ПУТЕВОДИТЕЛЬ ПО ЧТЕНИЮ
«Да будет воля Твоя...»
| Спокойно жилось, наверно, людям прошлых столетий, когда нередко единственным чтением оказывались Священное Писание, Жития святых да какой-нибудь листок неспешных губернских ведомостей. Нагрузка на человека изменилась, и далеко не в душеполезную сторону. От многого приходится просто отстраняться. Но жаль было бы и пропустить то светлое, искреннее, что появляется на страницах журнальной периодики или книжных развалах. Новую рубрику в нашей газете мы решили назвать «Путеводитель по чтению». В ней мы постараемся знакомить наших читателей с тем лучшим, что публикуется в светской периодике, в основном в журналах, которые можно найти хотя бы в библиотеке (книгу-то сейчас не больно купишь). Надеемся, что рубрика послужит на пользу. В добрый час! |
К.Ливанов «Без Бога» («Новый мир», №№1-2, 2002).
Эта публикация в январской книжке толстого журнала бросилась в глаза сразу. Открыл, начал читать и... оторвался только тогда, когда дошел до отметки «Окончание в следующем номере». И отправился в библиотеку за продолжением.
Признаюсь, мне всегда было трудно доверять профессиональным публицистам. Почему? Да потому что умны шибко: о чем надо – скажут, где надо – обойдут. И у каждого – свои искренние доводы, своя правда. Публицист действует по заранее поставленному себе «заданию», пытаясь достигнуть определенной цели.
Тем большую ценность на этом фоне обретают простые, «домашние», записки, не претендующие на то, чтоб кого-то в чем-то убедить, – ценность строгого документального свидетельства.
Именно такой оказалась увлекшая меня публикация. Идет она с подзаголовком «Записки доктора (1926 – 1929)». Автор этого дневника – не литератор, не публицист, а обыкновенный земский врач. В предисловии о нем сказано:
«Константин Александрович Ливанов родился 19 (31) декабря 1874 года в Ярославской губернии в семье сельского священника... Получив образование в Ярославской духовной семинарии, а затем в Томском университете, Ливанов работал врачом в Ярославской губернии... В 1900 году он женился на Надежде Васильевне Богородской, происходившей из духовного сословия. У них родились два сына, Вадим и Герман, и дочь Галина...
В 1930 году Константин Александрович был арестован и через год выслан в Казахстан. Еще находясь в рыбинской тюрьме, он заболел. В ссылке болезнь прогрессировала, в 1932 году его, парализованного, привезли на родину, в Рыбинск. Родственники ухаживали за ним в течение двенадцати лет. Двенадцать лет страданий, невозможности не только ходить, но даже общаться с близкими. 17 ноября 1942 года Константин Александрович Ливанов скончался и был похоронен на Старогеоргиевском кладбище возле Георгиевской церкви».
Такова судьба одного из выдающихся в своей скромной роли людей.
А еще, как и его отец, Ливанов часто оказывался в роли духовника-исповедника для своих «прихожан»-пациентов, о чем лучше всего и говорят его записи. Во время обысков родственникам чудом удалось спасти эту маленькую тетрадь, исписанную бисерным почерком Константина Александровича. Сейчас она хранится у его внучки Светланы Всеволодовны Вейде, в Рыбинске.
В записках не показано ни одного случая, где бы сам Константин Александрович соприкасался непосредственно с церковью. Тем не менее все его думы сверяются с Богом. И потому появляются в его бытовых записях такие одухотворенные наброски.
«24.IV.26. Ночь под Вербное воскресенье.
«Мне и одному хорошо, и со всеми. Я не одиночка и не общественник. Но когда я один – я полный, а когда со всеми – не полный. Одному мне все-таки лучше. Одному лучше – потому что когда я один – я с Богом!»
Почему-то пришли на память эти милые, чудесные слова даже и не вспомню кого... Может быть, потому, что за стеной играет моя Галя... Весь день у меня какое-то тревожное, потерянное настроение. Как будто обронил что-то важное, нужное – и не могу найти. Сейчас Галя вернулась из церкви и очень оживлена: до самого дому донесла горящую свечку, и только у самого крыльца свечечка догорела, не потухла, а догорела до конца, обжегши ей пальцы. Рассказала, как на улице какой-то кавалер под ручку с дамой, поравнявшись с ней, хотел было что-то сказать по поводу горящей свечки, но не успел, а только презрительно фыркнул и получил за это «большого дурака». Рассказала и улетела. И вот слышу: подбирает что-то на рояли...
И вдруг как-то светло и тихо стало. Такая знакомая, давно-давно родная мелодия... Вспомнилось, как в далекой юности я услышал ее в необычной обстановке.
Летняя ночь – удивительно ясная, лунная – в моем родном селе... По дороге слышен стук одинокой телеги. Все ближе, ближе...
И вдруг чудесный голос: «Выхожу один я на дорогу, сквозь туман кремнистый путь блестит. Ночь тиха, пустыня внемлет Богу, и звезда с звездою говорит». Не видно ничего, слышно только, как стучат колеса, фыркает лошадь. Голос – высокий, чистый, нежный тенор – как будто плывет из тумана.
...Сижу один за своим столом и так живо чувствую, почему одному мне лучше: «Пустыня внемлет Богу...»
Только не все так идиллически красиво и гармонично в современной автору жизни. Потому что люди вокруг живут – уже именно без Бога. Абсолютно. И читать эти записи – чаще страшно. Воистину – тьма египетская вокруг. И доктор с его семьей – едва ли не единственный посреди мерзости запустения светлый круг. Он и спасает. Как многих, живших в те страшные времена, так и нас, нынешних читателей.
В чем секрет этих записей? Почему, беспристрастно рассказывая о падениях душ человеческих, они всё-таки сохраняют в себе какой-то внутренний свет? Может, потому, что сам автор никого не осуждает, не пытается проклинать. Как врач, он сухо констатирует факты, как христианин – испытывает к падшим только жалость.
«9.VIII. ...Судили комсомольца-активиста за изнасилование.
...Цветущий юноша, комсомолец, избач. Несомненно, в своей ячейке передовой общественный работник, «активист» – как их называют. Не секрет, что в среде этой молодежи усиленно изучают и интересуются вопросами пола. Собрания, конференции, доклады, дискуссии, «проработки» различных тем общественного и политического порядка – это все формальная, трескучая, «для публики», сторона дела. Внутри, для себя, – пол, пол и пол. В самом опасном возрасте, когда пол и так прет со всех сторон, мучает тело, поднимает из темных душевных глубин донную грязь, – молодая душа человеческая оставлена на добычу животной стихии...»
Со втраниц «Записок» порой звучит чей-то голос, записанный доктором: «28.VIII. Всех деточек у меня была только дочка. И она умерла! Теперь бы ей было девять годочков... Никак не могу забыть – все и плачу об ней... В Троицын день пошла на могилку и такой тут удар получила, что и сказать не могу... Срубили, окаянные, рябинку мою... Сама своими руками посадила ее на могилке – девять лет ей было, как и голубушке моей – Клавденьке! Приду на могилку, послушаю: шумит рябинка – точно доченька моя милая говорит... поплачу – и словно легче станет!.. Последнюю утеху-то мою отняли, и за что?! Кому она помешала?! Ведь это было у меня последнее!» (Местная ячейка комсомола так проводила борьбу с религиозными предрассудками.)
Есть в записках и почти комичные ситуации из медицинской практики и просто житейские штрихи, где автор не подает своих рассуждений, а лишь записывает чьи-то слова, фразы:
«30.III. Уж больно вы лекарство-то хорошее дали: ребята прямо одолели, только и пристают: мамка, дай твоего лекарствица! Так все и выпили, сама только попробовала!»
* * *
Но некоторые из записей читать не только страшно, но и почти физически, до спазм в горле, больно, невыносимо больно. У вас есть дети? Значит, и ради вас сберегалась эта тетрадь.
«30.VIII. Ребенок 4 лет, бледненький, прозрачный какой-то. Шейка тоненькая; не лицо, а лик, светящийся изнутри. Голова не держится и клонится к плечу матери. В лице и во всем хрупком тельце полное изнеможение. Мать на случайной работе. Когда уходит на работу, оставляет мальчика одного в квартире, запирая его на замок. С утра и до темноты ребенок совершенно один. Дается ему на весь день кусок черного хлеба и 3-4 картофелины. Представьте себе этого ребенка. Одного в пустой комнате, совершенно без людей... О чем он думает? Чем живет его бедная душа?»
«4.IX. Мамочка, купи мне яблочко! Купишь?!» – «Куплю, куплю, милый мой, дорогой мой!» – «Ну так купи!.. Купишь, сейчас купишь?!» – «Не сейчас, а вот заработаю, получу денежек и куплю, много-много куплю тебе яблочков!..» – «А ты сейчас купи, не надо мне много, ты купи только один яблочек – маленький, самый-самый маленький!»
«7.IX. ...Мальчик 9 лет, сын священника. Резко выраженная неврастения. Причина: насмешки, травля, побои и озорство товарищей по школе. Учительница не только не останавливает детей, а еще сама рассказывает детям разные анекдоты про попов. Мальчик, приходя из школы, все плачет. Несколько дней тому назад учительница вместе с акушеркой написали донос на отца, будто он в проповеди нападал на комсомол. Отца арестовали и посадили в тюрьму».
Читая все это сегодня, пробую представить себе, каким должен быть сам этот человек, врач, помогающий людям, но не всегда и не во всем могущий им помочь. Каким же он должен был обладать характером, чтоб не прийти от всего этого в отчаяние? И, главное, чтобы самому не озлобиться? Ответ прост. Деятельным должен быть этот характер, деятельным во всем. В каждом малом.
«Нужно уметь жить относительно счастливо. А это то же, что вести безубыточное хуторское хозяйство: всем интересоваться, всем заниматься – не повезет в одном, поправить можно другим, третьим», – пишет Ливанов. Такова житейская философия крепкого, надежного человека, труженика.
И сам он не был только высококлассным специалистом-медиком. Он участвовал в создании детских яслей на селе, активно сотрудничал с «Вестником Ярославского земства». Любя эту землю, он на протяжении всей жизни увлекался и земледелием. Вместе со своим отцом он выращивал на своем участке редкие сорта деревьев, кустарников и даже южных растений. Поддерживал активную связь с молодежной секцией Рыбинского научного общества. Активными членами этого общества, позже разгромленного, были и дети доктора.
* * *
Врач – не проповедник, и потому свою «проповедь» к молодежи, ищущей счастья и так страшащейся личного одиночества (кто из людей не прошел через эти состояния!), он почти стыдливо записывает лишь для одного себя в дневнике.
«...Мне захотелось всем им сказать:
– Милые, друзья мои! Как мне хочется всех вас видеть счастливыми. Но в том-то и горе, наше общее горе, что никто не знает: где мое счастье и в чем оно?! И почти всегда чем чище, красивее, чем могучее песня торжествующей любви, тем круче, гибельнее падение. ...А значит: «Боже мой! Как холодно, как неуютно в Твоем мире»...
И в то же время все, кому: «Боже мой, как холодно в Твоем мире», – самые любимые, самые милые и дорогие для иного мира, самые ценные и нужные для здешнего.
Чем больше таких, не познавших личного «счастья» людей, этих бездомных странников на земле, душевно одиноких, – тем ближе к нам небо. Без этих случайных, редких гостей (оттого и холодно им, что они чужие, нездешние) бесконечно сиротливо было бы на земле. От них тепло и светло всем...»
Жаль, что только кусочками я могу привести здесь и размышления Константина Александровича в день празднования в тесном домашнем кругу 25-летия его врачебной деятельности. Потому что читать их надо целиком – настолько ценны они показались для меня.
«19.XII. ...Живу теперь одиноким, впереди рода своего. С внешней стороны жизнь моя сложилась хорошо: здоров, бодр, и семья у меня крепкая, дружная, и поле моей деятельности широкое. ...Но вот что я наблюдаю в себе: чем больше теплоты вокруг меня, тем сильнее внутри меня чувство одинокости, меньшей связанности с другими, далекости от всех – даже самых близких... С каждым годом своей жизни я все реже улыбаюсь и все живее ощущаю свою обособленность в мире. Но не пугаюсь и не скорблю. Вся моя жизнь – в ее прошлом, настоящем и будущем – чувствуется и понимается мною как странничество на земле, как выполнение не моей воли, а Того, Кто послал меня в мир. ... И вот последнее: моя глубочайшая благодарность моему верному попутчику, другу и товарищу моей жизни – жене моей. С благословения святого старца Оптиной пустыни мы начали совместную жизнь, с согласия наших общих родителей, – свободные в своем выборе. Среди всяких тревог и скорбей не распался наш союз и не остыл огонь нашего очага. Стоя вместе с нею на рубеже нашей жизни, я с большими, чем когда-либо, верой и упованием молюсь Небесному Отцу: «Да святится Имя Твое... да будет воля Твоя...»
* * *
Читая и перечитывая эти опубликованные в журнале записки, не могу избавиться от мысли, что именно такие наши соотечественники, как Ливанов, всегда были и остаются солью земли русской. Почему? Да потому, что, не будучи чуждыми ничему, чем живо Отечество, – ни в великих деяниях, ни в малых, – отдают родной земле все, что сами получают от Бога. И разве не такими людьми, независимо от их профессии, земля и держится? И потому так ценны эти записки, что дают нам опыт того, как жить с Богом даже тогда, когда жизнь вокруг становится до невозможного безбожной.
В.Цивунин
| назад |
| вперед |  |
