Жизнь деревенского человека - что мосточки на деревенской улице, растянувшиеся до самой околицы. Ступаешь на них, идешь, идешь... В сопровождении повседневных забот, мгновений отдыха, работы до седьмого пота, хлебосолья праздников...

Похороны - самое печальное событие в деревенском житье-бытье. Кажется, что даже пуще прежнего потемнели на это, время деревянные бока громад-домов, насупились брови-наличники оконных рам, а вся женская половина деревни вынула из сундуков платочки черные. Каждый житель в эти скорбные дни считает своим долгом зайти в дом покойного, поклониться в последний раз и прощения попросить. Но в дом покойника в эти безутешные дни односельчане собираются не только за этим. А еще, как это на первый взгляд на парадоксально, и за другим: услаждающим, просветляющим душу, светом в заржавевшем окошке.

В один из трех дней, отведенных для похоронного обряда, к обряженному покойнику, лежащему в гробу, подойдет женщина, полонится над ним и сначала тихо-тихо, а потом все громче и громче начинает причитать-приговаривать. И слетают с ее уст слова, которые ты раньше и слыхом не слыхивала: высокие, ясные, большие слова. Но такие они ласковые, жалостливые и понятные, что никак, сколько ни крепись, не сдержаться. Смотришь, и по всем лицам слезы текут, и твое лицо мокрым-мокро. Кончает причитать женщина воцаряется на несколько мгновений тишина в комнате, и разойдутся помаленьку люди. Заглядываешь в лица уходящих: другими они стали, просветленными, прояснившимися.

К сожалению, в последние годы все реже и реже в селах и деревнях услышишь причитания плакальщиц: и они перевелись, как и многое другое важное и ценное из деревенского бытия. А вместе с ними, с их задушевными и жалостливыми словами, оставшимися в памяти еще с каких незапамятных времен, уходит из похоронного обряда и печальный свет, раздвигающий с окон ли, с глаз ли сукно черное...

Четыре небольших плача, которые перед вами, сохранились в моей памяти еще с детства. А услышала я их все в удорском селе Пучкома. Все они - по самому дорогому для каждого человека, по матери.

Встань-ко, ты, вставай,
кормилица-маменька,
Распобудися, маменька
спородимая,
Пшеничным голосом
сподавайся,
А умильным взглядом,
посмотри-ка,
Тайным верным советом
посоветуемся,
Единоверну думу удумаем.
Видно, однако,
Слышно, однако,
Кормилица-маменька,
Отцеловались сахарные
усточки твои,
Повис язык немецкий
На языке говорливом,
Услыши-ка ты,
кормилица-маменька,
Мое кликание,
А разумей-ка ты,
мое плакание.
Слышно, однако,
Видно, однако,
Так оставила меня
Горе-горькое кукушкой
воскуковывать,
Кто же будет словом
заславливать,
А делом да
воспожаловать...
Кормилица-маменька,
Дневная да печальница,
Ночная да богомолица.
Кто же будет стеной
каменной защищать
И горой высокою
становиться.
Стена каменная
порассыпалась
И ограда железная
разломалась.
Никто нас не пожалеет.
Широкая да улица
сырым деревом заросла,
А сухим деревом
завалилась,
Желтым песком
разнеслась,
А смоляной водой
разлилась.
А после тебя, может,
Широкая улица белой
березой зарастет,
Садом садовитым,
Корнем корневистым
кудряво посадится,
Горе-горькое да кукушка
воскукует,
Горькими слезами умоется.
А также я буду воспевать.

* * *

Я ведь сегодня утром
да распобудилась,
Первую работу зачинала:
белое лицо умывала,
А другую работу зачинала:
тремя поклонами поклонилась.
Третью работу зачинала:
печку-матушку растопила,
Питье-кушанье готовила,
на сельское кладбище
снарядилася.
Встань-ко, ты, вставай,
кормилица-маменька,
Первым взмахом
встань-ко да до сижа,
А вторым взмахом до стоя,
Да дай мне праву рученьку,
Да умильным взглядом
посмотри-ка.

* * *

Братья и сестры,
величиной в бабий кут,
В сегодняшний день
светлая светлица обтемнилася,
Свет высокий в горнице
уничтожился,
А свет в окошке заржавел
и черным сукном занавесился.

* * *

Спасибо, спасибо, родня,
величиной в землю-матушку,
А братья и сестры,
величиной в бабий кут.
Белокаменную палату
построили
Кормилице-маменьке.
Без окошечка, да светлую,
А без печи, да теплую,
А без фундамента,
да крепкую.
В трехлокотный гроб
да положили.
В место вековечное
И в гнездо бесконечное
Схоронили...