Эти слова апостола очень “любят пропагандисты атеизма. Цитируют и умозаключают: вот, мол, как церковь женщин принижает! Того не понимая, что в христианском смирении женщины, напротив, возвышаются. Ведь не случайно “знак власти - женский платок был и остается знаком женского достоинства...

Однажды в моих руках оказалась потрепанная, посеревшая от времени самодельная книжечка - величиной с ладонь. Записи вековой давности. Их автор - один из моих предков - вносил в книжечку самое важное: сколько возов сена заготовил, сколько фунтов муки смолол на мельнице, сколько и чего купил на крещенской ярмарке... Тут же другая важная запись-опись платков, что хранились в сундуке. Именно так - обычных женских платков, которые сейчас не пользуются почетом. А век назад их величали по имени-отчеству. Читаю список: “Платы аглицкий, кашемировый, шелковый, красный канифасовый, барсовый, сатиновый, белый, барсовый большой, бязевый, мырд-мыча (густо красный) кашемировый большой, белый кашемировый, дико-красный кашемировый, барсовый малый, желтый шелковый, пестрый, безшалевый, шали красная большая и серая гарусная... Мысленно перебираю многоцветное сокровище и восхищаюсь своими бабушками, простыми крестьянками. Знали толк в нарядах!

Кое-что из того кованого расписного сундучка досталось мне в наследство. Но где платы аглицкие, барсовые, канифасовые? Утеряны. Лишь однажды в Усть-Цильме удалось полюбоваться на редчайший канофатный плат. Четырехугольным солнцем лег он на главу пожилой устьцилемки, заблистал золотыми нитями. Говорят, этот платок стоит вровень с ковром персидским, нет таких денег, чтобы оценить его. Потому и повязывают его раз в году - для погляда. Чтобы “проветрить, как говорят в Усть-Цильме.

С самой колыбели деревенская женщина была неразлучна с платком. Младенца повязывали ситцевым. Подросла девочка - надевали сатиновый или штапельный, поцветастее. Девица на посиделки просится - готовь, мамочка, платок кашемировый. И впору уже о приданом подумать, а какое приданое 6eз платков?

Свадьба... По традиции невеста одаривает матушку нареченного и сестер его расписными полотенцами да платками, своими руками одевает плечи их в ласковые шелка. На голове невесты платок повязан по-девичьи: свернут обручем (“окатан), завязан узлом на затылке, так что волосы оставлены открытыми. Стала женой - косы убирают под платок, да так, чтоб волосок не выглянул. На Удоре красным шелковым платочком. И не как заблагорассудится, а по-особому: с “рожками на лбу. Когда выходила из дому - сверху еще накидывала шаль. Почти у всех шали были заморские, с далеких ярмарок привезенные. А вот на Ижме, на Лузе иначе повязывали, каждый по-своему замужнюю женщину отличал.

Всю жизнь под платком, под уютною сенью. Среди этого кашемирового, дико-красного буйства в заветном сундуке отдельной стопкой лежали скорбные платы - черные. В них провожали усопших, стояли на панихидах, сидели на поминках. А на самом дне сундука ждал своего часа простенький белый платок, ситцевый или штапельный. Тот, в котором предстанет православная христианка на Суд Божий. Могильный плат.

Вознеслась душа, полегчал сундук. Раздарили платки: молитвенницам, плакальщикам, обмывальщицам, стряпухам, помогавшим поминки справить. Сестрам да подругам. Но не убыл платочный сундук, не видно в нем дна.