– Все они – православные люди, живущие во Христе, составляющие единую Церковь. Но я бы уточнил: Валерка из рассказа «Молитва алтарника» умственно неполноценен только с мирской точки зрения.

Образ этот собирательный. Он вместил в себя черты встречавшихся мне в жизни блаженных людей. Их называют «убогими», потому что чувствуется их близость к Богу – они «у Бога». Это не безумные люди, они в чем-то умнее нас, нормальных. Ведь то, что нормально в человеческом определении, в Божественном может считаться, наоборот, ненормальностью. У людей считается нормой ненавидеть врагов, а Христос предлагает их любить. Считается нормой любить только тех, кто нас любит, и делать добро только тем, кто нам его делает. А Господь не признает такой любви и такого добра. Можно привести пример из современной действительности. Если внимательно присмотреться к общечеловеческим ценностям («нормам»), навязываемым нам Западом, то мы увидим, что они – мерзость пред Богом, ибо замешаны на гордыне, разврате и греховной вседозволенности.

– Но иногда у нас за блаженных принимают и просто больных людей. В Сыктывкаре был случай, который своей трагикомичностью схож с сюжетами некоторых ваших рассказов. Несколько наших городских храмов, в том числе и старообрядческий, привечали некоего «убогого Женю» – бородатого парня, который не мылся и говорил что-то маловразумительное. Нашим бабушкам очень хотелось иметь своего блаженного, а поскольку таковых в городе не было, то Женю принимали за юродивого. Давали ему одежду, милостыню, почтительно вслушивались в то, что он бормочет. Заходил он и к нам в редакцию: мы ставили ему стул и ждали, может, что-то такое изречет. Так он, «подвизаясь», переходил из прихода в приход, пока не поджег один молитвенный дом – за то, что, как ему показалось, ему там мало милостыни подали.

– И что же с ним сталось?

– Забрали в психлечебницу, где он прежде и содержался.

– Ну, это явно выраженное безумство, которое зачастую является признаком болезни души. По-церковному его именуют одержимостью. В моем рассказе алтарник Валерка не совсем уж безумный – вспомните, устав-то богослужебный он знал не хуже протодиакона. Просто парень остался в детстве. Врачи называют это заторможенностью в развитии, а Христос предупреждает: истинно, истинно говорю вам, если не будете как дети, не войдете в Царство Небесное. Убогий Валерка вырос у подножия кивота с иконой Божией Матери, он чист душой. Хотя его тоже одолевают искушения (отказаться от своего любимого лакомства – мороженого – ему не так-то легко), но он преодолевает его силою своей любви к Богу и ближним. Потому Валерку можно смело назвать блаженным.

– В рассказе «Шутник» у вас явно звучит тема вынужденного юродства. Во времена гонений на Церковь, наверное, многим батюшкам приходилось притворяться этакими глупенькими, недалекими людьми, чтобы отстаивать свое перед властями?

– История с «американскими першингами» была на самом деле. В рассказе почти дословно описан случай, произошедший со мною, когда меня владыка послал настоятелем в г.Кузнецк Пензенской области. Только начало рассказа (колокольня, ладан и Пугачева) взято из жизни моего друга, однокашника по семинарии. Но это нельзя назвать юродством в высоком его значении. Это скорее дурачество молодых людей, которое опасно тем, что можно заиграться и незаметно переступить грань дозволенного, за которой начинается грех кощунства.

– Вы не боитесь, что ваши повествования, рассчитанные на умного, понимающего читателя, кому-то могут не понравиться? Например, рассказ «Отчего курица спятила с ума?». Романтически настроенный молодой священник приезжает на первый свой приход, ожидая теплого приема, и вскоре начинает... голодать. Никто ему яйки-масло не несет, ничего не жертвует. Одна только женщина принесла ощипанную курицу, да и то взяла за нее последний рубль. Рассказ заканчивается сценой, как совсем оголодавший священник жует и не может прожевать сваренную птицу – курица оказалась старой. «А где здесь душеполезное нравоучение?» – спросит иной читатель. Ведь не все же, наверное, способны понять такую чеховскую иронию?

– Здесь я иронизирую над самим собой, поскольку описал случай, как меня в 1979 году направили настоятелем Михайловской церкви в с.Вадинск Пензенской области. Это просто рассказ для отдохновения, не нужно в нем искать высоких истин. Многим моим знакомым он нравится, а один архиерей, услышав его в моем исполнении, так заразительно хохотал, что я, приняв это за высочайшее одобрение, без колебаний включил его в сборник.

– Сюжет с крестиком (рассказ «Нательный крестик») тоже из вашего жизненного опыта?

– Он не выдуман, подобный случай произошел со мной в армии, где я служил в ракетных войсках.

– Интересно, как вы сейчас относитесь к армии и распространенному мнению, будто служба в ВС калечит молодых ребят, что они, как на «зоне», разного отрицательного опыта там набираются.

– Армия всегда была отображением современного ей общества. В 70-е годы замполит срывал с солдат крестики. Сейчас этого нет, эпоха другая, но появились другие крайности. Я одно скажу. Конечно, современные болезни не обошли нашу армию стороной, но если у призывника есть православный стержень – ему будет легче переносить все невзгоды.

– В рассказе «Высокая ставка» создается впечатление, что вы нарисовали портрет уж очень идеального современного офицера. Неужели сейчас есть такие, какие были до революции?

– Еще раз повторю: в рассказах я стараюсь показать то, что было на самом деле. «Высокая ставка» описывает реальные события, рассказанные одним генералом. Но образ самого главного героя возник под впечатлением встреч со многими нашими офицерами, среди которых немало патриотов и просто порядочных людей.

– Ваш дед был белым офицером, в 1937 году его расстреляли палачи из НКВД. В вашей семье не боялись говорить о нем?

– Про своего деда, Николая Трофимовича Чащина, я узнал от бабушки, мамы и ее родных братьев. В детские годы на меня эти рассказы произвели огромное впечатление – я стал убежденным монархистом и навсегда полюбил Русь уходящую.

– Православную веру вам тоже прививали с детства?

– Как ни странно, не мама привела меня в церковь, а наоборот – так уж Бог устроил. С 5 лет я увлекся литературой – начал писать стихи, потом сказки, рассказы – и мечтал стать писателем. Но больше, конечно, читал: романы Жюля Верна, Майна Рида, Фенимора Купера проглатывал за один присест. Начитавшись всего этого, в 6-м классе сбежал из дома, намереваясь добраться до Америки. Мать бросилась на поиски, а потом, отчаявшись найти меня, впервые в жизни переступила порог церкви – это был храм Казанской иконы Божьей Матери в г.Тольятти. Там она обратилась с горячей молитвой к Богородице, и вскоре я нашелся – в детском приемнике-распределителе г.Куйбышева, куда милиция свозила всех беспризорников. С той поры началось наше воцерковление.

Конечно, настоящая вера не сразу пришла, был какой-то период богоискательства. В 16 лет вдруг пришло осознание, что неизменно наступит конец этой жизни. «И что будет тогда?» – пронзил вопрос. Что произойдет за той гранью, которую называют смертью? Неужели только вечный могильный мрак и полное исчезновение личности? Тогда... для чего человек живет? Вдруг воочию, как бы со стороны, увидел я себя умирающим стариком. Еще мгновение – и весь этот мир исчезнет раз и навсегда. Это видение так поразило, что я обратился с вопросом к своей классной руководительнице: «Для чего человек живет и есть ли в этой жизни смысл?»

– Она смогла ответить?

– Вначале сказала заученное, мол, смысл жизни в труде на благо будущих поколений, которые будут жить при коммунизме. Я этим не удовлетворился, и она предложила другой вариант: «Когда ты станешь взрослым, у тебя будут дети. Вот в них-то и есть смысл жизни». «Но ведь я тоже чей-то ребенок, – возражаю ей, – и, значит, это смысл жизни моих родителей. Но они тоже чьи-то дети. А может, у меня вообще не будет детей?»

– У вас же сейчас есть дети...

– У меня их пятеро. Но дело-то не в этом. Что же это за смысл в рождении детей – обреченных, как и мы все, на смерть? А есть ли у нас свой собственный смысл? Вот такие вопросы я, будучи юношей, задавал своей любимой учительнице. Она не смогла ответить и посоветовала меньше думать об этом, жить как все. К счастью, внять ее совету я уже не мог и свое богоискательство завершил в армии. Упоминавшийся «Нательный крестик» и рассказ «Как я поступал в Духовную семинарию» (он тоже вошел в новый сборник) – как раз об этом.

– Насколько знаю из вашей биографии, после армии, в конце 70-х, вы в Тольятти создали подпольный религиозный кружок молодежи, а затем в селе Вадинск (в том самом, где «курица спятила с ума») также подпольно вели воскресную школу для детей прихожан. КГБ вас не трогало?

– В Тольятти за мной была установлена слежка, но дальше этого власти не пошли. Между тем многие из тех ребят, кто посещал наш кружок, стали священниками, а девушки – женами священников или монахинями. О том же, как меня «опекали» власти в Вадинске, можно узнать из рассказа «Попутчик», он также включен в последний сборник.

– Что помогает вам в творчестве? Что в людях трогает настолько, что хочется взяться за перо?

– Пишу только о том, что мне самому близко и что меня волнует. В людях мне интересно, как они ведут себя в экстремальных ситуациях, когда отлетает шелуха и проявляется подлинный человек. В людях трогает их готовность жертвовать всем, даже жизнью, во имя Веры, Отечества и своих ближних.

– Вы сейчас работаете над большой исторической повестью «Иоанн Дамаскин». С фрагментом из нее я с интересом познакомился – это история пленения пиратами православного подвижника и выкупа его на рынке рабов... Почему после остросовременных рассказов вы взялись за исторический жанр?

– Образ преподобного Иоанна Дамаскина, поэта и писателя, богослова и полемиста, мне дорог с самой юности как идеал творческой личности, преумножившей свой Божественный дар и положившей его на алтарь Церкви Христовой. Жизнь Иоанна Дамаскина и эпоха, в которой он жил, настолько интересны, что просто сами просятся на страницы исторического романа. В нынешнем году надеюсь начать еще один роман – «Мирликийский Архипастырь». Святитель Николай у нас очень почитаем, но об удивительной жизни его мало кто знает.

– Последний вопрос, уже из другой области. В вашей новой книге «Преодоление земного притяжения» наряду с художественными произведениями помещен интересный путевой дневник, как вы миссионерствовали по Волге на корабле-церкви. За строительство двух таких плавучих церквей, насколько знаю, вас наградили церковным орденом. А теперь книга помогает возвести другой храм – выручка от ее продажи поступит в фонд строительства в Самаре церкви во имя Святых Жен Мироносиц. Судя по эскизу, помещенному на обложке сборника, это будет большой и красивый храм Господень. Но почему именно во имя Мироносиц? У вас в жизни с этим что-то связано?

– Моя любимая супруга носит имя одной из жен-мироносиц Иоанны, но это только часть причины. Другая причина – это мое преклонение перед подвигом современных жен-мироносиц, которые в годы безбожия помогли сохранить Русскую Православную Церковь. В то время как мужчины, по большей части, философствовали с Фомой, женские платочки подпирали церковные своды.

– Что бы вы пожелали нашим читателям и читательницам?