ДРЕВЛЕПРАВОСЛАВИЕ
ГРИГОРИЙ МАМОНТОВ история исповедника-старообрядца К нам в редакцию заходит много людей. Обычно парой слов перебросишься, выдавая газету. Владимира Растворова я как-то сразу для себя выделил. Он весело здоровался, и знаете, это трудно объяснить, но некоторые люди без слов – взглядом, рукопожатием – дают понять, что видят в тебе брата-христианина. И между вами возникает молчаливая симпатия. Руки со вьевшимся мазутом, собранность выдавали в Растворове рабочего человека. И когда мы однажды все-таки разговорились, оказалось, что он водитель автобуса. Крещен был в старообрядчестве, потом присоединился к Русской Православной Церкви. – Давно перешли? – спросил я. – Я не переходил. Миропомазался, – ответил Владимир просто. Почти с первых слов выяснилось, что сказать ему хочется не о себе, а о деде со стороны матери. Так началось мое знакомство с судьбой печорского праведника Григория Поликарповича МАМОНТОВА. Очень сильный был человек. Кулаки огромные, один раз разъяренного быка одним ударом наземь свалил. Поэтому от драк убегал, чтобы не убить кого. В японскую войну пекарем трудился и на германской побывал. Растворов, рассказывая, улыбается, но не столько силе деда, сколько его миролюбию. По вероисповеданию Григорий Поликарпович был старообрядцем. Мы со староверами, когда обличаем друг друга, редко избегаем пустых штампов. Раз старый обряд – значит, любви мало, а коли новый – то вера слаба. И вот, может быть, кого-то история жизни и смерти Григория Мамонтова обрадует, а у кого-то вызовет кривую усмешку. Он был цельным человеком. Верность обряду оказалась причиной его смерти. Но причиной жизни в нашей памяти стала его верность любви. Вышли Мамонтовы из Сибири в 1879 году. Пересекли уральский хребет в районе горы Сабля. Во время перехода умерла мать десятилетнего Григория, а остальные – отец и трое сыновей – дошли до места, поселившись в деревне Медвежская. Очистили землю из-под леса, построились, стали скотоводством заниматься. Коров, быков было 12 голов, да еще лошади, овцы. Охотой промышляли, рыбной ловлей. Купцы сами за пушниной приезжали, привозили муку, сахар, одежду... Привязав к себе охотника долгами, брали потом меха подешевле. «Ничего, – пожимали Мамонтовы плечами, – не обеднеем». Деревня их в те годы Илья называлась, но в один из годов перед войной случилось нашествие медведей. Разом до тридцати зверей вышло из лесу. В них стреляли – они не уходили. Только факелами из бересты крестьяне смогли отбиться от этой напасти. Происшествие было сочтено знамением. Деревню переименовали. Медведи в Коми – особая статья, предмет многочисленных преданий. Они до сих пор забредают даже в такие города, как Сыктывкар. Когда Григорий подрос, нашел себе невесту и прославился на Печоре, как быстрый ходок. До сих пор старики вспоминают: «...а, это тот, который ходил скоро». – От Медвежской до Кожвы – 36 километров, он пешком ходил к суженой, моей бабушке Анастасии, – рассказывает Владимир Растворов. – А утром был уже на работе, а ведь еще и поспать успевал. С Анастасией своей он недолго пожил – чуть больше десяти лет. Умерла она, оставив после себя пятерых ребятишек. Одному Григорию Поликарповичу с ними было не управиться, пришлось снова жениться. К тому времени легкости в теле поубавилось, но иная слава о Григории Мамонтове пошла. У него дом был странноприимный. В каждом селе имелась изба, где любому путнику можно было переночевать, обозу остановиться. По этим домам зримо угадывались праведники. Они ведь не специально людей зазывали, но после нескольких неудачных опытов странники нащупывали обычно место для пристанища. А с годами весть о гостеприимном хозяине разносилась все шире. Этим Григорий Поликарпович себя не ограничивал. Нуждающимся помогал, особенно жалея болящих и женщин, потерявших мужей. Работал много, тяжело. Когда лошадь иной раз выбьется из сил, взвалит на себя пару кряжей и сам их из леса притащит. Лодку четырехметровую вместе с сетями из одного озера в другое перетаскивал. Скверного слова от него никто не слыхивал, разве что ветка хлестнет по лицу: «Ох, ядрена гать», – выдохнет. «Гать» по-коми – пузырь. Его внучка Мария Кулевская передала мне через Владимира рукопись. В ней вспоминает, как во время войны дед стал ее с братом возить на рыбалку с неводом: «Рано утром уедем и приезжаем – уже нет солнца. Рыбы было много, соберем бочки, штуки четыре, и везем в сельпо сдавать за 20 км, а нам муку дают, крупу – отоваривают». Рыбы в те годы полно было в коми реках. И семга шла в сети, и нельма. По словам Марии Александровны, дед закончил духовную школу и много читал. В постель ложился только по праздникам и в воскресные дни, а все остальное время спал на лавке без подушки. Внуки вспоминают, как приучал их к молитве. Когда часовню староверческую в 20-е годы развалили, верующие стали собираться у Григория Поликарповича дома. Дети выросли под стать отцу... Да вот только и судьбы их оказались похожи. Сын Иосиф отдал женщине землю пустующую. Его посадили. Узнав, что он охотник, отправили однажды изловить беглеца. Поймать было делом нехитрым, в лесной избушке сошлись два зэка лицом к лицу. Да только не охотник был Иосиф на людей, с его-то совестливостью. Беглец стал умолять: «Отпусти, я дома побываю и вернусь». Не вернулся. А когда изловили его окончательно, донес: «Мамонтов меня отпустил»... Так погиб Иосиф. Аграфену Мамонтову – дочь Григория – посадили при схожих обстоятельствах. Однажды гнали мимо деревни заключенных. Одному она вынесла теплую одежду. На том и расстались. Прошли годы. В деревню привезли ссыльных чеченцев. Никто иноверцев и замечать не хотел, одна Аграфена Григорьевна старалась помочь. Через это и пострадала. Пропала колхозная лошадь. Кто виноват? Чеченцы! А кто у них в помощницах? Дали Аграфене десять лет. Правда, лошадь по весне нашлась. Оказалось, что ее в прорубь, под лед, затянуло. Но это был, конечно, не повод приговор отменять. Сказалось и то, что Мамонтова бесстыжих руководителей в глаза обличала. Характер у нее во всем был твердый и ясный. Во время гражданской войны сама семгу за Урал возила на продукты менять. Ей тогда было всего 17 лет. Потом в тридцатые годы водила экспедиции в тайгу. Геологи искали нефть на Печоре, но местности не знали и даже с лодками сами управиться не могли. Нефть нашли, но Аграфене это не помогло. Дали ей срок и обратно не ждали. Она и сама потом рассказывала, как упавших людей присыпали песком и клали шпалы поверх еще шевелящихся тел. Каждый день приближал Мамонтову к этому исходу, да только вышло не по воле злых людей. Одним из начальников в лагере оказался тот самый заключенный, которому Аграфена подарила когда-то теплую одежку. И вот они поменялись местами, но добро не забылось. Начальник, узнав Аграфену Григорьевну, устроил ее в лазарет. Так она и выжила. После ареста дочери стали наседать и на Григория Поликарповича, что он людей будоражит и посягает на советскую власть. В 42-м году его раскулачили. Старик отказался в воскресенье выйти на прополку колхозных полей. Объяснил в который раз: «Грех это. В понедельник наверстаю». Он и прежде так делал, но тут председатель начал распаляться. То ли соблазнить попытался, то ли надсмеяться: – Двести граммов хлеба получишь на трудодень. – У меня на сегодня есть что покушать, а когда не станет, Бог пошлет. – Ах, у тебя есть! – озлобился председатель и, развернувшись, ушел. Мария Александровна Кулевская передает, что было дальше: «Дед положил в деревянную миску рыбы, чтобы я, как всегда по воскресеньям, начала разносить ее тем, у кого нет в доме мужчин. Когда вернулась домой за следующей миской, у нас уже шел обыск, и какие-то люди тащили в кучу муку, крупу, бочки с дичью и рыбой. Ничего не оставили даже на ужин, покормили нас родственники. И опять мы стали трудиться и сдавать рыбу, но в 1944 году, в июне, снова все отобрали. А бабушку с дедушкой милиционер увез на лодке в Печору...» Оттуда Григория Поликарповича перевели в Кожву, в лагерь, откуда он уже не вышел. Как старообрядец, Мамонтов из чужой посуды есть не мог, питался одним хлебом. Исповедник, архиепископ Пермский Александр (Толстопятов), как раз в те годы учил, что нельзя грехи одним аршином мерять. Для старовера чай выпить – проступок, для нас – нет, но каждый должен исполнять то, что ему заповедано. Ведь не на чай и не на посуду смотрит Господь, а на то, верны ли мы слову и живем ли по совести. Григорий Мамонтов понимал это так же. В деле его тем же летом разобрались, постановили отпустить. Жена застала его еще живым, но Мамонтов так ослаб, что вставать уже не мог. 8 сентября его не стало. Вдова стучалась в дома, выпрашивая хоть какую, самую плохонькую одежду. Ей было страшно, казалось кощунством нагим положить в землю Григория Поликарповича. Зэки помогли похоронить его у реки Печоры. Вбили столбик с дощечкой и были благодарны могучему некогда старику, что умер он еще до морозов. В.Г. eskom@vera.komi.ru
|