ВЕРТОГРАД «ЗДЕСЬ Я ПОЛЮБИЛ РУССКИЙ НАРОД...» Из дневника священника пересыльной тюрьмы отца Иосифа Фуделя «Записки из Мертвого дома» Достоевского открыли для нас мир русской каторги, где тоже люди спасаются. Там на изломе нашего национального характера открывается многое, что «в миру» (по выражению одного батюшки, побывавшего в узах) скрыто за суетой. В своем дневнике о.Иосиф не раз говорит, что мы способны нравственно пробуждаться лишь после серьезной встряски. Не предполагая, конечно, что вскоре уже миллионы наших соотечественников окажутся в узах – вымаливая себя и страну. Совесть русского человека – это сила страшная и святая. Она одна двигает нашу историю, хотя мы упорно не желаем этого замечать, размениваясь на второстепенные факты. Но как знать, быть может, из записей о.Иосифа Фуделя мы способны больше узнать о том, какой Россия вступила в ХХ век, чем из фундаментальных статистических справочников. Сердцу, да и уму тоже, мало что говорят данные о тоннах чугуна, километрах мануфактуры и размахе революционного движения. Но вот мы читаем у Фуделя о живом, реальном мужике, которого гнетет и душит его духовное невежество, и видим, как истончается нить между властью и народом. И, что самое важное, находим у о.Иосифа ответ на вопрос: «Что делать?» Ему приходилось отвечать на него ежедневно. В.Г. «Почему народ называет осужденных несчастными?» 1892 год. 31-го октября. Получил от начальника тюрьмы разрешение устроить школу грамоты среди каторжан. Передал ему список желающих учиться. В списке 55 человек. Сделал начальник распоряжение поместить их всех в одну камеру. С Божьей помощью дело начнется.2-го ноября. Первое чтение в тюрьме. Собрал заключенных женщин в школу. На первый раз очень мало было: человек 20; видимо, в диво было... Читал Житие преп.Ефрема Сирина и подробно останавливался на уроках его жизни. Особенно тронули отрывки из слов преподобного: у многих слезы на глазах. По окончании чтения благодарили. 4-го ноября. Второе чтение в тюрьме. Среди женщин в школе. На этот раз пришло человек 40. Видимо, заинтересовались чтением. Читал жизнь священномученика Власия и говорил о почитании угодников. 8-го ноября. Именинник каторжанин Александр пригласил меня к себе. Пришел я, когда он обедал. Был у него пирог, и я отведал кусок; остальные каторжане расселись кругом на нарах и умиленно на меня смотрели; видимо, им понравилось мое отношение к ним. Теперь они уж не относятся ко мне как к начальнику, не пугаются при моем входе в камеру, не изумляются, а спокойно подходят под благословение. 13-го ноября. Зашел в школу. Умилительное зрелище. 40 каторжан стоят на коленях около своих нар и прилежно выводят буквы на грифельных досках. Никифоров озабоченно ходит между нар и показывает. Прилежание замечательное. В другой камере Иосиф Цнобилядзе (грузин) по секрету сообщил мне, что один чеченец, магометанин, хочет креститься. Позвал чеченца. Оказывается, по-русски не понимает, а по-грузински – хорошо; поручил Иосифу обучить чеченца правилам веры по-грузински. 22-го ноября. У женщин 8-е чтение. Житие св.Марии Египетской. Чтение произвело громадное впечатление. 23-го ноября. Между каторжанами заметно разнообразие лиц: тут все племена и национальности; громадное множество восточных людей; общая черта: или тупая забитость, или темная дикость. Среди лишенцев меньше разнообразия; общая черта: осмысленность вида, живость речи. Общественники – это однообразная масса худших крестьян; здесь плутоватость на первом месте. 24-го ноября. Во время обхода моего больницы один больной заявил мне желание присоединиться к Православной Церкви. Оказался беспоповцем. Вынес тяжелый тиф и после того еще какую-то болезнь; теперь совсем поправляется. О причинах своего желания сказал так: «Боюсь умереть, как собака, т.е. без напутствия». 9-го декабря. Был у лишенцев; чтение книг там в полном разгаре; запросы разнообразные, страшный спрос на Псалтирь славянскую; не знаю, чем удовлетворить этот спрос. Точно так же большой спрос на азбуки, Евангелия и толковые молитвенники. Еврей Лейбович возвратил читаемый им Новый Завет на еврейском языке. На вопрос, все ли понятно, сказал, что все понятно, только желательно было бы ему иметь под руками Ветхий Завет для того, чтобы проверять пророчества. Обещал я ему это, и он обрадовался. Лихонин только и мечтает о монастыре. Просил душеполезную книжечку. 5-го февраля. Слушал сегодня проповедь в церкви тюремного замка. Характер обличительный. Вы воры, вы отверженные, вы поделом наказаны и т.д. Не нравится мне. Характер проповеди у заключенных – не растравлять раны, а прикладывать небесный, божественный пластырь на рану. Приидите ко мне все труждающиеся... Задача пастыря в тюрьме – как можно ярче раскрывать и показывать красоту положительного идеала, к которому всех призывает Господь. Эта задача обуславливает и характер тюремной библиотеки: в ней должно быть как можно меньше того, что живописует современную жизнь со всем ее безобразием, и как можно больше тех книг, кои рисуют жизнь высшую, духовную (жития святых, рассказы о жизни первых христиан и т.п.). 12-го февраля. Среди каторжан множество невинно осужденных; одни за бунт попались, другие по обвинению в укрывательстве убийства, третьи и большинство по обвинению в поджоге; часты случаи подкупа свидетелей. Замечательны такие случаи: один брат совершил преступление, другой брат узнает об этом после совершения деяния, по родственному чувству не доносит и идет в каторгу с ним. Многие невинно осуждаются вследствие формальной неправоты; вследствие какой-либо формальной неправильности отвели его свидетелей, и человек пропадает. Формальный принцип в юриспруденции. Знают ли наши законодатели и судьи, какое страдание нравственное приносит такому каторга? Человек навеки отрывается от семьи; семья распадается; кормильца отняли – нравственное клеймо на семье; жена бросает детей, идет за мужем, а если с детьми, то не лучше. Добровольно следующие, добровольно страждущие. Картина свиданий в тюрьме с женами и детьми. И на такое безысходное нравственное страдание осуждаются, например, за то, что солдат нагрубил офицеру или на посту совершил кражу. Не слишком ли строга оценка преступлений?.. Только здесь, в тюрьме, я понял весь глубокий смысл народного названия узника несчастным. Только здесь я понял, что такое истинное несчастье и как легко впасть в него всякому человеку! Даже страшно становится. Удивляюсь я замечательно христианскому настроению многих узников, осужденных невинно: ни малейшего ропота; ясное сознание того, что наказаны за прежние грехи; раскаяние в этих грехах и желание только одного – чтобы не наказывал Господь в будущей жизни... Такое настроение встречал я у множества, конечно, у народа, а не интеллигенции; интеллигент ведь остается сам собою – гордым, рассудочно-резонерствующим. Здесь я полюбил русский народ, потому что узнал его. В русском мужике есть одно бесценное качество: под грубою корою предрассудков, невежества, суеверий в нем таятся на дне души христианское мировоззрение и настроение. Это его и спасает в несчастии, это его и возвышает перед другими народами и перед нашим интеллигентом, который свободен от суеверий и хотя бы был даже православно верующий, все-таки не обладает полным христианским мировоззрением; прогресс изломал его. Интересный факт: среди заключенных в пересыльной сидел бывший иеромонах, осужденный за изнасилование. Он пел на клиросе; как-то вздумал почитать во время обедни апостола, арестанты заволновались и потом сильно протестовали единодушно: «Как смел он еще читать апостола...» В этом протесте выражалось у них не осуждение самого преступления, а того, кто именно такое преступление сделал. Судебные чины все усилия употребляют на то, чтобы процент осужденных был никак не менее 35, т.е. такой же, как в других странах. Надо проследить этот процент подробно. 28-го апреля. Мальчик, 18 лет, за поджог ссылаемый, прочитавши «Училище благочестия», чуть не со слезами просил у меня подарить ему эту книгу. Очень полезная книга, по его словам. Замечательный преступник: мальчик 14 лет изнасиловал девочку 8 лет и, чтобы она не донесла, убил ее и 4-летнюю девочку, которая была свидетельницей. Очень многие отдают свои последние деньги, чтобы купить душеспасительную книгу... Англичанин Бедекер приезжал и раздавал арестантам книги Священного Писания. Раздавал, конечно, без выбора – всем и каждому. Многие ухитрялись получить по несколько экземпляров; вечером в тот же день курс на книгу был 3-5 коп. Многие употребили на папиросы. Двое бродяг обратились к Бедекеру с письменной просьбой помочь им; он им дал 100 руб. на двоих. На другой же день деньги эти были проиграны бродягами в карты... При отправке партии старшие надзиратели берут взятки от тех, кто раньше хочет быть отправленным. Удивительно не это, а то, что находятся арестанты (среди каторжан), которые, имея средства, взяток не дают, считая это бесчестным (Акопов). 4-го июня. Крестил сегодня магометанина Кочекаева. История его такова: за ограбление сидел в пятигорской тюрьме во время предварительного следствия. Там же сидел с ним православный приказчик Алтухов; этот последний стал учить Кочекаева грамоте и стал проповедовать ему Евангелие. За три месяца он выучился порядочно читать. Проповедь пала добрым семенем. Когда он прибыл ко мне в пересыльную, то первым делом его было купить у меня турецкое Евангелие. Я немного удивился этому, но еще более удивился, когда по прошествии двух недель Кочекаев решительно заявил мне, что желает креститься. Так как его товарищи, магометане, заподозрили его намерения и стали его притеснять, то пришлось его поместить в секретную камеру. Здесь он в течение одного месяца сам, без посторонней помощи выучил главные молитвы и Символ Веры. Это первый пример такого ревностного и сознательного отношения к делу принятия православия. Во время Петровского поста в таганской тюрьме начальство вдруг переменило постную пищу на скоромную. Из-за этого произошло возмущение. Ездил туда помощник инспектора Миклашевский; возмущение прекратилось само собой, когда опять стали давать постную пищу. Где это возможно, кроме России? На днях у меня говел (исповедовался и причащался) Петр Соколов, тот самый, который прошлой осенью просил меня помочь ему уверовать. Рассказывают из прежней тюремной жизни такой случай: богослужение совершалось в Сборной. На богослужение выпросились у начальства и политические, но стояли скверно, становились задом к алтарю, разговаривали, смеялись над богомольными арестантами. Арестанты один раз заявили свое недовольство по этому поводу дежурному помощнику. Тот не обратил на это внимания, и все осталось по-прежнему. Тогда кандальные во время одной службы не выдержали, бросились на политических и жестоко их исколотили... * * * ...В большом ходу у арестантов Псалтирь церковная. Просят почитать, многие просят оставить у них навсегда. Причина этому та, что читают они Псалтирь за упокой. Характерная черта: убийца молится за свою жертву. По слухам, каторжанин Жеребков убит своими сотоварищами за то, что пользовался привилегией не носить кандалы; этими же кандалами они его и убили. На днях мне передал один общественник рубль и просил отслужить панихиду об упокоении Захара. Оказывается, что этот рубль он был должен этому Захару, но в связи с его смертью принес мне для панихиды. Факт выдающийся, хотя бы даже и не среди преступников... Заметил я, что многие тюремные священники чрезмерно строги (запрещают на 4 года и т.д.), а некоторые чрезмерно снисходительны. Разработать вопрос о наказании за укрывательство. Интересны мотивы бродяжничества у некоторых лиц: 1) происходящий из хорошей фамилии совершил кражу; чтобы не позорить родных, исчезает и делается бродягой; 2) совершил несколько грехов против 7-й заповеди, впал в уныние, 12 лет после этого не говел, не почитая себя достойным, хотя в церковь ходил, затем, когда тоска дошла до высшей степени, решил взять на себя добровольное страдание, ушел и объявился бродягой; в тюрьме в первый раз говел (это бывший сельский учитель)... * * * Интересно сопоставление кающихся: свободных и заключенных. Истинное покаяние (с ясным сознанием греховности, со слезами и плачем о грехах) на свободе встречается только у людей высокой духовной жизни (как у монахов, подвижников и т.п., см. Четьи-Минеи). Средний человек кается очень плохо, в лучшем случае, он только серьезен, в большинстве он исполняет формальность, считая себя небольшим грешником. Следственные почти такие же. Иное дело заключенные; и здесь состояние духа различно по категориям; худшая категория – общественники, немного лучше лишенцы, но самые лучшие – каторжники. Многие из них каются с горьким плачем, многие, даже невинно осужденные, горько плачут о самых простых грехах, считая их причиной наказания Божия. Так что мне приходилось только успокаивать и удерживать кающегося от уныния. Интересные выводы: стена каторжной тюрьмы в иных случаях имеет то же значение, что и стены монастыря. И затем: какое же ожесточенное сердце имеет средний человек (который ни горяч, ни холоден, а тепл), если для пробуждения его необходимо такое средство, как наказание каторгой?.. «Будет ли прощение от Господа разбойникам?» – спрашивает меня на исповеди один каторжанин. На мой вопрос, отчего он так спрашивает, он ответил, что ему многие товарищи твердили: «Какое же прощение ждать разбойникам? Никакого нет и не будет; мы люди пропащие». Интересный факт и не единичный: отчаяние – общее явление среди каторжан. Так что тюремному священнику предстоит главным образом поддерживать малодушных и унывающих; обличать ему нечего, потому что совесть лучше его обличает каждого преступника. Но интересно: отчаяние не есть ли причина многих отчаянных поступков? В действиях каторжан очень много напускного, отчасти ради товарищества, отчасти, чтобы заглушить совесть. Умилительное зрелище представляет кандальное отделение в день отправки на Сахалин. После того, как партия вызвана (перекличка), все, обратясь к иконе, начинают петь молитвы; многие становятся на колени, молитва искренняя, непринужденная, со слезами. В женском отделении бабы в это время ревут. Почти в каждую партию, отправляемую на Сахалин, выношу я крестики. Замечательно, что почти все без исключения подходят ко мне и просят благословить на дорогу крестиком, многие при этом – имея на груди кресты. Искренность, с какою благодарят за благословение, не позволяет сомневаться в искренности религиозного чувства. Из этого факта видно, что если не все говеют, то не от безверия, а по другим причинам (малодушие, боязнь тюремных толков или же отчаяние, уверенность в том, что разбойнику нет прощения). Почему народ называет осужденных несчастными? Не потому ли, между прочим, что сумма переносимых ими страданий может быть гораздо выше совершенного преступления?.. * * * Когда говорим о наказаниях, то должны принимать в расчет характер русского человека. Наш крестьянин лично в нравственном отношении чрезвычайно слаб. Все исследователи народной жизни приходят к этому заключению (Достоевский, Кавелин, Глеб Успенский и др.). Развитие кулачества и мироедства среди крестьян доказывает эту мысль. Характер религиозности русского народа односторонен: мужик бьет поклоны, ставит свечи и в то же время тащит из кармана ближнего. Убийца, прежде чем убить, перекрестится. Для мужика, чтобы не опускаться в тину безобразия, необходима встряска (гром не грянет – мужик не перекрестится). Существует множество рассказов из народной жизни, из которых видно, как знамения Божии и наказания поддерживают в народе страх Божий, который без этого совершенно исчез бы. Но затем после хорошей встряски русский человек скорее всякого другого способен образумиться. К этому присоединяется еще присущее мужику сознание своей греховности, а отсюда смирение. На этих факторах и необходимо строить систему наказания. Законы должны быть строже, люди – добрее. Каждое преступление должно вызывать хорошую встряску. (Телесное наказание, каторга, одиночное временное заключение и т.д.). Затем наказание не должно быть вечным и растворяться должно милостью и снисхождением. «Теперь эта связь заменилась бездушной формалистикой...» Замечательно велик спрос среди арестантов на книгу «Потерянный Рай» Мильтона. Один арестант выписал Библию в переплете (цена ее З р.). Лавочник взял с него 4 рубля. Каторжанин и этого не пожалел, чтобы только иметь святую книгу. В Древней Руси законы были строже, наказания суровее, но зато отношения людей к заключенным проще: тогда и простолюдины, и цари посещали темницы, многие получали полное прощение и выходили на свободу, была тогда живая связь между свободными и узниками... Теперь эта связь заменилась бездушной формалистикой. Узник отделен от всего мира не только физической, но и нравственной стеной; что ему от того, что камера светла, что его кормят хорошо, когда он не видит ни в ком живого участия к себе. Ему нужно живое общение с людьми милосердными, тогда и возрождение его возможно. Не оттого ли теперь тюрьма есть синоним школы порока и преступления? И в этом мы идем в хвосте за Европой. Последнее слово гигиены в устройстве тюрем, бессмысленный труд, иногда проповедь, скользящая по поверхности души и мертвящий формализм во всем... Счастье еще, что при европейских формах устройства наших тюрем сердца тюремщиков остаются теми же русскими... Тот суд, который оправдывает явно виновного, растлевает преступников; они скорее мирятся с осуждением невинного, видя в том наказание за грехи... Убеждения, вынесенные мною из тюремной практики: 1) Глубина и истинность православно-христианского мировоззрения. 2) Высота русского мужика, воспитанного в этом мировоззрении. 3) Ложь и несправедливость формального суда. Правда внутренняя никогда не сойдется с правдой внешней, и никогда ни один суд не может олицетворять правосудие. Фемида слепа не потому, что перед ней все равны, а потому, что для нее закрыта душа человеческая. Когда исповедуешь заключенных и одновременно с ними их надзирателей, то ясно видишь, в чем все зло. Первые исповедуются с полным сознанием, каются, плачут; вторые исполняют формальность, а между тем грехов у последних больше, чем у первых (многие преступники успели уже очистить себя покаянием, а условия тюремной жизни не позволяют грешить, тогда как надзиратели постоянно в грехе живут). Самый главный недостаток русского человека – это его полное религиозное невежество. В нем есть общее покаянное чувство и сознание своей греховности, но нет ясного представления о реальном грехе и нет навыка анализировать свою жизнь и замечать грехи; оттого на исповеди почти всегда однообразно убийственное: «Грешен, батюшка». Так продолжается до тех пор, пока гром не грянет. Совершилось преступление (человек впал в несчастие, как выражаются), последовала законная кара и... тот же человек как бы проснулся от сна: он уже кается иначе, он как бы переродился. Но для этого перерождения необходима очень сильная встряска вроде каторги. Тюрьма не имеет никакого значения. На этом можно было бы основывать наказания... * * * Привели ко мне исповедоваться каторжанина совершенно слепого; осужден на 6 лет за изнасилование. Сам он отрицает свою вину. Страшное дело и страшное обвинение! Мне, по крайней мере, становится все более ясно, что центр тяжести судебной реформы заключается в предварительном следствии. Дело не в суде коронном, не в суде присяжных, а в гарантиях справедливого и полного предварительного следствия; мне кажется, что настоятельно необходимо отвести место прокурору и защитнику в камере судебного следователя, изгнав их из суда. Возвращаюсь к слепому: он уже 27 лет слеп, страдания претерпевает благодаря слепоте, конечно, вдвое больше, чем другие (его и толкают, и смеются над ним, и обижают). А затем, что же он слепой будет делать на каторге? Но юристам что за дело до таких психологических тонкостей? А вот еще случай: мачеха не взлюбила своего пасынка, мальчика лет 11-13, и подговорила мужа убить его. Как же они исполнили это? Завели его в лес, привязали к дереву и заморозили; говорят еще, что наблюдали издали, как бы не развязался. Приговорены оба к каторге на 10 лет. Спрашивается: какая разница в наказании их и в наказании того мужика, который в пьяном виде подрался с товарищем и убил его? В первом случае тонкая нравственная развращенность, во втором – только невменяемость. Но суд знает одни факты, а не внутреннее состояние подсудимого. Такое-то преступление обозначено такой-то статьей – и достаточно. Подрались мужики в кабаке. Один из них оказался убитым, т.е. умер от побоев. Остальных приговаривают на 4 года в каторгу. И вот здоровый, неразвращенный крестьянин оставляет семью (жену, 6 чел. детей) бедствовать в деревне, и сам едет бедствовать (т.к. что он будет делать, отбыв срок каторги?). Сопоставьте сумму страданий всех потерпевших со степенью в данном случае... которая карается законом. Удивительно, как неравномерно накладываются эпитимьи тюремными духовниками. Так, один за случайное (необдуманное) убийство был запрещен на 6 лет, другому назначена была эпитимья на 50 поклонов в день (это в тюрьме?!), третий за обдуманное убийство не получил никакой эпитимьи. * * * Удивительна в арестантах живость их верноподданнического чувства. Недавно на молебне, когда пели «спаси, Господи, люди Твоя», я был поражен усиленным звоном кандалов, что бывает только при «Отче наш», «Херувимской» и т.д. Жена рассказывала, как она до слез умилялась, услышав вырвавшуюся из глубины души арестанта молитву: «Господи, спаси и помилуй нашего царя-батюшку». На исповеди часто слышишь искреннее раскаяние: «Ругал государя и властей». Сравни с этим привычку интеллигента постоянно осмеивать распоряжение власти. «Благословите, батюшка, мне пострадать» Бродяга Григорий Чельненко. Оставил дом, жену и взрослых детей и пошел бродить ради спасения души. Один каторжанин так проводит время: с вечера спит до 12 ч. ночи. С 12 ч. ночи встает на молитву и молится до утра. Как тяжело смотреть, как уходят женские партии. К концу июля приют (Сергиево-Елизаветинский) наполняется; при женах бывает по несколько детей (по 3, по 4), в это-то время начинаются все детские болезни. В конце августа отправка женщин. И вот, если ребенок в семье нездоров, то остается без семьи еще на целый год... Случалось мне несколько раз слышать на исповеди от арестантов, что они на суде оговаривали других лиц, которые благодаря этому осуждены и страдают теперь невинно... * * * Волков (каторжанин) 55 лет, кладет уже второй год по 400-500 поклонов ежедневно (по собственному желанию). Один арестант осужден на 12 лет за убийство в пьяном виде. Когда я неосторожно выразил ему сожаление о тяжести наказания, он с живостью воскликнул: «Мало мне еще это: разве так следовало бы по грехам моим? Лет на 30 надо бы». Другой невинно осужденный на каторгу не только без ропота говорил об этом, но с явным удовлетворением: «охота мне потрудиться». 1-го марта 98 года. Уволены из тюрем больницы вследствие сокращения штатов все сестры милосердия (7 человек). Это большой урон для духовной стороны тюремного дела. Сестры вносили в дело струю свежего, здорового гуманного чувства и этим многих и многих преступников если не исправили, то заставили задуматься о лучшей жизни. Большая потеря и для меня. Сестры хоть отчасти дополняли то, что я не успевал делать. Потеря и для самих арестантов, они плакали, когда прощались с сестрами, целовали их платье, руки. Они говорили: «Лучше пусть отнимут у нас чай, сахар, молоко, лишь бы только оставили сестер». И чего тюремное управление достигло этой мерой? 3000 руб. в год экономии! Только. А сколько слез осушено сестрами, сколько жизней спасено благодаря их уходу, сколько душ возвращено с погибели?.. И как оценить труды этих сестер, из коих большинство служило не менее пяти лет. Сказали им только за четыре дня о том, что они не нужны. Никакого пособия не дали. И только разрешили три месяца остаться на казенной квартире... * * * Каторжный Пряхин (убивший за 10 лет человек 18) не мог сидеть в карцере более суток; он умолял выпустить его, так как в темноте ему все время представлялись все его убитые жертвы. Как силен голос совести!.. И может ли человеческое наказание сравниться с Божеским наказанием! В связи с этим вопросом рассмотреть вопрос о смертной казни. Многие требуют ее. Но не есть ли она в некоторых случаях превосхищение Божьего наказания?.. Братья Башковы осуждены в каторгу по оговору в подделке монеты. Настоящий преступник, который впутал их, желая сам оправдаться, сам осужден и ужасно страдает от укоров совести. Но замечательно, что Башковы относятся к нему благодушно. Сперва они посердились на него, но потом (по совету своих стариков) перестали сердиться, примирились с участью и стали даже иногда помогать ему (делились с ним и т.д.)... Есть закон, чтобы все арестанты без исключения говели. Это невыносимо для духовника, это оскорбительно для святыни. Пока у меня не обязывают каторжных говеть, я имею гарантию того, что приступают к таинству только ищущие Его, желающие. Но если бы погнали всех без исключения исповедоваться! Что тогда делать? Где была бы гарантия того, что святыня не повергается псам? Как отличить тогда ищущего от смеющегося над таинством? Замечательно, что каждый год непременно встречается один или двое бродяг, ставших таковыми из побуждений нравственных. Один скрылся от стыда, что жена его стала развратничать, другой – желая добровольным страданием загладить свой грех. «Благословите, батюшка, мне пострадать», – приставал ко мне на духу один такой бродяга... (Газетный вариант)
На глав. страницу.Оглавление выпуска.О свт.Стефане.О редакции.Архив.Почта.Гостевая книга |