляд, неправильное. Мол, стоят со свечками, а сами... Но здесь стоит вспомнить хотя бы императора Константина, который одной ногой так и остался в старом мире и крестился только перед смертью. Но у Бога для каждого своя мера.
Раньше истовые большевики смотрели на людей типа Кулакова с подозрением. Называли их «правыми». В переводе на русский – мужиками. И любили этих мужиков не больше, чем те уголовники в «Калине красной» у Шукшина. Но опереться-то им было больше не на кого. А сейчас некоторые православные пытаются этих «правых» под катехизис подогнать. И сердятся, что толку выходит мало – на их «просвещенный» взгляд. Но мне сдается, что в этой цельности и тяжеловесности есть своя правда.
* * *
– Расскажите, Иван Егорович, как вы на большую землю из Ичетди перебрались.
– Закончил школу, стал думать, что делать дальше. А парнем я был крупным. Из этого и исходил – мол, раз такой здоровый, сильный, то надо и профессию подобрать по себе. Когда узнал про Нижнетагильский горный металлургический техникум им. братьев Черепановых, решился: это дело по мне.
И вот поехал в незнакомый город из деревни парень. Поступил по специальности прокатчика, закончил учебу с отличием. Почти все годы получал повышенную стипендию – десятку сверху. Правда, отдавал ее в общий котел. У нас одни получали повышенную стипендию, другие обычную, а третьи ничего не получали. А жить-то как-то надо. И мы по-русски так решили – делиться. Такие тогда были отношения между людьми. Но при моей комплекции на стипендию все равно было не прокормиться. Спасала помощь от мамы, братьев, старшей сестры.
Но не вечно же на шее у родных сидеть. Так что после техникума в институт я поступать не стал. Вернулся в Коми. Устроился в управление такое – «Печорстрой», которое тогда гремело на всю республику. Незадолго до меня оно вышло из системы ГУЛАГа.
Многие из бывших заключенных так у нас и остались. Некуда им было возвращаться и не к кому. В основном политические, уголовников не было. Специалисты высочайшей квалификации. Только благодаря им я и освоил новое для себя дело.
За что они сидели? Да ни за что. Может, потому что боялись меньше других. Говорили, что думают. Рабочий класс.
* * *
– Насколько вы верили в коммунистические идеи?
– Я и сейчас верю. Если говорить о создании человечного общества. Уверен, что когда-нибудь человечество к этому придет. Наша ошибка заключалась в том, что все пытались сделать искусственным путем – насилуя народ, не учитывая естественного хода развития событий, исторического процесса. Та же борьба с Церковью чего стоит.
Но общество, где человек чувствовал бы себя человеком и знал, что его будущее и будущее его детей сложатся нормально – обязательно должно быть создано. Пройдут десятки лет, прежде чем мы к этому подойдем. С помощью чего? На первое место я ставлю экономику, на второе, но тоже очень важное – духовность. И роль Церкви здесь может быть очень велика.
– Иван Егорович, я думаю, неверующий человек не может создать крепкой экономики. Проворуется. Именно с веры у нас Русь начала превращаться в мощную державу.
– Сейчас другая ситуация. Голодный человек не способен думать о далекой перспективе. Вот я стану верующим и стану жить хорошо. Ему сегодня нужно кормить семью. Кроме того, если человек в Церковь пойдет, чтобы разбогатеть, – это, наверное, не очень соответствует православным идеям. Я убежден, что сначала людей нужно хотя бы минимально обеспечить, чтобы они начали думать не о том, где украсть, а как отдать, поделиться. Человек ведь ворует не потому, что родился таким. Ну и одновременно с экономическими задачами нужно Церкви воспитывать людей. И власти – ей помогать в этом.
– Наверху у нас, кстати, больше крадут.
– Здесь дело не в том, где больше, а в том, что все разом. Люди не стыдятся этого делать. Они думают – раз государство о нас не заботится, то все сами возьмем. Значит, нужно укреплять государство.
– ...Укреплять государство и Церковь.
– Это вопросы взаимосвязанные. Их не нужно противопоставлять. Вы, когда гость придет, сначала накормите его, а потом станете разговаривать. Иначе человек тебя слушать не станет. Это если практически смотреть на вещи.
* * *
– Как партийная, хозяйственная элита на местах относилась в советское время к вере?
– Таких, кто с уважением относился, было большинство. Я думаю, процентов девяносто. Поэтому, когда в начале 90-х у нас перестали над душой стоять, то ломать себя мало кому пришлось. Большинство, скорее, вздохнуло свободно, стало помогать храмы восстанавливать.
– Как объяснить в таком случае преследования верующих?
– Это, главным образом, сверху шло. А административные органы – это ведь, по сути, то же, что и военизированные формирования. Приказы не обсуждаются. Но если говорить о конкретных людях, у которых родители, бабушки были верующими (а они практически у всех были верующими), то я не могу припомнить, чтобы кто-то ратовал бы за гонения на Церковь. Наоборот, в частных доверительных беседах это осуждалось, а еще чаще вызывало молчаливое неодобрение.
– Почему, на ваш взгляд, рухнул коммунистический режим?
– До какого-то момента Запад смотрел на наш экономический рост с тревогой. Социалистический эксперимент считался перспективным, передовым. У нас многое, кстати, заимствовали.
Но потом мы стали игнорировать требования времени. Годы шли, а значит, должна была меняться идеология, содержание работы с учетом изменений в самой стране и внешнем мире. Но этого не происходило. А между тем капстраны сделали огромные шаги в социальном обеспечении, обогнали нас по уровню жизни рабочего класса.
А что в ответ? Партия росла, разбухала, достигла численности почти 19 миллионов человек. А экономические преобразования, которые назрели, не нашли стыковки с идеологией. И партия оказалась изолированной от реальности. Человек сам по себе, партия сама по себе. С одной стороны – лозунги, что нужна забота о человеке. С другой – по жилищному строительству сколько программ было принято, но они не выполнялись... Сейчас, правда, дела идут еще хуже.
* * *
– Какую роль в распаде СССР сыграла чрезмерная централизация?
– Большую роль. Возьмем преследования верующих – это ведь тоже следствие отрыва от реальной почвы. Если бы все решалось на местах, то гонения могли бы затухнуть очень быстро. Почему они вообще начались? Считалось, что Церковь лезет в политику, выступает против новой власти. Но эти трения могли бы быстро сойти на нет, если бы не давление сверху.
То же и по другим позициям. Кадровый состав у нас был в провинции здоровый, крепкий. Возьмем нашу республику, которой все послевоенное время очень везло на руководителей. Ведь, кроме лагерей и небольшого количества местного населения, мы в наследство ничего не получили. Сплошные лагеря. Однако, начиная с пятидесятых годов, пошел бурный рост. Республику удалось вывести на очень хороший уровень, создать развитую промышленность, экономику. За счет чего?
Хорошего воспитания. Во главе оказались выходцы из здоровых, патриархальных семей. К слову сказать, многие были крещены в детстве.
Я не могу сейчас припомнить ни одного руководителя республики, у которого были бы проявления чванства, высокомерия в разговорах с самыми разными людьми. Возьмем последнего из наших первых секретарей – Ивана Павловича Морозова, ныне покойного. Любой незнакомый человек мог подойти и решить, что Иван Павлович одного с ним ранга. По-мужицки, по-свойски он беседовал со всеми. Просто один стал первым секретарем обкома, а второй остался слесарем, пастухом в совхозе. Так сложилась судьба. И что с того?
– Почему сейчас это ушло?
– Идеология жизни поменялась. И на смену большим теплым человеческим отношениям приходят отношения, основанные на деньгах. Хотя, я думаю, что многое из того хорошего, что было, – еще не растеряно у нас, на Русском Севере, и, я надеюсь, в России тоже.
* * *
– Сейчас роль воспитания людей государство вновь передает Церкви...
– Разница – в принципе подбора кадров. Я могу говорить, естественно, о послевоенном времени. Чтобы стать советским руководителем, нужно было, чтобы тебя сто раз отмеряли, множество ступеней пройти, и если нахамишь кому или провалишь какое-то дело, то на тебе, как правило, можно было ставить крест. Человек выдвигался людьми, которые его знали как облупленного.
В Церкви я этого, к сожалению, не вижу. Если говорить о современной ситуации, то на качество подготовки священников стоило обращать больше внимания. Насколько они с людьми умеют работать, грамотные, целеустремленные в том, что пытаются вложить в прихожан. Здесь мы тоже количества за счет качества добиваемся подчас. Хочется поскорее восполнить все, что было утрачено, порушено. Но в таких делах нельзя спешить.
– Управление Церковью у нас семьдесят лет сознательно разрушалась. Вместо церковных судов, например, был личный суд уполномоченных. От этого не так-то легко оправиться.
– Это я понимаю. И хочу сразу сказать, что говорю не о высоких материях, а о качестве организационной работы. Прежней властью она велась на довольно высоком уровне. Была система.
Когда прежняя идеология развалилась, то эту нишу стала заполнять Церковь – давайте скажем прямо, – многие люди пришли в Церковь, потому что потеряли почву под ногами. И это не худшие люди. Они пришли потому, что им мало жить для себя. Они хотят чувствовать себя частью народа, которая что-то вместе хорошее создает. Сейчас это иногда высмеивается. Но если каждый будет за себя, то мы страну потеряем.
Нужно вместе браться за дело. Архиереям, священству с этим одним не справиться. Нужна опора на те движения, тех людей, которые готовы помочь. Их усилия пока еще слишком разрознены. У нас, в Коми, например, есть православные организации – та же наша «Россия Православная», созданная по благословению Патриарха. Мы тоже считаем, что нужно возрождать православие. Но как-то так получается, что епархия сама по себе, мы сами по себе. А хотелось бы вместе работать.
– Здесь, может быть, не стоит верить в могущество организационных усилий. Христианство очень медленно – от человека к человеку – передается. Здесь нужны десятилетия, чтобы были плоды.
– Согласен, эта работа никогда не делалась скоропалительно, и никогда не было быстрых результатов. Я на этот счет никогда не обольщался, и поэтому разочарования у меня нет.
Надо сказать, что на праздники уже сейчас столько людей приходит в храм, так что не протолкнешься. Но как действия Церкви будут сказываться на преступности, на молодежи, мы пока не знаем. Могу лишь сказать, что от ответа на эти вопросы будет зависеть в будущем качество отношений между государством и Церковью.
* * *
– Что вас радует в людях, в жизни?
– Я не стал бы говорить, что все мрачно. Резко улучшилось в последние годы снабжение промышленными и продовольственными товарами. Что радует? Сейчас так же, как и раньше, пользуются спросом люди, имеющие образование, квалификацию. Требуются специалисты среднего звена: инженеры, квалифицированные рабочие. Потребность в них растет. И эта тенденция сохранится. А значит, будем жить.
В то же время много стало людей, которые вообще не хотят работать. К сожалению, чего-то еще светлого и радостного в нашей жизни мне трудно вспомнить. Вот только эти два момента.
– Ваше поколение, воспитанное в старых традициях, уже перестало поставлять новых людей во власть. Есть основания считать, что на смену вам идут люди, холодно или даже враждебно настроенные к христианству. Дети асфальта, если так можно выразиться.
– Нет, я так не думаю. Во всяком случае, по Коми я этого не замечаю. Ребята идут неплохие на смену. Более деловитые, энергичные. Правда, нет того уважения к людям, что у нас.
* * *
– Почему вы против участия «России Православной» в политике?
– Какое-то участие есть, это неизбежно. Кому-то оказывается поддержка на московском уровне, хотя в уставе этого не записано, и здесь мы, думаю, лукавим. Почему мне это не по душе, я уже касался в нашем разговоре. Мне кажется, что одной из причин гонений на Церковь было ее участие в политике. И это стало если не причиной, то поводом. На Церковь стали смотреть как на политическую силу, противника. Снова повторять эту ошибку не стоит.
– Вы состояли в «Конгрессе русских общин»?
– И сейчас состою. Потому что положение с русскоязычным населением, в первую очередь за рубежом, очень тревожное. И вопрос о русском населении в ближнем зарубежье не сегодня-завтра придется решать. Просто сейчас не хватает мощи у государства. Конгресс, конечно, взялся за работу, для него не выполнимую. Но кто-то должен был всерьез поставить этот вопрос. Нельзя бросать наших людей.
– Но ведь бросают. Почему власть столь неэффективна и, по сути, антинародна?
– Согласен, структуру власти нам нужно всерьез менять, если мы хотим сохранить Россию. Помните, в Санкт-Петербурге митрополит умер?
– Владыка Иоанн.
– Я прочитал его работы. И они мне очень понравились. Он прямо пишет: у нас сегодня нет кризиса экономики, финансового кризиса, светлых голов больше, чем где бы то ни было.
В чем же беда? Есть кризис в области государственной власти, структура которой, ответственность и исполнительность которой сегодня довели до такого состояния нашу экономику, наше государство.
Те законы, которые сейчас Путин выпускает, это, быть может, первая попытка усовершенствовать органы государственного управления, повысить ответственность руководителей субъектов федерации, установить правильные отношения между регионами и Центром во имя единства России. Вот тогда у нас может завертеться колесо экономики.
– Как вы к Путину относитесь?
– Пока нормально.
– А остальные ваши товарищи?
– Судя по высказываниям, нормально. А вот что в душе и в частных беседах – не могу сказать. Так вот, реформа власти – это в первую очередь. Потом – посмотреть, какие преобразования в экономике довели нас до нынешнего положения. Нужен анализ. И то ли обратный ход давать, то ли еще что-то делать. Но чтобы дальше двигаться, работа над ошибками должна быть проведена. Разумно ли была проведена приватизация? В чьих интересах? Какова роль государства в тех отраслях, которые имеют стратегическое значение для России? И так далее.
– Что еще, кроме митрополита Иоанна, вы из православной, патриотической литературы читали?
– Читаю нашего религиозного философа Ильина. Он – один из умнейших людей России. Есть у меня его книга «Наши задачи». Медленно ее читаю. По 5-6 страниц. Это ведь не детектив. Надо осмыслить.
Беседовал В.ГРИГОРЯН
Снимки из архива М.ИГНАТОВА
 | назад |
| вперед |  |
