ПАЛОМНИЧЕСТВО
ДИВНЫЙ ОСТРОВ
Страницы из дневника валаамского паломника
«Валаам поражает и покоряет. Неприступны громоздящиеся скалы, погружены в свою жизнь вековые леса, таинственны глубокие, темные воды заливов. Вздыхает на острых камнях озеро-море. Смягчены краски севера, и в тишине длящегося, неугасимого дня утишаются чувства, смиряются перед богомыслием, становятся преклонны к возвышению в горняя. Поднимается и нарастает стремление к борьбе ради торжества Вечного Света, преображения в Его сиянии...»
Последняя электричка от Финского вокзала Санкт-Петербурга. Пустые холодные вагоны, безлюдные платформы. Пересадка, четыре часа ожидания следующей электрички. Маленький вокзальчик вобрал в себя и бомжей, и нищих, и редких пассажиров. Неудобные кресла словно специально созданы для того, чтобы никто не забывал, что на вокзале только ты сам отвечаешь за свои вещи. Ночь, а особенно предрассветные часы, тянутся бесконечно. В Приозерске снова пересадка – на Сортавалу. Пограничный наряд, проверка документов: «У вас нет разрешения на въезд в пограничную зону. Выходите». Этого я уж никак не ожидал. Неужели все?!
Выяснилось, что в Приозерске есть подворье Валаамского монастыря и на острова иногда ходит судно. Получив благословение, вместе с другими путешественниками располагаюсь на палубе небольшого катера, и вот уже катерок наш, деловито стуча мотором, вступает в трудную схватку с волнами и ветром. Через некоторое время ветер успокаивается, и опускается туман. Становится промозгло и сыро. Изредка одинокая чайка с клекотом покружит над нами, упадет стремительно в воду и взмоет вверх, неся в клюве трепыхающуюся рыбешку. Вокруг тяжелая и неприветливая водная стихия. Впереди показались контуры большого острова. Поросшие лесом, возникают из тумана и проплывают мимо нас несколько островков. Но не это цель нашего путешествия. Это Коневец. Обогнув его, плывем дальше. До Валаама еще не один час.
...Белоснежная церковь Никольского скита, словно маяк для одинокого путника, стоит на границе Валаамской обители. Еще несколько минут, и я вступлю на землю святой обители. Действительность, ожидающая паломника на берегу, совсем не такова, что рисуется в воображении. Швартуемся рядом с такими же разнокалиберными суденышками около пристани. Впереди, на горе, величественные, дивные строения монастыря. Длинная каменная лестница, крутой берег, обращенный к озеру, древние стены и великолепие храма преподобных Сергия и Германа Валаамских. Но это там, на горе. Внизу, на пристани, снующие туристы, местные жители, продающие копченую рыбу, и лотки с пестрыми сувенирами «а ля рюс». Так и уживаются здесь рядом горнее и дольнее – неспешная вековая жизнь обители с молитвами и послушаниями и каждодневная мирская жизнь с заботами о хлебе насущном...
Пора в храм
Первая ночь на Валааме оказалась для меня очень короткой. Ужин, вечерняя служба, правило на ночь – легли мы где-то после одиннадцати. Проснулся от сырости – на голову мне лилась струйка воды. Не успев еще понять, что и зачем, я был оглушен призывным: «Вставай, брат, пора в храм!» На часах было около двух ночи.
Сосед по койке отозвался тихим голосом: «Терпи, брат Игорь, это для смирения».
А брат Виктор, изобретатель столь необычного способа побудки, продолжал стоять надо мной и басить: «Кто рано встает, тому Бог подает!»
Вскоре была окончательно разбужена вся комната, и тогда Виктор стал развивать мысль о том, что теперь мы будем вставать в два часа ночи и вместе с монахами ходить в храм. Вообще-то новое «постановление» не очень вписывается в распорядок жизни монастыря – мирские и паломники здесь приходят в храм после пяти утра. По комнате прокатился ропот: кто-то пришел с ночного послушания, кто-то задержался на кухне. Поняв, что переборщил, Виктор облачился в подрясник и ушел.
С братом Виктором я познакомился еще в Приозерске. В подряснике, высокорослый, с крупными чертами лица пожилой человек, он рассказывал мне о себе: бывший главврач, сменивший множество рабочих мест, бывший муж, бывший... бывший... Оставив все, Виктор прибился к одному монастырю, собирал в Москве пожертвования, согрешил, потом попал в другой монастырь. Теперь он – послушник с благословением на ношение подрясника – получил благословение жить на Валааме. Все, и не по одному разу, было в жизни у этого человека. Но и с обретением веры страсти не раз брали верх над буйной натурой Виктора. Вот и желание такого «руководства и наставничества» – с лейкой в руке – это, видимо, тоже одна из страстей из той, мирской, жизни.
* * *
Спать все равно уже не хотелось, и я, поеживаясь от ночной прохлады, отправился на службу.
Валаамские службы, особенно ночные, трудно описать словами. Слабое мерцание свечей, отблески ликов святых на иконах, черные тени монахов с четками в руках, а над всем этим – проникающее в душу молитвенное пение. Древний знаменный распев. Без внешних украшений и эмоциональной окрашенности, полный глубины и силы. «Господи, помилуй мя, грешного. Сердце чисто сожизди во мне, Боже, и дух прах обнови во утробе моей». И снова тихая мелодия молитвы. Коленопреклоненно внимаем словам ее.
* * *
Отец Мефодий в монастыре несет послушание помощника игумена по приему гостей и ризничного. На Валааме подвизается уже девятый год. Родом же из Македонии, древнего города Охрида. Дед служил дьяконом, в церкви пел с детства и сына приобщил к этому. В этом городе он подвизался в монастыре преп. Наума Охридского.
Его монашеское имя – Мефодий – не случайно, ведь в городе Охриде в Х веке святые равноапостольные Кирилл и Мефодий имели пять тысяч учеников – монахов, иереев, переписчиков древних рукописей. Первый славянский университет тоже открыт был братьями-просветителями в этом городе. «В Х веке там существовали 243 храма, – рассказывает о.Мефодий. – Можно сказать, что это – колыбель не только македонских славян, но и российских, потому что оттуда пошли славянская письменность, переводы богослужебных книг».
Спрашиваю о.Мефодия, отчего же он покинул столь благословенные места.
«Есть такая икона Архангела Гавриила: в правой руке он держит фонарь со свечой, а в левой держит зеркало, где написано имя Божие. Это значит, что если человек уразумевает, в чем пребывает его душа, стремится, как свеча, гореть жизнью во Христе, то Господь открывает ему Себя и показывает путь человеку. В пяти километрах от моего дома находился монастырь великомученика Никиты, а в нем с 1935 по 40-е годы подвизались 70 валаамских старцев. Там даже осталась могилка одного старца – монаха Панкратия. Такой духовный мост был между Македонией и Валаамом. Эти монахи молились за мой народ, и, видно, пришло время и нам, трем македонцам, жить и молиться на Валааме. Это – воля Божия. Может, впоследствии кто-то и из России поедет в Македонию, потому что сейчас Россия – это столп православия. Будет существовать Церковь в России, будет существовать и православие. Не будет этого, сатана возьмет в мире власть в свои руки. Все зависит сейчас от покаяния, изменения души русского народа. Русский народ – это духовная опора мира. И все, что совершается в России, отражается на судьбах всего мира. И если человек стремится к духовному существованию, то он, конечно, тянется к России».
Мы беседовали с о.Мефодием в храме преподобных Сергия и Германа уже после ночной службы. Все разошлись, и в храме сделалось тихо. Я вдруг спросил: «В советское время в наших обителях почти исчез духовный опыт старчества. Как без этого проходит теперь жизнь на Валааме?»
«Господь попустил это в наши дни, – помолчав, тихо ответил о.Мефодий. – Многие сейчас соблазняются, что нет старцев, нет традиций... Господь знает, какое сейчас состояние Церкви и нашего монастыря. Он не будет требовать сверх наших сил. А исполняли ли мы те заповеди, которые принимали по вступлении в монашество? Как мы живем, как мы соблюдаем посты? Сегодня мы имеем так много духовной литературы, советов святых отцов, что всей жизни не хватит, чтобы прочитать и пропустить все это через сердце. И того, кто искренне уповает на Бога, ведет по жизни Божественная благодать. Она не дает ему впасть в прелесть. За усердие, за труды Господь не оставит человека. Но если человек нуждается в духовном руководстве, он его и находит. Не в своем, так в другом монастыре. Слава Богу, что старцы все-таки есть и у них можно получить совет. Взять благословение и опять вернуться в свою обитель, исполнять монастырское послушание, свои обязанности. Сейчас те, кому Господь дает дар старчества, скрывают свои добродетели, чтобы не впасть в гордость, сохранить свой внутренний мир. Сегодня мы не нуждаемся в чудесах, знамениях, нам нужно исполнять христианские заповеди. Как говорит Симеон Богослов, что нужно человеку, чтобы получить Божественную благодать? Он должен непременно стремиться к исполнению всех христианских заповедей и добродетелей. Св.Антоний Великий сказал, что монахи последних времен не смогут понести больших духовных подвигов. Приближается время Второго пришествия, и человеческая природа сейчас тяжко страдает, окруженная соблазнами и обольщениями мира сего. Но мы за все должны с благоговением благодарить Бога. Это наша участь – духовно бороться и выстоять в этой борьбе».
Баба Клава
Как и многие жители острова, она живет в одном из зданий, принадлежащих монастырю. Баба Клава вся в работе: у нее что-то булькает на плите, а в это время она чистит картошку, прибирается... «Решили здесь в 50-е годы сделать большой Дом инвалидов. Собрали народ с разных домов инвалидов – с Мурманска, Олонца – и привезли сюда. Начальник паспортного стола меня уговаривал: «Там же яблоки, ягоды, там вы будете хорошо жить». Только вот не всякая ягода сладкая бывает. У нас, у русских карел, говорят: свой край – малина, а чужой край – черника. В том смысле, что хоть и вкусна черника, да рот черен от нее делается. Приехали. Инвалидов поселили в церкви, а нас – сюда. В окнах рам нет, дверей нет, печей. Следы войны – немцы ведь были тут. Обустроились понемногу, теперь мне здесь хорошо. Работала я в Доме инвалидов официанткой, обслуживала 1200 человек. Работы – только успевай. Потом стали инвалидов разделять: тех, кто ненормальные на голову, – в Никольский скит, туберкулезных – в Красный, остальных оставили здесь. Некоторых увозили отсюда, они плакали при этом, скучали. Валаам если человека принимает, то отсюда он уже никуда не уедет. Если уедет, то от скуки может и умереть. Я, например, за все годы лишь дважды в отпуск ездила. А вернусь на Валаам, рот открою: «А-а-а-ахх! Домой приехала. Ой, мой родной!»
Тут у бабы Клавы что-то активно зафурчало на плите, и она бросилась к своим кастрюлям и сковородкам. Словно полководец, решительно проведя смотр своему хозяйству, что-то переставила, куда-то что-то высыпала и только после этого принялась рассказывать дальше. Но, вероятно, это маленькое ЧП изменило ход мысли моей хозяйки, и она непроизвольно сменила тему.
«Я 45 лет отработала на производстве. С 14 лет пилила деревья. Тяжело хлеб давался. А сейчас идут на работу, покуривают, а то и водку пьют. И старухи стали пить, и молодежь мрет от водки. Пьют и не могут остановиться. У меня оба сына допиваются до синих ушей, потом даю воды три литра – промывать желудок. Не приведет все это к хорошему...»
Отношение бабы Клавы к Церкви, как выяснилось, сложное. Мол, в церковь ходить – работать некогда будет: «Молитв я не знаю и в церковь не хожу. Люди хотят все отдыхать, лясы точить. А человек должен работать. Ягоды собирать, грибы, рыбу добывать. Если человек перестает работать – давление, болезни одолеют. Работать надо!» Все было в ее жизни: и скитания, и любовь, нужда и лишения, радость материнства – только не нашлось в ней места Богу. Большую часть жизни провела на святой земле Валаама, а не обрела Господа в сердце своем. И остался единственный смысл жизни – работа. И вопросы, вопросы, вопросы... Почему спиваются дети? Почему не хотят работать? Отчего на острове, где все друг друга знают, расцвело воровство?.. Нет на это ответов у бабы Клавы.
* * *
...Дорога на монастырское кладбище, последнее место упокоения многих валаамских иноков. Аллея «одинокого монаха». Словно в печальном карауле застыли по ее краям вековые деревья. Валаамские старцы – дорогие
русскому сердцу, вечно живые образы, воплотившие лучшие, подвигом просветленные, качества души народа. В трудах и молитве приучали свою низшую природу они служить Вышнему, делаясь послушным орудием Духа. И с упованием уходили с этой земли.
Погост. Церковь преподобным отцам, рядом звонница. В этом месте само время останавливает свой стремительный бег, и только ветшающие деревянные кресты и могилы говорят о том, что прошел уже не один десяток лет, как этот мир покинула очередная человеческая душа.
Предтеченский скит
Год 1611-й – время лихолетья и смуты на Руси. Своекорыстные расчеты побудили царя Василия Шуйского призвать на Русь шведов. Тогда-то и был разорен Валаам, а монахи были побиты. На целое столетие налегла темная ночь над Валаамом. Оставшиеся в живых немногие иноки ушли на чужую сторону – на Волхов, в Старую Ладогу, возвели здесь храм. Томились по Валааму, но надеялись, что приведут еще их Господь и основатели обители препп. Сергий и Герман на родную землю, кровью и слезами политую. И когда сбылись их надежды, то храм, столетия простоявший вне Валаама, был перенесен на Предтеченский остров и поставлен высоко-высоко на каменной горе, сзывавший к себе православных звоном колокола, присланного еще царем Борисом.
Мирянам, как и всему мирскому, нет доступа на Предтечин остров, только с благословения игуменского можно проникнуть сюда мужчинам, а женщинам закрыта и эта возможность. Неприступен для них суровый остров. Отгородился гранитной стойкой отвесных обрывов от безумной стихии то разгульно пляшущих, то льнущих с предательской лаской обманчивых волн.
В советское время Предтеченский скит, подобно многим обителям, вынужденно был оставлен монахами и пришел в запустение. В начале 90-х годов, когда большая часть Валаамского монастыря была передана монахам, в скиту поселились муж с женой. Они стали снабжать монастырь рыбой. Помогали им послушники. Жили все вместе в построенном бараке.
Нелегко восстанавливался скит. Часто менялись люди, все строения требовали основательного ремонта. В 1994 году на Предтече жили даже православные американцы, которые поднимали наверх строительный материал для отделки келейного корпуса. Многое легло на плечи о.Корнилия в 1997 году, когда ему было определено послушание на Предтеченском острове, – предстоящий ремонт храма, сотни хозяйственных дел, требующих скорейшего разрешения, духовные невзгоды и испытания. Сейчас на острове, кроме о.Корнилия, руководящего жизнью скита, подвизаются монах, два послушника и несколько трудников. Как сказал о.Корнилий, «люди попадают сюда разные и по-разному. Те, кто провинился в миру и жить там больше не может. Принимают на время людей, страдающих и алкоголизмом, и наркотической зависимостью. Мир их спасти уже не может. Здесь их ждут молитва, послушание, труд. Сейчас у нас живут двое таких трудников. Один более или менее держится, а второй ищет себе развлечений. Дома он жил праздно и здесь пытается жить так же. Исполнять какие-либо послушания ленится, работать не привык. Пока терпим».
В свое время батюшка, выросший в простой народной среде на Украине, сам подходил к краю нравственного обрыва и, услышав призыв Божий, ушел из привычного ему мира. «Первое время даже колотил себя по губам, когда чувствовал, что готово сорваться скверное слово». И вот теперь настоятель, священник, монах. «Нужно учиться не быть никому в тягость и не желать ближнему того, что не желаешь себе. Поэтому учишься где-то и стерпеть, и смириться. Дело в том, что начнешь поучать строптивого – он не воспримет. А подойдешь с лаской, легким укорением – поймет и может измениться. Я стараюсь ко всем относиться не как власть имущий. К человеку нельзя подходить как к машине, выполняющей определенные обязанности. Общаться надо проще. Не запросто, а просто... Нужно учиться вырабатывать в себе благой помысл, – размышляет о.Корнилий. – Вот летит самолет. Не адская машина, перекрестись – он же в виде креста. Малограмотный монах, взяв в руки магнитофон, увидел там «плюс-минус» и говорит: «Смотри, крестик. Японцы тоже в Бога веруют». Надо искать хорошее в человеке, плохое – оно и так увидится. Такое зрение надо в себе вырабатывать. Почему у грубого человека душа всегда в тисках, он словно кандалы таскает? У него такое мировосприятие. В серых и темных тонах. Громкий голос, выражение недовольства при всех – это все от внутреннего желания поставить себя перед другими, чтобы его видели. А его как развернуть, подобрать ключик? Только через общение и доброе отношение. И тогда человек начинает понимать, что нужно смотреть за своей внутренней жизнью, а не быть у всех на виду. Указывать на это тоже надо, но начинать надо всегда с себя».
Пустынник
По-разному складывается день у каждого ныне живущего в Предтечинском скиту. Утренняя келейная молитва, завтрак, во время которого о.Корнилий пытается ввести чтение святоотеческих книг, потом распределение послушаний на день. Рабочие, менявшие нижние венцы церкви и занимавшиеся реставрацией в это лето, завтракали отдельно – весь их день был связан с работами в древнем храме Иоанна Предтечи. Большим событием на острове было, когда доставили лошадь для подвозки от пристани массивных бревен для нижних венцов церкви. Крута и извилиста дорога к храму. Но сильный и выносливый Орлик день за днем неутомимо делал свое дело, и вскоре в основании церкви были уложены новые бревна.
Уединившись, брожу по пустынным уголкам Предтечинского острова. Вспоминаются строки Михаила Янсона, написанные об этом месте в конце тридцатых годов: «Угрюмый, дикий. Порос косматыми, громадными елями, соснами. Выдался вперед, в открытую бурную Ладогу, под удары свирепых волн и высится громадой своей над всем окрест. Древнее имя его – Серничан (по-русски означает «монашеский»), так и остался он овеянным духом древнего сурового подвижничества, превозможения естества аскетического. Хранит печать великих испытаний, разорений, усечений мечом от лютых врагов. Безмолвен. Ждет. Величаво – суровый остров невольно возносит мысль к своему Покровителю, и перед умственным взором встает образ Иоанна Предтечи...»
Немного на острове жилых домиков: строение для рабочих и трудников, пара избушек и братский корпус в два этажа.
В первом этаже располагаются столовая, две кельи, мастерская, на втором этаже – крохотная церквушка. И, все как-то не решаясь спросить, я пытался уяснить для себя: кто же занимает один из домиков? В том, что он был жилой, не было сомнения. Иногда по
утрам из небольшой трубы клубился дымок, но хозяина увидеть мне никак не удавалось.
Как-то, поднимаясь на второй этаж к обедне, я увидел, что о.Корнилий исповедует пожилого худощавого монаха с лицом, изборожденном морщинами, который оказался в этот день единственным причастником. Это был пустынник отец Исаак.
«Были у меня когда-то и семья, и работа, казалось бы, интересная. Но сидишь, бывает, перед приборами и чувствуешь, что все: жить нечем, тупик впереди. Я не понимал, куда идет общество, и без этого не видел смысла и в своей жизни. И однажды, я до сих пор уверен, что это было не во сне, это было что-то другое, увидел перед собой Богородицу, державшую на руках младенца Господа. Как на иконе, но они были ЖИВЫЕ! Потом было еще что-то, но об этом я не имею права рассказывать.
После этого видения я стал использовать любые средства, чтобы добраться до истины. Стал читать запрещенные христианские книги, доставая их на черном рынке. Там же, на рынке, я познакомился с одним верующим, предложившим: «Хочешь, в церковь пойдем?» Пришел, стою, полный гордыни и тщеславия, перекреститься стыдно. Прихожане кланяются, а я себе такого «унижения» не мог позволить. Решил все-таки посещать храм регулярно. Шесть дней работаю, а в воскресенье иду в церковь. И так, постепенно, не сказать, что воцерковился, но втянулся. Потом, когда меня наставили, я отправился в Почаево и, вернувшись, со старшего инженера оформился сторожем на приход к батюшке в Курской области. Почувствовал себя как на необитаемом острове. Совершенно другая жизнь. Приезжает однажды к этому батюшке пустынник, рассказал он про свое житье-бытье, и потянуло меня туда. И попал я после этого прихода в Сухумскую пустынь. Горы, лес. Хотелось мне сразу отсечь все мирское. Кельи наши были скрытные, мы молились, читали святоотеческую литературу, и связь с монастырями у нас тоже была налажена. Был у нас там один на всех «документ» – нести Крест Господень. 10 лет искал себя, смысл жизни во Господе. Были среди нас три иеромонаха – они духовно руководили нами. Литургии у нас не было. Хотел один батюшка начать служить, да поймали его и дали год за бродяжничество. Органы, конечно, знали про нас и иногда выезжали с облавой на тропу, по которой мы ходили за продуктами. Идешь с рюкзаками, чуть шум машины или еще что-то подозрительное – сразу в кусты. Были у нас там мирские, с которыми мы поддерживали связь. Из монастырей к нам в виде милостыни приходили посылки с самым необходимым: вещи, деньги, продукты.
Все же в пустыни я жил, можно сказать, незаконно. Обычно человек приходит в монастырь, чтобы прежде освободиться от страстей, – из него это все выколачивают и только потом его могут благословить на уединенное житие. У меня же получилось наоборот: в монастырь поступить тогда было невозможно, и попал я транзитом сразу в «святые». Начались в то время у меня сильные искушения: замучили страсти. И понял я тогда, что нужно мне, пускай задним числом, но пройти монастырскую жизнь. Для смирения. Господь терпел меня в пустыньке потому, что монастырей тогда было мало. Около двух лет потом я проходил послушание в Ново-Афонском монастыре в Абхазии. Когда же пошла неразбериха между Грузией и Абхазией, стали постреливать, народ потянулся из монастыря. Меня пригласили на Валаам. Хотя и не достоин я этого, совесть меня обличает. Ведь затвор – это для бесстрастных, а я весь еще в страстях. Вот уж три года здесь, предоставили мне сейчас выше моих возможностей».
Внимал я словам отца Исаака, и приходили на ум слова, сказанные об отшельниках, живших на этой земле в далекое время. «Томили плоть свою насельники Предтеченского скита постом, трудом, долгими стояниями молитвенными, большим правилом келейным. Пища всегда постная, молочного и рыбы не разрешается даже и на Пасху, в понедельник, среду, пяток и растительного масла не полагается. Домики малые, келии пустынные притаились под ветвями, плохо видно их в полутьме лесной чащи, да и далеко раскинулись они друг от друга. Прикрыли их мохнатые, грузные лапы громадных елей, будто стерегут, держат, не отдают времени. И столетия за столетиями обходят где-то стороной, а сюда почти и не касаются».
Мы сидели с ним в маленькой кухоньке за простым столом. Около печки лежала вязанка дров, сохли кирзовые сапоги, около двери висел выгоревший плащ. В соседней комнате в красном углу располагался иконостас, рядом стоял аналой с
молитвословами, около стены лежанка, на полках множество книг – вот, пожалуй, и вся «обстановка». Словно угадав мои мысли, отец Исаак продолжил: «Монахи лишают себя еды, оставляя в келье самое необходимое, постятся, но все это – лишь средство. Цель же
– выколачивание страстей из себя. Это главное. А когда ты освободился от своих страстей, то тебе уже безразлично – ешь ты или не ешь, есть у тебя ночлег или нет, потому что в сердце приходит Господь. Жизнь тогда подчиняется внутренней 
духовной работе. «Блаженны чистые сердцем, яко тии Бога узрят». Когда ты почувствовал, сколь благ Господь, то ты способен
отказаться от своей воли и делать так, чтобы не нарушить волю Бога. И на вопрос – Господи, а как мне в этом случае поступить? – получишь ответ от Самого Бога. Об этом пишут святые отцы, которые достигали таких степеней. И у них был страх потерять эту
благодать. Сотворил своеволие – и благодать отойдет. В нас сейчас другой страх – страх геенны. Мы боимся этого наказания, боимся Божьего суда. Но если уж человек не верит ни в рай, ни в преисподнюю, то ему надо сказать так: «Не веришь в это – поверь в
суд совести. С тебя спросят за все, что ты делал против своей совести». Если он ответит: один раз живем, то с ним говорить больше нечего. У него своя идеология, он все ЭТО воспринимает как сказки. Что ж, вольному воля...»
Мой собеседник замолчал, ушел мыслями в себя. Задумался и я...
И.ВЯЗОВСКИЙ
Санкт-Петербург – Валаам
Фото автора.
 | назад |
| вперед |  |
