ОТЧИНА
У нас в гостях Николай КОНЯЕВ, руководитель Санкт-Петербургского – Николай Михайлович, чем для вас стало 300-летие Петербурга?  – Основным событием в эти дни стало пребывание в нашем городе мощей св.апостола Андрея Первозванного. Все эти языческие шоу, карнавалы, безудержное веселье – это одна, можно сказать, плотская, сторона торжеств. А мощи святого апостола – это Дух, это православие. – А сам Петербург для вас – православный город? – Об этом я давно раздумываю, и, в общем, эти раздумья с юбилеем не связаны. Как результат этих раздумий – рождение идеи литературного цикла «Петербургские святые». Катализатором его создания послужили те страшные разговоры, которые начались в конце 80-х – начале 90-х годов о том, что есть, мол, некая «петербургская национальность», что Петербург – это и не Россия, это европейский город, который был построен Петром I с единственной целью: уйти от дремучей, замшелой Руси... С последним я отчасти согласен. Да, Петр I строил город именно для того, чтобы уйти, порвать с той Московской Русью, с той Святой Русью, которая для русского человека – все. Он и место-то для будущего города выбрал очень специфическое. Помните у Пушкина: «На берегу пустынных волн, стоял он, дум великих полн». В этих местах никто не селился по той простой причине, что эта территория периодически покрывалась водой. Все живое гибло. Были какие-то финские рыбацкие поселки, куда во время путины приезжали рыбаки, а потом уезжали. Но давайте посмотрим немного вокруг. Всюду древние русские места: Валаам, Старая Ладога – первая русская столица, затем место на Ижоре, где св.благоверный князь Александр Невский остановил крестоносцев и этим спас православие на Руси. Все это – мощное энергетическое пространство русского православия. Император Петр выбрал место чуть в стороне, на затопленной водами земле. Ценой неимоверных усилий, народных страданий и горя город был построен. И что же мы можем увидеть в этом городе? Какая-то совершенно другая, чуждая русскому духу, жизнь. – В чем это выражалось? Есть такая книга – «Петербург при Иоанне Иоанновне». Это воспоминания современников, которые при Анне Иоанновне посетили Петербург и описали свои впечатления. Они увидели, что здесь никто не говорил на одном языке – это была пестрая смесь немецкого, голландского, польского, шведского, русского языков. И что-либо понять в этой смеси было невозможно человеку, который не жил в Петербурге. Существовала некая стихия первобытного языкового моря. Не немецкий, не азиатский, не русский город, а что-то непонятное. И лишь постепенно Петербург приобретает русскую душу. И в том, что это произошло, огромная роль наших петербургских святых... Тут мы и подошли к размышлениям о Санкт-Петербурге, о судьбе блаженной Ксеньюшки, которые я хочу сегодня предложить читателям «Веры». Беседовал И.ВЯЗОВСКИЙ
|
БЛАЖЕННАЯ КСЕНИЯ
| «Монахам никаких по кельям писем, как выписок из книг, так и грамоток светских, без собственного ведения настоятеля, под жестоким на теле наказанием, никому не писать и грамоток, кроме позволения настоятеля, не принимать, и по духовным и гражданским регулам чернил и бумаги не держать...» |
Это не из Емельяна Ярославского.
Это цитата из «Правил», приложенных к «Духовному регламенту»...
«18-го августа, – сказал по этому поводу А.С.Пушкин, – Петр объявил еще один из тиранских указов: под смертною казнию запрещено писать запершись. Недоносителю объявлена равная казнь».
А отмена Петром Первым тайны исповеди, превращение им священства в официальных осведомителей Тайной канцелярии?
Но Бог не бывает поругаем.
И мы видим чудо...
Именно в Петербурге, в той самой столице, неведомой доселе рабовладельческой империи, где воздвигают Романовы вавилонскую башню антирусского абсолютизма, является первая после петровских реформ святая, которую еще при жизни признал русский народ святой, – блаженная Ксения Петербургская.
1.
Словно ангел, возникает она в душноватой и мутной атмосфере царствия Анны Иоанновны – неведомо откуда и неведомо как...
Хотя и жила Ксения Григорьевна в городе, устроенном Петром I по западному образцу со всей положенной регулярностью и полицейской бюрократией, хотя и принадлежала по происхождению к привилегированному обществу, но не уловилась в бюрократическое сито ее – из молитв и чудотворений сотканная – жизнь.
Не сохранилось ни точной даты рождения Ксении, ни сведений о ее родителях... О земной жизни святой Ксении достоверно известно только то, что про нее ничего достоверно не известно. Исследователи полагают, что родилась блаженная Ксения в 1731 году – в самом начале правления Анны Иоанновны. Это можно было бы назвать случайным совпадением – только что случайно в Божием мире? И разве можно назвать случайностью, что Господь послал русскому народу праведницу и утешительницу именно тогда, когда опустилась над нашей родиной страшная ночь бироновщины.
1731 год памятен многими событиями. В январе с рыбным обозом из Холмогор пришел в Москву 19-летний помор Михайло Ломоносов, «гоняющийся за видом учения везде, где казалось быть его хранилище». Его приняли в Славяно-греко-латинскую академию при Заиконоспасском монастыре.
Учредили кабинет министров. В него вошли граф А.И.Остерман, князь А.Черкасский, граф Г.И.Головкин. Сенат лишен верховной власти. Синод подчинен Сенату, в результате чего все православные архиереи попали в зависимость от лютеранина Остермана.
Восстановили канцелярию Тайных розыскных дел.
В этот год скончался 51-летний святой Иннокентий Иркутский, первый в Сибири прославленный чудотворец, и умерла 62-летняя царица Евдокия Федоровна, первая жена царя Петра I, мать царевича Алексея, бабушка императора Петра II.
Еще в этом году сделано было очередное ограничение прав русских крестьян. Им запретили брать подряды, торговать в портах и заводить фабрики.
И еще... В начале 1731 года полковник Федор Степанович Вишневецкий, возвращаясь из Венгрии, куда ездил за вином для Анны Иоанновны, встретил в селе Чемер у дьячка церкви воспитанника Алексея Розума и привез его в Петербург. Обер-гофмаршал граф Рейнгольд Левенвольде поместил мальчика в хор при Большом дворце. Здесь черноглазого казачка увидела цесаревна Елизавета и уговорила Левенвольде уступить юного хориста. Через несколько лет, когда камер-пажа цесаревны, сержанта Алексея Никифоровича Шубина, сослали на Камчатку, Алексей Розум занял его место в постели Елизаветы. Он стал к тому времени высоким и чрезвычайно красивым брюнетом.
Есть, есть зловещая логика в совпадении дат начала правления Бирона, любовника императрицы Анны Иоанновны, с датой появления в Петербурге Алексея Григорьевича Разумовского, которому предстоит стать любовником будущей императрицы Елизаветы Петровны – двоюродной сестры Анны Иоанновны. И Бирон, и Разумовский получили практически неограниченную власть в России, будучи абсолютно неподготовленными к ней, как, впрочем, и их коронованные благодетельницы.
Анне Иоанновне было 37 лет, когда она стала русской императрицей. Елизавете Петровне – 32 года.
Пользуясь выражением В.О.Ключевского, отметим, что молодость обеих сестер прошла «не назидательно». Ни Анну Иоанновну, ни Елизавету Петровну не готовили к тем многотрудным обязанностям, которые им предстояло исполнять. Они оказались на вершине власти, не зная, что делать с этой властью.
Анна Иоанновна, и принимая доклады министров, думала, как бы поскорее улизнуть в конюшню к любимому герцогу, а Елизавета Петровна и в Тронной зале вела себя, как в девичьей: из-за пустяков выходила из себя и публично бранилась с послами и царедворцами «самыми неудачными словами».
Как остроумно заметила Екатерина II, при Елизавете Петровне «не следовало совсем говорить ни о прусском короле, ни о Вольтере, ни о болезнях, ни о покойниках, ни о красивых женщинах, ни о французских манерах, ни о науках; все эти разговоры ей не нравились...»
Анна Иоанновна и Елизавета Петровна были двоюродными сестрами, и та удивительная легкость, с которой восходят они к самодержавной власти, не случайность, а закономерность. Она определена самим характером петровских реформ, логикой строительства того государства, которое он задумал.
Русское дворянство из сословия служивого стремилось превратиться и превратилось при Анне Иоанновне и Елизавете Петровне в сословие рабовладельцев, за поддержку онемечивания правящей династии.
Онемеченная русская Анна Иоанновна назначила своим наследником Иоанна Антоновича, обладателя – он был сыном полунемки и чистокровного немца – четвертинки русской крови. Полунемка Елизавета Петровна назначила наследником такого же, как Иоанн Антонович, «четвертничка» – Петра-Карла-Ульриха.
Анне Иоанновне, когда она умерла, было сорок семь лет. Елизавете Петровне – пятьдесят два года. Обе умерли еще не старыми. Обе – от пресыщения своих страстей...
2.
В эти правления и возрастает блаженная Ксения Петербургская.
Считается, что в 1755 году ее выдали замуж...
Это были неурожайные, голодные годы. Крестьяне умирали от голода, но именно в эти годы, чтобы оградить дворян от произвола ростовщиков, учредили государственный дворянский банк. Капитал его был образован из денег, получаемых от продажи вина.
Именно в эти годы начинается по проекту архитектора В.В.Растрелли грандиозное строительство Зимнего дворца в Петербурге.
И еще два события произошли накануне вступления Ксении Григорьевны в самостоятельную жизнь...
20 сентября 1754 года у великой княгини Екатерины Алексеевны родился сын, нареченный Павлом, – будущий российский император. Считалось, что с рождением ребенка – наследника престола – завершается миссия Екатерины II в России. Ребенка сразу отняли у матери, и теперь она «могла узнавать о нем только украдкой, потому что спрашивать о его здоровье значило бы сомневаться в заботе, которую имела о нем императрица, и это могло быть принято очень дурно».
А 10 декабря 1754 скончался святитель Иоасаф Белгородский, 49 лет от роду. Про святителя говорили: «Умер он, умерла с ним и молитва».
Родился император Павел...
Скончался святитель, с которым умерла молитва...
Кажется, что события эти никоим образом не связаны со вступлением в самостоятельную жизнь Ксении Григорьевны, и, тем не менее, связь существует.
Как мы знаем из нашей истории, Павел мог и не стать русским императором. Слишком могущественные силы не желали этого. На пути к престолу стояла сама его мать – императрица Екатерина II...
Как предвестие этого беззакония, как свидетельство того, что любое беззаконие возможно в мире, где «умерла молитва», в 1756 году по приказу Елизаветы заключили в Шлиссельбургскую крепость императора Иоанна VI Антоновича. Произошло это как раз накануне завершения короткой семейной жизни Ксении Григорьевны...
И вот тут мы подходим к совершенно загадочному и необъяснимому...
Считается, что мужем Ксении Григорьевны был Андрей Федорович Петров. Он пел в придворном хоре императрицы и носил чин полковника. Откуда взялись эти подробности, неведомо. В списках певчих дворцовой капеллы имя Андрея Федоровича Петрова не значится. Это весьма странно, учитывая его чин...
В принципе, придворных певчих тогда награждали, и награждали очень неплохо. Придворный певчий Яков Шубский получил в награду за пение потомственное дворянство. Певчий Алексей Разум стал графом Разумовским, а его брат президентом Российской Академии наук и гетманом Украины.
Однако, минуя постель императрицы, до чина полковника дослужился, кажется, один только певчий – Марк Полторацкий. Но он был регентом.
Кем же был в дворцовой капелле Андрей Федорович Петров, если он имел чин полковника или соответствующий ему по табели о рангах? И главное – почему об этом не сохранилось никаких сведений?
Ответа на это нет, и резонно задаться вопросом, а был ли вообще в реальной жизни полковник Андрей Федорович Петров, певчий дворцовой капеллы?
Ведь известно о нем только из рассказов самой Ксении Григорьевны, из преданий о ее жизни...
Так почему же не допустить, что и имя супруга, и звание его – лишь тот язык святого юродства, на котором выражала Ксения Григорьевна мысль, которую необходимо было постигнуть русским людям, жившим тогда? Ту мысль, которую боимся постигнуть мы и два с половиной столетия спустя...
– Бедный Андрей Федорович осиротел... – говорила Ксения Григорьевна в 1757 году, начиная исполнение своего подвига юродства. – Один остался на свете...
– Как же ты жить теперь будешь, матушка? – соболезнующе спрашивали у нее.
– Похоронил свою Ксеньюшку, теперь Андрею Федоровичу Петрову ничего не нужно... – отвечала Ксения Григорьевна. – Дом я подарю тебе, Прасковья, только ты бедных даром пускай жить. Вещи сегодня же раздам, а деньги в церковь снесу, пусть молятся об упокоении рабы Божией Ксении...
Многие тогда думали, что молодая вдова лишилась рассудка.
Детей у Ксении Григорьевны не было, и она раздала все свое имущество, накинув на плечи полковничий мундир, ушла. Жила милостыней и уверяла всех, что Андрей Федорович – это она и есть Андрей Федорович Петров! – жив, а умерла его супруга, Ксения Григорьевна...
В самом сочетании имен, должности и звания Андрея Федоровича Петрова, певчего полковника, чудится нам некое искривленное отражение реальных событий и персонажей русской истории.
Такое ощущение, что соединились в этом клубке и имя несчастного императора Иоанна Антоновича, и не намного более счастливого императора Петра Федоровича, и «крестника» матери императрицы Анны Иоанновны – Андрея Ивановича Остермана, и всесильного фаворита Елизаветы Петровны – певчего графа Алексея Григорьевича Разумовского.
Но, разумеется, невозможно перевести в правильные, логически завершенные формы этот язык святого юродства. И вовсе не нужно. Ведь для того и принимала блаженная Ксения Григорьевна подвиг юродства, чтобы износить на плечах своей святой молитвы этот страшный петровский мундир, в который пытались застегнуть Русь...
Попытаемся представить себе тот день, когда вышла Ксения Григорьевна на улицу, вглядимся в ее фигурку, вставшую на сыром петербургском ветру в таком нелепом на ее плечах – это ведь только женщинам, подобным полунемке императрице Елизавете Петровне, нравятся обрисовывающие все их формы военные одеяния – полковничьем мундире. За спиною остались счастливая, беззаботная жизнь, теплый дом... Впереди были холод, сырость, нищета...
Отметим тут, что произошло это в 1757 году, когда был издан указ, запрещавший нищим и увечным бродить по петербургским улицам. Нищих ловили. Молодых и здоровых сдавали в солдаты и матросы, а негодных отсылали на каторжные работы. В принципе, Ксения Григорьевна подпадала под указ от 29 января 1757 года, и, как негодную к службе солдатом или матросом, ее должны были отправить на каторжные работы.
Хорошо хоть, что милостивым указом Елизаветы отныне запрещено было рвать ноздри женщинам...
Еще в этом году основали Российскую Академию художеств в Петербурге...
Завели публичный театр в Москве...
Разрешили продажу уральских заводов частным лицам.
А в мае, после того, как Англия заключила союзный договор с Пруссией, в Версале был заключен оборонительный договор между Россией, Францией и Австрией, и началась кровопролитная и редкая по бессмысленности (для России) Семилетняя война.
24 июня. Русские войска заняли Мемель – крепость Восточной Пруссии на Куршском заливе, а 19 августа одержали победу над прусской армией Левальда при Гросс-Егернсдорфе. Но уже 7 сентября С.Ф. Апраксин приказал отойти от занятых русскими войсками прусских крепостей. Предательство было таким очевидным, что Апраксина предали суду. Он умер под следствием осенью 1758 года от апоплексического удара...
Целыми днями бродила блаженная Ксения Григорьевна по Петроградской стороне, кутаясь в полковничий мундир. Беспризорные мальчишки, завидев нищенку, бросали в нее камни. Ночевать Ксения Григорьевна устраивалась, где придется. Иногда – на паперти церкви святого Апостола Матфея, но чаще – уходила за городскую окраину и всю ночь молилась там посреди покрытых ночною тьмою полей. Какая же великая молитва жила в измученном сердце блаженной Ксении, если сумела эта молитва переплавить личное горе в молитвенное заступничество за других?
|
Одни петербуржцы считали тогда Ксению Григорьевну сумасшедшей, другие – пророчицей. И все они ошибались. Ксения была святой... Но еще многие должны были пройти годы, прежде чем поняли петербуржцы, что послана Ксения в утешение православному люду в этом городе, построенном на замощенных русскими костями чухонских болотах...
Только годы спустя стали замечать – если побывает Ксения в чьей-то семье, там надолго водворяются мир и счастье. Если заглянет Ксения в лавку – хозяину гарантирована отличная торговля. Если извозчик подвезет Ксению, то вернется он в этот день с хорошей выручкой... И теперь, где бы ни появлялась эта женщина, кутающаяся в изношенные лохмотья мундира, обутая в рваные башмаки, тотчас ее окружали люди. Торговцы упрашивали заглянуть в их лавки и взять хоть что-нибудь. Пока Ксения Григорьевна шла по улице, рядом следовали экипажи. Извозчики умоляли блаженную проехать в коляске хоть несколько шагов. Матери спешили к Ксении со своими детьми, пребывая в уверенности, коль одарит блаженная ребенка лаской или просто погладит по головке, здоров будет ребенок и счастлив.
3.
А жизнь в империи шла своей бессмысленной чередой, где увеселения знати сменялись преступлениями, а преступления новыми увеселениями...
Сама императрица Елизавета Петровна, разорявшая казну империи своими дворцами и нарядами, искренне верила, что легче всего погубить душу, войдя в долги.
– Если оставишь долги после себя и никто их не заплатит... – рассказывала она будущей императрице Екатерине II (тогда еще только великой княгине), – тогда душа твоя пойдет в ад...
При этом собственные мотовство и распутство, столь разорительные для казны, смертным грехом Елизавета Петровна не считала. Похоже, что «дщерь Петрова» считала самодержавную монархию для того и существующею, чтобы удовлетворять любые свои желания и похоти. Но долги платить все равно пришлось...
Хотя и не самой Елизавете Петровне.
Предание полагает, что от ее тайного брака с певчим графом Алексеем Григорьевичем Разумовским родились двое детей. Об участи сына известно только то, что он жил до начала XIX века в одном из монастырей Переяславля Залесского. Дочь же стала известна под именем княжны Таракановой.
Следы нескольких княжон Таракановых обнаруживаются в различных женских монастырях, и по этому поводу остроумно было замечено, что в России нет женского монастыря, который не имел бы предания о какой-либо таинственной затворнице. Тем не менее, одна из предполагаемых княжон Таракановых, инокиня Московского Ивановского монастыря Досифея, – абсолютно реальная историческая фигура, более того имя ее фигурирует среди подвижников благочестия.
«Жизнь инокини Досифеи, – пишет о ней Е.Поселянин, – представляет собою пример великого бедствия, ничем не заслуженного несчастия. Царской крови, родившись, казалось, для радостной жизни, для широкого пользования благами мира, она была в рассвете лет и сил заживо погребена, но вынесла безропотно тяжкую долю и просияла подвигами благочестия».
Считается, что княжна Августа Тараканова была направлена заграницу, и там она воспитывалась и жила, пока не явилась некая самозванка, вошедшая в историю под именем принцессы Володомирской, которая объявила себя дочерью Елизаветы Петровны... Несчастная самозванка была заманена графом Орловым на корабль, привезена в Россию и посажена в Петропавловскую крепость, где и скончалась в 1775 году.
Эта интрига имела печальные последствия для настоящей княжны Таракановой. Встревоженная восстанием Пугачева, объявившего себя, как известно, Петром III, императрица распорядилась доставить в Россию и настоящую дочь Елизаветы Петровны. В Петербурге с княжной беседовала сама императрица Екатерина II. Она долго рассказывала о смутах, обрушившихся на Российскую империю, и в заключение объявила, что, дабы не вызвать нечаянно государственного потрясения, княжне следует отказаться от мира и провести остаток дней в монастыре.
Противиться государственному благу Тараканова не имела возможности и предпочла смириться со своей участью. Местом заточения княжны Екатерина II избрала Московский Ивановский монастырь, который покойная Елизавета Петровна и устраивала как монастырь для вдов и сирот знатных лиц. Здесь и содержали теперь ее дочь, ставшую инокиней Досифеей.
Келью Досифеи составляли две низкие сводчатые комнаты, с окнами во двор. Кроме игуменьи, духовника и келейницы, никто не входил сюда. Окна были постоянно задернуты занавесками. Досифею не пускали ни в общую церковь, ни в трапезу. Иногда для нее совершалось особое богослужение в надвратной Казанской церкви, и тогда туда, кроме священника, причетника, игуменьи и келейницы, никого не пускали. Двери Казанской церкви, пока там находилась Досифея, наглухо запирались.
«Понятны, – пишет Е.Поселянин, – те глубокие внутренние муки, которые переживала она в своем невольном затворе. Конечно, она сравнивала его со своим прошлым: величием своих родителей, своей прежней вольною и роскошною жизнью, и какая тоска в эти минуты должна была грызть ее душу!»
Последние годы жизни Досифея старалась жить в полном уединении...
Ее хоронили торжественно. На похороны явилась вся московская знать, и во главе всех – главнокомандующий Москвы граф Гудович, женатый на графине Прасковье Кирилловне Разумовской. Тело затворницы положили у восточной ограды Новоспасского монастыря (здесь размещалась усыпальница рода Романовых), на левой стороне от колокольни. Могилу ее покрыли диким камнем, с надписью: «Под сим камнем положено тело усопшей о Господе монахини Досифеи обители Ивановского монастыря, подвизавшейся о Христе Иисусе в монашестве 25 лет и скончавшейся февр. 4 д. 1810 года».
Можно только подивиться, как чудовищно несправедливо устраиваются судьбы в доме Романовых... Родная дочь императрицы Елизаветы Петровны становится монахиней-затворницей, а чужеземка Екатерина – императрицей.
Но могло ли быть иначе, если преемники Петра I и заняты были чудовищно несправедливым строительством. Из Святой Руси строили они рабовладельческую империю, где рабами становились сами русские.
Безошибочным было подлое классовое чутье стремительно формирующегося класса дворян-рабовладельцев. Они согласны были принять любого государя, лишь бы этот император был как можно более чужим по крови порабощенному ими народу.
(Окончание в следующем выпуске)
 | назад |
| вперед |  |
