КНИЖНАЯ ПОЛКА
ЦВЕТ И КРЕСТ
50 лет памяти писателя Михаила Пришвина
Неизвестный писатель
Как писатель и русский философ М.М.Пришвин до сих пор, спустя полвека после его кончины, не оценен по достоинству. Самое же печальное, что о Пришвине настоящем (а не «школьном») почти ничего не знают православные. Между тем от раннего детства и до глубокой старости Михаил Михайлович шел по пути осмысления промысла Божия в жизни всего творения и каждого человека. Об этом написаны все его книги, и особенно многотомные дневники писателя. Сам Пришвин считал, что дневники, ежедневные записи, сделанные на протяжении полувека, – главный труд его жизни. К сегодняшнему дню напечатаны только шесть томов дневников (меньшая часть из сохранившихся). По дневникам мы узнаем «неизвестного Пришвина» – верующего христианина.
Жизненный путь его был негладким. Как и многие наши писатели-русофилы, родился он в центральной России, под Ельцом. В юношеском возрасте Пришвина выгнали из гимназии (за то, что устроил «побег в Америку»). И какой силой воли нужно было обладать, чтобы не сломаться, не озлобиться, а, как скажет сам писатель, «всю жизнь наживать себе улыбку». Впоследствии Пришвин закончил университет, учился в Германии, стал агрономом, за революционные настроения попал в тюрьму. И опять-таки то, что другого могло бы лишить силы воли – пребывание в одиночной камере, – ему, наоборот, помогло обрести себя. Он понял, что «засмыслился», что слишком много «думал чужими мыслями». А вслед за этим прозрением Бог послал ему и испытание – это была любовь. Девушка, которую в качестве конспиративной невесты прислали к нему друзья-революционеры, стала его настоящей невестой. Но женой стать не смогла...
Из первой несчастной любви и родилось писательство Пришвина. Сосредоточение внимания на жизни всего мира, описание этой жизни, бегство в природу были способом спастись от боли. В знаменитой поэтической повести «Женьшень» запечатлелась неуловимость или неумение воплотить высокое чувство к женщине в реальной жизни. Как напишет писатель в дневнике, «от Прекрасной Дамы детей иметь не дано». Наверное, потому он пошел по пути «разделения» – женится на неграмотной деревенской женщине, и ей будет принадлежать только плоть его, а свободная и тоскующая душа поведет его по дорогам странствий, которые запечатлеются в книгах «В краю непуганых птиц» (1907 г.), «За волшебным колобком» (1908 г.), «У стен града невидимого» (1909 г.).
Осмысление революционных событий, пожалуй, более всего приблизило Пришвина к пути сокрытого христианского писателя, по которому он шел уже до конца дней.
Осмыслением этого пути и стала книга, только что увидевшая свет.
Как может у автора, отошедшего в вечность полстолетия назад, выйти новая книга? Для русской истории это факт неудивительный и не единичный. Многие писатели в советское время писали «в стол». Еще в годы революции Пришвин задумал книгу, которой дал символическое название «Цвет и крест». В ней он собрал очерки и статьи, печатавшиеся в периодике, рассказы 1914-1918 годов и исполненную христианским осмыслением революционных событий повесть «Мирская чаша» (1919 г.). Пришвин продолжал дорабатывать «Цвет и крест» в 20-е годы, но уже тогда понял, что никакой надежды на издание такой книги в советской стране быть не может. Однако своим потомкам он завещал «особо сберечь» папку, в которой хранились ее материалы. В нынешнем, юбилейном для Пришвина, году, наконец, питерское издательство «Росток» выпустило ее в свет.
Свет во тьме
В собранных в книге публицистических очерках, дневниковых записях, художественных произведениях Пришвин описывает крестные дни Русской земли, но не останавливается на том, что в одном рассказе он назвал «тьма-тьмущая», а старается и во тьме узреть свет. Как записано в дневнике писателя, «я, может быть, больше многих знаю и чувствую конец на кресте, но крест – моя тайна, моя ночь, для других я виден, как день, как цветы».
А в самой повести «Цвет и крест» этот образ, символически отражающий трагическую русскую реальность, развернут в полноте: «Начиналась весна, и так захотелось мне побывать на больших наших разливах, послушать у воды колокольный звон, посмотреть на лугах цветы алые, синие, золотые… родина моя! Вырвался, повидал Русь – нет ничего, обманула весна: везде раздоры, дележка, обманный крик на мираж: «Земля, земля!» – и нет земли, цвет измят, крест растоптан, всюду рубят деревья, как будто хотят себе рубить крест – орудие казни позорной».
Пришвин как настоящий христианин (правда, никогда этого не декларировавший) брал в сердце чужую боль, боль всей своей родины, но не отчаивался. Описывая не только ужасы революции, но и советские лагерные стройки и тяготы войны, он всегда искал источники радости:
«Вот я вижу теперь ясно, как нужно жить, чтобы вечно любить мир и не умирать в нем: «Друг мой, – шепчу я, – не входи до срока в алтарь исходящего света, обернись в другую сторону, где все погружено во мрак, и действуй силой любви, почерпнутой оттуда, и дожидайся в отважном терпении, когда голос тайный позовет тебя обернуться и принять в себя свет прямой».
И далее он пишет: «Источник радости и света встретился мне на пути, но я не раз встречался так в жизни и скоро терял. Как удержать мне в памяти тропинку, по которой пришел сюда, навсегда. В пении последней пчелы я слышу голос: «Передай любимому цвет свой и возьми крест!» Тогда в этих цветисто-разукрашенных деревьях, кажется мне, складываются знакомые лица и совершается тайна посвящения.
Выхожу на опушку леса, в поля уже дано знать о моей радости в лесу, синеют скрещенные верхи, ликуя, поднимается в прозрачность последний жаворонок. Вот по скрещенным верхам поднимаются двое каких-то, вероятно, обыкновенных людей, но как чудесно изукрашена трава под их ногами, такие тонкие зеленые кружева!
Выше и выше поднимаются и затерялись на рубеже, поросшем муравою, в полях молодой озими.
Я малодушно растерялся перед наступающей в поле тьмой, но и тьма не могла закрыть моего радостного мира: еще не успела потухнуть вечерняя заря, как с другой стороны поднималась луна, свет зари и свет луны сошлись вместе, как цвет и крест в ярких сумерках.
Какая тишина в ярких сумерках полей! Как пустая бунчит под ногою земля, зажигаются звезды, пахнет глиной родной земли – невозможная красота является в ярких сумерках, когда расстаешься навсегда с родной землей».
Пришвина всю жизнь называли «описывателем природы», «писателем-охотником» – но разве только внешнюю природу описывал он? В процитированном отрывке из книги «Цвет и крест», так же, как и в других книгах, природа представляется величайшим благодатным произведением Великого Художника, сохранившим в себе отблеск рая, из которого был изгнан человек. И чем больше земная жизнь становится похожа на «адские картины», тем важнее не потерять чуткое внимание к природной благодати, уметь находить в ней неиссякаемые источники радости и благодарить даже за самую малость – за полянку с подснежниками, за зеленые поля с желтыми одуванчиками, за теплые дожди и сильные ливни – за все это дыхание Божие в природной жизни.
Любовь
«…Разрешение проблемы любви состоит в том, чтобы любовь-добродетель поставить на корень любви по влечению и признать эту настоящей, святой любовью.
Так что корень любви – есть любовь естественная (по влечению), а дальше нарастают листики, получающие для всего растения питание от Света. Это и есть целостность (целомудрие). Источник же греха – разделение на плоть и дух.
...Есть слова, несущие в себе ложные понятия. К таким ложным понятиям принадлежит «целомудрие». Огромное большинство людей под этим словом понимают девственность. На самом деле целомудренное существо не обязательно является девственным. Целомудрие есть сознание необходимости всякую мысль свою, всякое чувство, всякий поступок согласовывать со всей цельностью своего личного существа, отнесенного к Общему – Всечеловеку».
В этой цитате из «Дневника любви М.М. и В.Д.Пришвиных» – «Мы с тобой» – подводится итог жизненных и писательских поисков.
Волшебный колобок, как в сказке, привел героя к Марье-Моревне. И она сказала ему: «А ты соедини!» Соедини дух и плоть, веру и деяние, мечту и жизнь. И помогла ему сделать то, к чему он сам стремился всегда, искал от детства.
Пришвин-писатель после встречи с Валерией Дмитриевной Лебедевой вполне обретает себя. Лучшие его произведения написаны после этой встречи – когда ему было уже за 60. «Кладовая солнца», «Корабельная чаща», «Осударева дорога», «Глаза земли» и поздние дневники – это не зарисовки с натуры и не только художественно отточенные тексты, но и философские притчи. Большинство из них читателям известно, а вот книги, которые являются ключом к пониманию философии Пришвина, принадлежащие перу его жены-друга Валерии Дмитриевны Пришвиной, до сих пор остаются неизвестными широкому читателю.
Град Китеж
Валерия Дмитриевна назвала свои воспоминания «Град Китеж» (в прошлом году впервые изданы «Московским рабочим»), в них она рассказала о том, как сохранялись духовные сокровища под шквалом исторических событий в России ХХ столетия. Рассказала о том, как в юности со своим другом, впоследствии принявшим мученическую кончину иеромонахом Онисимом (Полем), постигала «любовь, как условие Царствия Божия». Воплотить в жизнь то, что открылось в те годы, удалось спустя 20 лет при встрече с М.М.Пришвиным. Об этом написано в книге «Мы с тобой».
«Москва. Зима 1939-1940 года. Люди миллионами безвинно томятся и умирают в тюрьмах, ссылках, лагерях. Над миром нависла черной тучей война. В это страшное время встречаются двое, и из их встречи рождается любовь».
Главная мысль дневника Пришвина, прокомментированного Валерией Дмитриевной, – «только путем личной любви можно приобщиться к всечеловеческой (евангельской – Л.И.) любви».
Книгу эту советую прочитать внимательно и, может быть, не один раз, потому что в ней впервые настолько подробно, не по-книжному, а исходя из опыта отношений, говорится о «любви в Боге», и не о платонической или романтической любви только, а о любви супружеской. Пришвин впервые развенчивает свойственное многим верующим, но не осознаваемое ими, толстовское гнушение плотью, а по сути – осужденное еще древним Собором «гнушение браком».
«Основа переворота духовного состояла сначала в том, что исчезла искусственная черта, разделявшая в моей душе любовь чувственную от душевной и духовной. Л. (Валерия Дмитриевна, домашнее имя Ляля – Л.И.) научила меня понимать любовь в единстве, всю Любовь как Целое.
Второй этап моего нового сознания таков: как в понимании любви исчезла перегородка между грубой любовью и духовной, так смерть потеряла свое прежнее значение, и жизнь в своей творческой силе, минуя смерть, соединилась с жизнью бесконечной. …На самом деле черты между земным и небесным миром вовсе не существует».
О том, как реально, практически совершалось преодоление этого разделения земли и неба, В.Д.Пришвина написала в книге «Наш дом».
Слово не умирает
Валерия Дмитриевна, пережившая своего друга почти на 30 лет, не только сохранила рукописи, издавала книги, но и воспитала настоящих учеников-друзей. Перед своей кончиной (в 1979 г.) она завещала им рукописи и создание в Дунино под Москвой (где жили Пришвины) литературного музея.
Благодатным местом можно назвать подмосковную усадьбу Пришвина, где вас всегда встретят, как родных. Нет ощущения мертвых экспонатов в этом музее. Даже старинная послевоенная машина, стоящая в гараже, кажется живым существом (недаром Пришвин называл ее женским именем).
Входишь в пришвинский дом на высоком пригорке, и начинают звучать слова из его книг: «Страстная радость жизни, выражаемая не греховными страстями, а любовью и поэзией, – почему это не чудо? Почему радостью жизнь нельзя постигать, а непременно только страданием?»
«Многие верят потому только, что страшно не верить и остаться ни с чем. Вера в живого Бога у них давно перешла в привычку, охраняющую личное спокойствие. Им кажется – невозможно остаться без Бога, и они не видят, что живой Бог только и ждет, чтобы они вышли из пут своих привычек и стали к Нему лицом».
Как поучительны эти слова, и не из гордыни или стремления поучать они сказаны, а из свойственного Пришвину подлинного смирения. «Нет, не дни в нашем распоряжении, а только мгновения... Пишу о вчерашнем дне и мучаюсь тем, что так мало взял себе от его богатств. Тружусь теперь. Вспоминая тот день, когда взял все, и не могу нигде поравняться силой своего творчества с богатством проходящего дня. И даже самое лучшее в моих писаниях становится жалким по сравнению с истраченным на него временем и, при подсчете вдохновенных минут, с часами, днями, неделями рассеяния, наступающими после вдохновения…» Ни слова не сказано о Боге, о вере в этой дневниковой записи, но здесь присутствует такое богопредстояние, которого мы, пожалуй, не встретим ни у одного писателя, которое вообще редко среди людей.
И в дунинском музее, куда мы советуем при возможности направиться тем, кто заинтересуется «неизвестным Пришвиным» (благо от Москвы совсем близко – полчаса на электричке), не станут говорить о Боге, о Церкви, о вере. Но все, что вы там услышите о жизни и творчестве писателя и его жены и друга Валерии Дмитриевны, заставит вас по-новому взглянуть на привычные вещи, углубиться в собственное сердце и поискать путей возвращения к «первой любви», о которой писал апостол и евангелист Иоанн Богослов.
Людмила ИЛЬЮНИНА
 | назад |
| вперед |  |
