ВЗГЛЯД

Как «соответствовать духу Евангелия»?

Обсуждение книги «Гость камеры смертников,
или Начальник тишины» инока Всеволода (Филипьева)

Христос здесь и сейчас

Вечером я взяла в редакции книгу, хотела просмотреть – и не отложила, пока не дочитала. А наутро созвонилась с подругами и Москвой и заказала пачку этой книги, главным образом, для того, чтобы ее прочитали наши дети, потому что эта повесть для них написана. Автора ее, инока Всеволода, мне приходилось слушать на Рождественских чтениях. Он оставил впечатление открытого и светлого человека. Книга подтвердила, что это впечатление не было ошибочным.

Главному герою повести около 30, зимой 2002 года он возвращается в Москву после 10 лет в зоне и в скором времени мученически погибает. И погибает не один, – первой погибает девушка Василиса, которую он, Влас, хочет вызволить из подпольного борделя, то есть это повесть об убийцах, блудницах, встретивших Христа и Им к себе взятых. Что же до более точного жанрового определения, то мне кажется, что это христианская сказка для детей любого возраста. Допетровская жанровая система была идеальной, если учесть, что книжные жанры дополнялись устными, и это в целом соответствовало языковой системе, где два языка – церковнославянский и русский – органично дополняли друг друга.

То есть жития со сказками хотя и сближались в так называемых народных редакциях или даже в патериковых переводных повестях, но все-таки разницу все понимали. Жития заканчиваются смертью, а сказки – свадьбой. Я из этого когда-то давно, еще до крещения, сделала вывод, что для житийного героя смерть и есть свадьба. В «Начальнике тишины» герои легко делятся на два разряда, то есть таких, для которых «смерть есть свадьба» – это Влас с Василисой, и остальных, у которых дело к настоящей свадьбе идет.

Толком ведь никто не знает, какой должна быть христианская художественная литература. Лично я уже много лет при каждом удобном случае принималась пытать патриархийных деятелей, что читать с детьми. «Русскую классику и современную христианскую литературу», – отвечали они. Повесть инока Всеволода – пример и того, и другого. То есть написана она и «по Достоевскому», и по Честертону с Льюисом, и, отчасти, по братьям Стругацким. Последнее требует разъяснений в том смысле, что братья Стругацкие, может быть, и занимательно писали, но уж никак не по-христиански. Однако в смысле занимательности на них можно сослаться.

Хотя есть и лучшие примеры. У Бориса Ширяева в «Неугасимой лампаде» есть такой весьма любимый мною герой, «утешительный поп» Никодим, который в карцере на Секирке рассказывает лагерникам «сказки», за что и любят его все очень – и праведные, и грешные. Инок Всеволод тоже рассказывает нам такую «утешительную сказку».

Я узнаю в его повести многое, в том числе себя и некоторых своих знакомых, в «православной подруге» Власа, например. Не надуманны и образы преступников. В своей жизни я столкнулась с такой историей: двое мальчишек угнали чужую машину покататься. Одного из них старший брат отмолил и уберег от зоны, и теперь давно уже оба брата иночествуют, а другого осудили, и в зоне он стал отморозком, вышел, зверски убил несколько человек, и его приговорили к расстрелу – заменив потом пожизненным заключением.

Другой мой давний знакомый пока воевал в Афгане, прямо из университета в армию загремев, жена его вновь вышла замуж и уехала с новым мужем и ребенком в Германию. Чего он не то что бы жене, Провидению не может простить. Когда говоришь таким людям: «Бегите в храм скорей!» – они отвечают: «А что твои попы понимают в нашей жизни?» И теряешься. Но вот в «Начальнике тишины» тоже встречаешь образ такого «афганца», который вернулся с войны отмороженным и стал серийным убийцей. Но по милости Божией попал – недостреленным и недомороженным – «по ошибке» в морг, а прямо оттуда – к отцу Серафиму для спасительной и новой жизни.

Один пласт книги посвящен убийцам и блудницам, обретающим веру, другой – людям, которые давно уже пришли к Богу, по духу принадлежат старой, Святой Руси.

«Начальник тишины» – так называется рукопись, которую один из таких героев, старец Серафим, находит в полуразрушенной келье кавказского пустынножителя и читает по мере развития действия. Это духовный дневник умершего безымянного обитателя этой кельи, и получается, что сочетание «внешней» повести с этой рукописью дает «проложный» эффект, когда занимательность и духовная польза не противоречат друг другу. Вот один кусочек из рукописи: «Во всю жизнь свою не стоит оставлять надежду на встречу с опытным наставником в умном делании. И Господь не посрамит упования нашего... Если ты изучаешь творения святых отцов-исихастов, но изучаешь их не смиренномудро, то можешь впасть в прелесть. Но если ты писания отцов об умном делании и молитве Иисусовой сознательно не изучаешь и изучать не собираешься, то, без сомнения, ты уже в прелести...»

Кроме того, в книге талантливо и живо – потому что с живой верой – пересказываются несколько житий. Вернее, сами явившиеся главному герою святые рассказывают о себе для укрепления его веры – что, кстати говоря, всегда и было целью всей агиографии: рассказом о подвигах святых укрепить в вере остальных членов Церкви. Например, преподобный Виталий, живший в VII веке, рассказывает, как он год за годом ходил к блудницам, обращая их ко Христу, а все жители его города были убеждены, что монах – блудник. И только после смерти св.Виталия открылась истина.

Еще одному герою повести, медбрату больничного морга Архипычу, снятся сцены из жизни Федора Михайловича Достоевского, и эти сцены – еще один, третий, слой повествования. И мне кажется, что самый умилительный и утешительный эпизод в повести – когда Архипыч с отцом Серафимом о Достоевском беседуют. Есть что-то глубоко трогательное в том, что в 2002 году два русских старика в повести молодого русского инока говорят о Федоре Михайловиче как о ком-то «третьем», родном и близком. Так, словно Алеша Карамазов воплотился и написал это. Архипыч – не Горкин из «Лета Господня», отец Серафим – не старец Зосима и не утешительный поп Никодим, но оба эти героя, конечно, в ряду светлых образов духовных старцев, без которых молодым немыслимо трудно по-божески жить.

Мне думается, что новая русская духовная христианская литература такой и должна быть, как «Начальник тишины». Утешительной для тех, кто теряет надежду и радость жизни в наше жестокое, бессердечное время, как сказано в аннотации к книге.

Н.Петренко

Кто начальник

«Когда оканчивается земной путь христиан, за ними приходит Начальник тишины, Начальник покоя, и берет их в Свой блаженный покой, потому и зовут их «покойниками» – это строки из новой книги инока Всеволода (Филипьева) «Начальник тишины». Чем больше я ее читал, тем больше меня охватывало чувство досады и огорчения. «Ну вот, и он туда же», – думал я. Дело в том, что «Начальник тишины» – это художественная повесть (объемом 20 печатных листов, 316 страниц текста), в которой наряду с такими персонажами, как убийцы, проститутки, служители сатаны, действует Сам Господь Иисус Христос со святыми. Именно в честь Господа, Он в книге именуется «Гостем», книга и получила свое название.

События повести происходят в наше время, в 2002 году, в Москве и Северной Америке, но сюжет полностью вымышлен. Он построен в форме приключенческого детектива, отображающего все стороны противоречивой современной жизни. Описаны самые грязные стороны нашего апостасийного времени – с притонами, тюрьмами, убийствами, продажными священнослужителями и прочим набором пугающей действительности, без которых не обходится ни один современный криминальный детектив, ни один художественный фильм. Единственное отличие в том, что все происходящее густо замешано на околоцерковной тематике. Книга перенасыщена мистическими откровениями, всевозможными явлениями, борьбой сил добра и зла, которая ведется на земле в наше время не только через живых людей, но и через воплотившихся в конкретных личностей: Самого Господа Иисуса Христа со всеми святыми и князя тьмы с его демоническими приспешниками – отвратительными и богомерзкими злодеями.

Автор свободно перемещает Иисуса Христа и святых во времени и в пространстве, придумывает для них совершенно фантастические ситуации, которые, возможно, и похожи на какие-то мистические откровения из истории Церкви, тем не менее, являются чистым вымыслом автора.

Если бы я не знал инока Всеволода по другим его произведениям, то, вероятно, отнесся бы к его книге точно так же, как и к любому другому современному бульварному роману: я бы просто не стал ее читать. Но инок Всеволод зарекомендовал себя как православный публицист и богослов, как духовный писатель и поэт. Его статьи часто появляются в православной периодике. Из-под его пера вышло несколько книг стихов и прозы: «Крещение покаянием», «Сокровенное», «Святорусское откровение миру», «Ангел Апокалипсиса». Кроме всего прочего, он монах, спасается в Свято-Троицком монастыре в США, в Джорданвиле, и от него как духовного пастыря и руководителя в его новой работе я ожидал увидеть какие-то неожиданные душеспасительные откровения миру.

Безусловно, и Господь, и все святые в его повести спасают людей, поступают по Божиим заповедям. В этом плане инок Всеволод, зная хорошо церковную жизнь, богословские труды и Священное Писание, постарался не ударить лицом в грязь. Да и главные герои – убийцы и проститутки – постепенно преображаются, становятся лучше и чище, готовы умереть за Христа и... умирают, добровольно приняв мученический венец.

Как бы оправдывая свой художественный вымысел, инок Всеволод выводит в повести писателя Ф.М.Достоевского, который снится сторожу московского морга старику Архипычу. Архипыч видит Федора Михайловича в XIX веке в Петербурге, в его времени, как бы озаренного идеей нового романа, в котором главным героем будет Сам Спаситель во время Своего Второго Пришествия на землю. «А ежели Этот Самый Спаситель вот сюда, к нам, в столицу Российской империи, прибыл бы? – вопрошает автор через Достоевского. – Если б явился Он пред очи той самой барыни, приняла бы она Его? А я бы принял? Или опять бы мы Его распяли и сделались великими и малыми инквизиторами? Вот ведь вопрос поважнее шекспировского. Подожди, подожди! – оживился писатель. – А идея-то достойна изучения! Может, и в самом деле подобный сюжет в романе вывести? Но допустимо ли? Не предосудительно ли? Что скажет критика?.. Но ведь использование художественных приемов для блага Церкви и проповеди Евангелия допустимо, я думаю... Только нужно соблюдать одно очень важное условие: все сочиненное должно соответствовать духу Евангелия и церковным догматам... Да, именно – все сочиненное не должно противоречить православному вероучению. С Божией помощью, нужно будет попробовать идею сию применить...»

Не знаю, как насчет Федора Михайловича, бродили ли у него подобные мысли в голове, и прав ли инок Всеволод, использовавший в оправдание своих художественных замыслов нравственный авторитет Достоевского, но вот что касается меня, автора этих строк, то я подобными идеями переболел. И вот какие события этому сопутствовали.

Один мой знакомый, обратившись к Богу, познав для себя радость живой православной веры, так же, как инок Всеволод, задумал написать большую повесть, чтобы через нее как можно больше людей привести к Богу. И такое художественное произведение он в 1993 году создал. Озаглавил его так же в честь Иисуса Христа «Звезда Рождества», наполнил сюжет мистическими явлениями. Его главный герой так же терпит гонения от мира и в конце концов в праздник Рождества принимает мученическую смерть за Христа, возносится на небо. На том свете он встречается с Господом, со всеми святыми, видит Божий рай и Небесный Иерусалим. После Своего Праведного Суда Христос предупреждает героя повести, что близятся кончина мира и время Второго Его пришествия на землю, потому что мера Божьего терпения за погрязший в беззакониях мир иссякла. Он говорит, что миссия героя на земле еще не закончена, что ему нужно возвратиться на землю, чтобы, подобно Иоанну Крестителю, подготовить путь Спасителю.

Хотя мой знакомый и определил жанр своего произведения как «фантастическая повесть», тем не менее, все там у него было похоже на правду, основано на похожих реальных историях воскресения умерших людей. Но вот, чтобы переместить Господа Иисуса Христа и всех святых с неба на землю, автор этой повести как-то до такого не додумался. Произведение было одобрено в Союзе писателей, рекомендовано к печати. И вот с помощью редактора автор стал ее доводить до издания. Эта работа с неверующим редактором растянулась на два года. За это время мой товарищ полностью пересмотрел свои взгляды на творчество, понял, что любой вымысел – это грех, за любое слово писатель несет ответственность перед Богом. Осознал он все это после того, как обнаружил, что начинает жить жизнью своего главного героя. Это было ужасно. В итоге товарищ уничтожил рукопись и все черновики повести, чему ныне безмерно рад.

Ведь как это можно придумывать поступки Господу, как можно предугадывать действия святых, думать за них и за Бога? Кто мы такие? – грешные люди. И в отношении себя-то мы не знаем Божией воли, а откуда нам может быть известно, как бы повел себя Господь в тех или иных обстоятельствах, приди Он снова на землю? Если что и можно предсказать, то это наше поведение. Если бы сегодня какой-то человек, подобно Христу, стал изгонять торговцев из храмов, переворачивать торговые лавки, то блюстители порядка из прихожан или священнослужителей сразу же вызвали бы наряд милиции и посадили такого ревнителя нравственности в тюрьму за хулиганство. Еще бы навесили ему всяческих ярлыков, и только что в сатанисты не записали.

Ни с богословской, ни с какой другой точки зрения мы не можем объяснить поступки даже святых угодников Божиих, которые для спасения человека могут и по щеке его ударить при всем честном народе, и прогнать от себя. Они-то видят, за что его бьют, какой грех совершил этот человек, а главное – какое спасительное действие окажет такое вразумление, а мы ничего этого не видим и со своими «евангельскими» рассуждениями начинаем осуждать такого человека. Все угодники Божии, которые прославлены Церковью, были гонимы миром, преследуемы... и не только людьми бездуховными, но и самой Церковью. Мне вспоминаются действия дивеевских блаженных, которые на произвол лжеученика батюшки Серафима Ивана Тихонова и церковных властей, защищая наказы батюшки Серафима, начинали настоящую «войну»: могли и архиерея по щеке ударить, и начать бить стекла, и драться, и бушевать, и давить насмерть беззащитных котят (почитайте второй том Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря о.Серафима Чичагова).

За время работы в христианской газете «Вера» перед моими глазами прошли судьбы тысяч новомучеников, каждый из которых достоин отдельной книги. И оказалось, что не надо ничего выдумывать. Жизнь гораздо ярче, многограннее и интереснее любого художественного замысла. Она непредсказуема, удивительна и тем интересна. Потому что живые люди, пусть и святые, совершают ошибки, совершают какие-то не понятные для человеческого разума поступки, не вписывающиеся в представление о евангельской справедливости, и, конечно, их мера самопожертвования и служения Богу гораздо правдивее и полнее всех художественных вымыслов, хотя бы и талантливо написанных. Для читателей ясно, что это неправда, что такого в жизни быть не может, а поэтому и веры к такому произведению нет никакой.

Не знаю, будет ли каяться в своем творчестве инок Всеволод. Я-то лично твердо убежден – не монашеское это дело писать художественные произведения. Впрочем, в современном мире каких только метаморфоз не встретишь даже среди монашествующих. То и дело слышишь, как видные отцы Церкви устраивают рок-концерты, чтобы перед многотысячной беснующейся аудиторией вместе с ними выступить с христианской проповедью. Все чаще священнослужителей можно видеть на сцене, исполняющих песни, с гитарой, в черном подряснике и с крестом на груди, словно они пришли не на концерт, а в храм на богослужение.

Согласитесь, что очень трудно представить кого-либо из христианских святых, таких как Макарий Великий, Афанасий Афонский, Сергей Радонежский, на месте вышеперечисленных отцов, хотя они были наделены не меньшими талантами.

Несмотря на мое неприятие такого писательства, как повесть «Начальник тишины» инока Всеволода, я бы все-таки посоветовал ее прочитать, хотя бы с тем, чтобы понять, в какие заблуждения мы, православные, склонны сейчас впадать. Но боюсь, что эта книга послужит соблазном для людей творческих, которые не так хорошо воцерковлены, как инок Всеволод, и тоже захотят написать про Христа и святых, по-своему толкуя евангельские сюжеты и истины. К сожалению, такие печальные примеры в нашей литературе есть: это и явно богохульная повесть «Мастер и Маргарита» Булгакова, и Евангелие от богоборца Толстого, проповедующие свои еретические откровения миру. Под духовным водительством таких революционных писателей народ отпал от Христа, а вся страна единой поступью пошла в ад, встречать светлую зарю коммунизма. Думаю, что каждому человеку надо прежде всего иметь страх Божий, а если он есть, то вряд ли кому-то захочется иметь какое-либо иное общение с Господом, как только через постоянный покаянный плач и призывание имени Божия в своих непрестанных молитвах о помиловании.

Е.СУВОРОВ

назад

вперед

На глав. страницу.Оглавление выпуска.О свт.Стефане.О редакции.Архив.Почта.Гостевая книга