В моем родном доме, в старой конторке, обнаружила я недавно потрескавшийся на сгибах лист бумаги с перечислением вещей. “Диван деревянный с изогнутыми подлокотниками - крестному сыну; сундук расписной - крестной дочери; швейная машина - племяннику, самовар - племяннице, сукно на пальто - двоюродной сестре; валенки-катанки - двоюродному брату; отрез штапеля на пальто - внучатой племяннице; шаль клетчатая - племяннице... Из расспросов узнала, что незадолго до своей смерти надиктовала это моя старая родственница, одинокая и набожная женщина. “Завещание это, похоже, но почему-то ни печати, ни штампа, - вслух рассуждала я. Но меня тут же поправили: “Не завещание, а бласловленные вещи”.

И правда, как это я смогла запамятовать о “бласловленных вещах, которые на нашей Удоре можно встретить едва ли не в каждом доме. Не исключение и наш дом. Стоило мне оглянуться вокруг, как они тут же попали на глаза. Литые иконы в божнице - благословение дедушки и бабушки своим дочерям, моим маме и тете. Толстая старопечатная книга в шкафу - благословение духовной сестры моей крестной матери. Изящная стеклянная сахарница на столе -тоже “бласловленная вещь. Ее моей маме незадолго до своей кончины передала троюродная сестра. Сразу все и вспомнилось, безо всякой бумажки. Что же касается листочка с “бласловленными вещами, которую я в конторке нашла, то она, можно сказать, уникальна. Насколько знаю, “бласловленные вещи, кроме памяти, нигде не фиксируются. Узнать о них можно только со слов.

Вспоминаю детство. Собрались как-то у нас несколько пожилых родственниц. Сидят, беседуют степенно. А одна свой сон пересказывает: “В сарае каком-то Александру увидела. Говорит, нас тут несколько человек, все в лесу работаем. А сюда приходим отдохнуть. А я и просить ее, что, мол, спешишь-то, присядь-присядь, уставшая небось. Она же вздохнула: села бы, да пол-то голый, холодный. Постелить же мне нечего. С тем и проснулась. Заволновались старушки. А потом порешили: мучается бедная. А все из-за того, что умерла “круто, из своих рук никому ничего отдать не успела, а родственники на помин ее души даже платочка не дали. Тут же принялись вспоминать, кто и что им когда-то благословил. Вспоминали - и со слезами на глазах себя “казнили”: “Ох, недоходное покойнику наши малые моления. Видит Бог, не смогли сполна постараться за душу усопшаго...”

Последние слова и объясняют назначение благословенной вещи - это не просто подарок, а дар на поминовение души после смерти. Даже принимают его не с обычными словами благодарности, а с непременным “Спаси Господи, помилуй. После кончины дарителя каждый раз, когда берут в руки завещанную для поминовения вещь, крестятся со словами: “Покой, Господи, душу усопшего раба Твоего”. “Бласловленные вещи лишний раз напоминают и о том, что за дарителя надо и свечку зажечь, и могилу его не забывать, и милостыню давать. Одним словом, поминать. А значение поминовения моя бабушка, к примеру, так мне объясняла. Поминая и моля Господа об умершем, мы, конечно, не избавим его от всех мук. Но облегчить страдания можем. Люди, твердые в вере Богу, мне говорили: с каждой нашей молитвой к Господу к душе усопшего больше света проступает, а тьма отодвигается.

“Бласловленных вещей, в отличие от обычных подарков, было немного. Они доставались не каждому, а только близкому человеку. А еще точнее - любимому человеку, чья молитва - самая богоугодная.

Какие же вещи обычно благословлялись? Прежде всего те, которые были дороги для самого дарителя. Нередко это были богослужебные книги, иконы, большие серебряные нательные кресты. Как правило, их отдавали людям богомольным, на которых возлагали особую надежду в заступничестве перед Всевышним. Один такой пример у меня всегда перед глазами. Пожилую родственницу, живущую в Сыктывкаре, я частенько застаю с лестовкой в руках перед большой меднолитой иконой Спаса Всемилостивого. Каждый раз она мне напоминает, что “икона - благословение тетушки Феклы. Уже давно нет дарительницы на этом свете, а икона до сих пор сподвигает вставать на молитву.

Об особом почтении говорила и “бласловленная старинная вещь. К примеру, шелковые сарафаны, шали, полушалки, “аглицкие платки... Передавали их из поколония в поколение, хранили-берегли в сундуках да укладах. Соберутся, бывает, мои родственницы на поминки - у каждой на голове плат старинный. У многих - “бласловленный”.

За особую честь почитают принять благословленное рукоделье - вязаные расписные чулки, носки, варежки, пояса, полотенца... А вообще-то, благословенной могла быть любая добротная вещь, пригодная в повседневной жизни и хозяйстве.

Самой дорогой “бласловленной вещью считалась та, которая была принята из рук самого дарителя. И не обязательно перед смертью, а, быть может, задолго до нее. Дарились они, как правило, людям моложе себя. Но если при жизни “бласловленную вещь передать не удавалось, то тогда наказ покойного выполняли родственники. Утаить такую вещь считалось страшным грехом. Родные для поминовения души умершего одаривали и всех тех, кто мыл-обряжал покойника, делал крест на его могилу, а также всех ближайших родственников. Эти вещи назывались памятными. Их можно было дарить целых сорок лет после смерти и, как говорят у нас, они все равно “засчитывались. А уже после этого срока душа покидала пределы досягаемости земных молитв, а с вещей сходило “бласловение”.

Слышала и из разговоров, что раньше благословляли вещи не только отдельным людям, но и церквам, монастырям. Самыми ближайшими и почитаемыми среди моих односельчан была часовня Параскевы Пятницы в деревне Кривое и Веркольский монастырь на Пинеге. Правда, в последнее время таких благословений не делали. Но вот в этом году я стала свидетельницей, как моя родственница, старообрядческая наставница, так распорядилась медным крестом-распятием: “Отвези его в Москву, в старообрядческий храм, на вечное мое поминовение. В этом ее распоряжении раскрылась для меня благодатная сущность “бласловленных вещей. Ведь они, будь то плат, или сундук, или что-то другое - крест наш, который нам нести всю жизнь для спасения душ наших близких.