ГОД РОССИИ

РУССКОЕ ВРЕМЯ. ЗИМА 2006

Где-то это был монолог писателя, где-то он отвечал на вопросы – оставили же мы только его прямую речь. Итак, начало еще одного года русской жизни: итоги прожитого, события, надежды, прогнозы…

О прогнозах

С одной стороны, не по-православному загадывать будущее. Как говорил Антоний Великий, когда ложишься спать, думай, что не доживешь до утра; когда начинаешь утром день, бойся не дожить до вечера. Вот это ощущение: постоянный страх Божьего гнева и постоянная надежда на Божию милость – вот что должно сопровождать каждое мгновение этой летящей жизни.

С другой стороны, мы все – живые люди, и нам небезразлично, как будут жить наши дети, внуки, что их ожидает. И мы, много пожившие люди, много видевшие, можем уже какие-то умозаключения делать. Хотя бы для того, чтобы самим постараться идти царским путем.

О нашей Церкви

Что касается моего видения будущего нашей Церкви, то тут все будет прекрасно и благополучно. Вера возрастает пропорционально бедствиям.

В начале 90-х была опасность разбавления святости, целомудрия Церкви, тогда хлынули в Церковь политики, случайные люди, в храмах было очень многолюдно. А потом отхлынули. С тех пор растут нападки на Церковь, но, мне кажется, от этого она не становится слабее. Наоборот, по мере усиления нападок на Церковь она крепнет. Так всегда было в истории. Вот была великая ересь арианства, время, когда злоба падшего денницы дошла, кажется, до своей вершины. Но вот мы видим, что без этой духовной битвы не было бы Никейского собора и утверждения Символа веры (его раздела о Святом Духе).

Это я замечаю и по Великорецкому крестному ходу: в отличие от прошлых лет, сегодня многие идут из любопытства, и это совершенно нормально. Придут – уйдут, но кто-то останется. И остаются после отсева в основном очень крепкие люди.

О чем жалею – что воскресные школы не смогли стать средством воспитания детей. Это понятно, слишком многое изменилось: раньше они были едва ли не единственным средством обучения, а сейчас ребенок учится шесть дней, и единственный день отдыха – воскресенье – тоже приходится трудиться. Тут, видимо, надо искать другие пути.

О том, как «все хорошо»

В социальной жизни год начинается с барабанного боя, что все хорошо. Конечно, мол, имеются отдельные недостатки, например, инфляция, еще что-то, но в целом все прекрасно. Это неверно, конечно. На самом деле год начинается с того, что обманули врачей, прибавив зарплату одним за счет других, повысили плату за пребывание в детских садах. Отдельный разговор, как резко повысилась плата за жилье, жилищно-коммунальные услуги, – прямо какой-то шквал на людей идет, как будто задумали людей выкинуть на улицу, а в освободившееся жилье поместить ловкачей, которые будут наживаться доходными домами. Это все – предпосылки социального взрыва, который так или иначе зреет.

Но что я говорю, все эти беды, страдания хорошо известны читателям «Веры». Вот благословляет архиерей батюшку в сельский разрушенный храм на нищий-нищий приход и говорит: миленький, нечего мне тебе дать, давай двигайся с Божьей помощью, с молитвами. От государства ему помощи ждать не приходится, хотя ведь это именно оно разрушило храм. Наоборот, только успевай платить счета за электричество, за газ, да еще надо крышу залатать, старухам, которые поют, дать хоть копеечку…

В этом году, к сожалению, будет увеличиваться контраст между бедными и богатыми, нищетой и деньгами. Это тоже залог социальных волнений в будущем.

О нищих

 Мы вот сейчас здесь, в Москве, сидим-разговариваем, а за окном в помойке роются люди – они не слышали ни вчерашних заявлений правительственных чиновников об успехах, ни телевизионных заверений депутатов, что завтра будет еще лучше, чем сегодня, – им не до этого, им надо пропитаться. И когда говорят, что они такие-сякие, конченые людишки, это неправда. Как учат святые отцы, пока человек жив, он может спастись и за него надо молиться и помогать ему.

Нищие у помоек есть и на благополучном Западе, и в бедных странах. Но, пожалуй, нигде им так не тяжело, как у нас. Особенно зимой. Я видел нищих на Ближнем Востоке, там тепло, а когда кран с водой рядом, вообще можно жить.

Конечно, наши бомжи, когда просят на выпивку, а говорят, что на хлеб, это нехорошо, но это не повод отказывать человеку. Я, как мне благословил батюшка, в таком случае веду нищего с собой и покупаю ему хлеб или то, что необходимо. Когда я преподавал в МДА, там, возле стен Троице-Сергиевой лавры, было огромное количество нищих – сейчас их меньше, разгоняют (это плохо). Домой из семинарской пекарни я обычно брал побольше хлеба. Выхожу из ворот – вот нищие, вот хлеб, и тут очень четко определялось, кто подлинно нуждается. Были там девочка бедная с братиком – как они жадно начинали есть этот хлеб! Это были действительно нуждающиеся, а рядом – старуха, ей давай деньгу, да еще не мелочь, а бумажку.

Но, как говорила у меня мама, вели, Господи, подать, не вели, Господи, принять! Или: от тюрьмы да от сумы не зарекайся. Это все очень русские поговорки, таких нет в других народах. В существовании нищих мы тоже должны усматривать Божий замысел, они – для сострадания, милосердия нашего. И Господь спросит нас на суде: что ж вы, не видели, как жили рядом бездомные, нищие?

О деньгах и благотворительности

Вообще деньги, на которых помешался современный мир, – это, прежде всего, категория нравственная. Ведь если у тебя стало много денег, значит, у кого-то их стало мало. Если у тебя много денег, значит, тебе Господь их дал для совершения добрых дел.

В народном понимании, деньги только тогда праведно прожиты, когда они истрачены на добрые дела. Ведь кого вспоминают добрым словом – Мамонтова, Морозова, Солдатенкова – тех, кто давал деньги на добрые дела. Для меня более близкий пример – вятский купец из Слободского Ксенофонт Анфилатов. В любой другой стране именем его уже были бы названы проспекты – ведь он же первый начал с благословения Александра Первого торговлю с Североамериканскими Штатами, строил церкви, богадельни, создал первый в России Банк общественного призрения для помощи бедным. И этот банк оказался жизнеспособен, такие банки распространились по лицу России. Его смерть была символична. Он умер нищим в Архангельске на паперти церкви, которую выстроил на свои деньги. Тогдашние акулы банковского дела его обанкротили. Я так и не смог найти его могилку в Архангельске, хотя все кладбище излазил. Вот таких людей ждет Россия – не то, что они так же кончат свою жизнь на паперти, а то, что они будут делать добрые дела и оставлять за собой добрую память.

И такие люди есть сегодня. Скажем, Уральская горнорудная компания, которая в Екатеринбурге поставила Храм-на-крови, монастырь в память Царственных мучеников. Сохранилась даже традиция тайной милости: батюшки мне рассказывали, как, открывая церковную кружку, обнаруживали там довольно значительную сумму. Мы не знаем, что человека к этому подвигло, то ли грехи какие-то, то ли на человека вдруг деньги «упали», или стыдно за что-то стало, но это очень дорогие деньги – тайная милостыня. Так что дай Бог, чтобы в этом году больше появлялось искренних жертвователей, которые осушают сиротские, вдовьи слезы.

Другое очень плохо: то, что государство начинает надеяться на таких благотворителей. Их пожертвования начинают «планировать», при этом государство сваливает на них свои прямые обязанности.

Любая ли жертва угодна Богу?

Господь вразумляет всех, но кто-то все же не вразумляется. Он стучался к человеку в душу, а тот не открыл. И Господь ушел.

И вот когда уже болезнь взяла за горло, когда все уже перепробовано и заморские врачи-светила отшатнулись, когда человек понимает – надо помирать, – тут его душа открывается для добрых дел. А бывают и такие, кто просто желает побахвалиться: он весь уже «упакованный», устал летать с любовницей на Багамы, ну вот, дам еще на церковь…

Но мы не знаем, угодны ли Господу такие дела, такие строения. Мне старец один говорил: неужели ты думаешь, что, когда была волна воинствующего безбожия, все храмы разрушили только комиссары, приехавшие из Бердичева? Ведь многие храмы были разрушены как не угодные Господу, потому что построены были на деньги, добытые на крови, на обмане, на спекуляциях, – помирать надо нечестивому купцу, хлоп! – и храм построил. А такой храм Господу не угоден, и бич Божий, как еще богословы называют власть большевиков, смахнул его.

Зима

Еще из детства от зимы у меня сохранилось впечатление чистоты, бодрости, крепости. И сейчас очень хочется зимой одному побыть в лесу, занесенном снегом: только в эту пору бывает там такая тишина – не глухая, а всесветная. Когда после оттепели накатит мороз, веет тихий ветер и лед на деревьях крошится, падает на наст и звенит – это неповторимая звенящая тишина. Или та ватная тишина, которая бывает после снегопада или метели, когда все пространство выбеляется снегом; иной раз далеко зайдешь на лыжах в лес, и такое безмолвие, что слышишь, как шевельнулся глухарь.

Но так побыть одному мне удается, только когда вырываюсь из Москвы в Вятку. Здесь же для меня загород – это Переделкино, сплошные заборы, леса как такового там уже почти нет, а тот, что остался, уже такой оприходованный, такой прособаченный, кругом снуют сотни лыжников, – какое уж тут одиночество!

Этой зимой масса разговоров была о несусветных морозах, я улыбнулся, когда услышал, что в Москве в школы разрешали не ходить уже после 20 градусов. А нам в детстве разрешали только после сорока. И вот утром вскакиваешь, глядишь: окна очень толсто замерзли, значит, мороз. Сунешь ноги в валенки и в трусах и одной рубашонке выскакиваешь на середину улицы – у нас с середины улицы видна была пожарная каланча, и если ниже минус сорока, на ней красный флаг вывешивали, можно в школу не идти – и в таком восторге летишь обратно в избу и кричишь братьям и сестрам: «Флаг, флаг!» Значит, целый день будем на улице и никто не обморозится, ничего ни с кем не случится. А здесь уж так запугивали!

Я очень хорошо нынешние морозы пережил. Улицы Москвы посветлели в прямом смысле, машин было очень мало, и снег стал белым, чистым. Еду в метро и замечаю: что-то не так, посветлело, что ли? Потом понял: рынки-то закрыты, торговых людей, наших братьев-азербайджанцев стало меньше – сидят возле своих обогревателей. И еще я подумал: хорошо бы такими вечерами Чубайс отключал электричество, чтобы люди телевизор не смотрели, зажгли свечки и, глядишь, может, что-нибудь почитали, о жизни поразмышляли.

О дедовщине в армии

Вот уже несколько недель говорят о случае в Челябинском танковом училище с рядовым Сычевым. Послушаешь радиостанцию «Эхо Москвы», и становится ясно: из этого случая они будут выжимать все, что возможно, чтобы ослабить армию. Заявляют вдруг, что 98 процентов матерей не хотят, чтобы их дети служили в армии, – откуда они взяли такие цифры?! Для меня глубоко прискорбно случившееся. Жалко мальчишку, дай Бог ему доброго здоровья, дай Бог ему не озлобиться – что ж, и с протезами живут люди.

Но опять же этот дикий случай – зеркальное отражение происходящего в обществе. Вот мы ругаем армию, а включишь телевизор – там идет многосерийный фильм об армии, показывают мордобой, разврат – страшно. Вот хвалят фильм «Девятая рота», но ведь там мат на мате – это нехорошо, стыдно. Говорят, что так в жизни. Но что, в Великую Отечественную не ругались? Сняли же о войне прекрасные фильмы и без матерщины.

О гоготе до слез

О телевидении как не сказать, показателе и воспитателе нравственной жизни общества. Хотя в целом радужных перспектив не вижу, но стали появляться какие-то добрые очаги: телеканал «Спас», передача «Русский взгляд» на ТВЦ. Но аудитория у них очень невелика, да и на самом деле это капля в мутном потоке. А весь экран заполнен этой жуткой триадой – разврат, пошлость и насилие. Плюс мордобой и преклонение перед золотым тельцом. Последние известия сделаны так, что жить не хочется, и при этом человеку вдалбливают: как все хорошо – ты свободен, можешь все говорить, какое было ужасное советское прошлое, как ты должен быть нам благодарен, поклонись в ножки нам, демократам, и иди смело к могиле, мы тебя по дороге еще обчистим.

Особенно тяжело видеть понижение нравственных категорий. Беспрерывно теперь по телевидению какое-то жеребячье ржание, шутки все ниже пояса. Увы, все эти «Аншлаги» воспитали свою аудиторию, и для меня ужасно видеть не противное кривляние шайки юмористов, ужасно видеть, когда показывают зал, который хлопает, гогочет, вытирает слезы от восторга в ответ на эти мерзейшие, пошлые и неприличные шутки. Идет оглупление, уничтожение остатков вкуса.

Конечно, это не сегодня началось. Это идет из глубины веков. Церковь не случайно отрицательно относилась к массовым зрелищам, сопротивлялась, например, распространению театров. Потому что у Церкви огромная история, и она знает, с чего начинал театр в древности и чем он закончил. Когда при Алексее Михайловиче у нас вводили театры, они представляли собой все-таки нравственное зрелище, сюжеты были церковные. Потом пошло высмеивание, когда петрушка лупил жандарма, а теперь шоу – это практически всегда издевательство над всем, что есть святого.

О нашей великой цели

В начале февраля Президент дал многочасовую пресс-конференцию, там на вопрос журналиста о национальной идее им были сказаны, кажется впервые, слова о любви к Отечеству. Это очень дорого. Конечно, мы ждали, что он скажет, что русская идея, идея России – в православии. Ведь в православии есть все – и отношение к жизни и смерти, и соединение небес и земли, и экономика, и отношение к деньгам тем же. Не сказал. Но хоть крестится, и то слава Богу.

Беда в том, что государство у нас стало таким жестоким, и мы доживаем до того времени, когда государство и Отечество у нас будут означать различные понятия. Это горько видеть. Поневоле вспоминаешь марксистское определение, что государство – это машина по подавлению одного класса другим. Только теперь эта машина, укрепленная деньгами и штыками, принадлежит не классу, не сословию, а такой безликой надстройке, состоящей из чиновников, олигархов и их обслуги. Ну-ка, попробуй бунтовать против их произвола.

В Отечественную войну у нас была великая цель – победа, и фашизм был побежден. А сейчас какая великая цель? – защитить Отечество, сохранить державу. Но что у нас провозглашается? Вот уже сколько лет наше правительство добивается принятия России во Всемирную торговую организацию. Какая, подумаешь, великая цель! А кто против этого – у того советское мышление. Иногда, мне кажется, усыпляюще Путин начинает действовать: он говорит о преимуществах нахождения в ВТО, но мы-то понимаем, что за любое приобретение надо платить. А чем мы можем платить? – только своими сырьевыми ресурсами. На нас же все оскалились, от Востока до Запада: богатейшая страна не умеет распоряжаться своими ресурсами, такие-сякие, давайте мы возьмем их в концессию. И мы отдаем, как, например, отдали иностранцам в разработку Сахалинские месторождения нефти, с ущербом для России. А как они хотели прорваться в Саров, когда там была утечка радиоактивных веществ! – через международный суд доказывали, что русские не могут охранять свои ядерные запасы, создают угрозу миру, экологии, что туда надо ввести «голубые каски» для охраны радиоактивных материалов. Вот ведь до чего доходило, да еще и будет доходить, не надо сомневаться.

О знаках гнева Божьего

Усиливаются в последнее время знаки Божьего гнева и Божьего предупреждения. Вот цунами в юго-восточой Азии – это же явное наказание за разврат, который там был. О том, что это было место почти узаконенного разврата, уже много говорилось; там дошли до того, что стали венчать слонов, на три дня освобождая их от работы, – как Господь может терпеть это?

Неужели мы тоже хотим на себе испытать гнев Божий? Ведь вон что объявили московские педерасты – 24 мая хотят провести демонстрацию, свой гей-парад в Москве. Это мерзейшее племя – не больные, а развращенные люди, – еще нагло присваивают себе цвет Царицы Небесной – голубой. Все знают картину Верещагина «Апофеоз войны», на которой изображена гора черепов. На самом деле, это черепа гомосексуалистов, которые Тамерлан приказал собрать с Ближнего Востока и сложить в пирамиду. Так вот, хорошо бы в местах скопищ содомитов вешать эту картину – таково истинное лицо этого греха.

О Москве

Поживу где-нибудь за городом, возвращаюсь в Москву – и город за день вышибает все впечатления. У нее такое, говоря по-ученому, нервное, напряженное биополе. Недавно в Минске ехал в метро – на вокзал, а уже вечером спустился в метро московское. Какие разные лица: у москвичей – задерганные, измученные, усталые, отрешенные; в Минске – приветливые, распахнутые – там гораздо легче себя чувствуешь.

Конечно, Москва – это огромное количество милиции, инородцев, нашествие людей, автомобилей, казино и пр. Жителю провинции находиться в этом коловращении тяжело. Но вместе с тем Москва – это средоточие больших святынь. Здесь есть где перевести дух, напитаться в оазисах живой водой: скажем, к Матронушке сходить, в Свято-Даниловский, Новодевичий монастыри.

Я сейчас работаю над концепцией возрождения Москвы. Для столицы важно именно восстановление, мы тем самым и России поможем, потому что ведь с нее берут пример. Огромное количество в Москве снесенных святынь. Почти все выходы из метро в центре специально так планировали, чтобы разрушить на этом месте церковь. Но как православные люди мы знаем, что на месте алтаря храма стоит уже ангел-хранитель, даже если тут появилась станция метро. Так что храмы необходимо восстанавливать. Уже есть два очень хороших примера избавления от уродующих город строений: снос гостиницы «Интурист» на Тверской и готовящийся – гостиницы «Россия». Еще бы убрать Кремлевский Дворец съездов – в свое время именно из-за него Москва была исключена ЮНЕСКО из списка ценных городов-памятников архитектуры.

О патриотах

Для меня зима в Москве – мучительное время бесконечных мероприятий, куда зовут и от чего надо бы отказаться, но не всегда получается. Огромное количество людей начинает зимой кто-то – суетиться, кто-то – действовать, некоторые – себя показывать: это создание каких-то фондов, движений, ассоциаций и т.п. Уже создано огромное количество патриотических организаций, между которыми постоянно какие-то трения, споры, раздоры. Все говорят о необходимости объединения, но понимают его своеобразно, видя в центре этого объединения себя, дорогих: вот наш наполеон, наш устав, наша программа. Это враг нашего спасения использует для разделения грехи человека – гордыню, тщеславие, сребролюбие. Кого на чем лукавый поймает.

В прежнее время районные начальники прекрасно этим пользовались. Едет какой-то проверяющий из областного центра, и они загодя узнают все. Выпить любит? Нет. А рыбачить? Тоже нет. На женщин падок? Отлично, у нас завпарткабинетом такая озорная боевая женщина… Ах, жену любит? Прекрасно, жене достанем шапку, шубу…

А недавно я ездил с одним скульптором открывать его памятник. За застольем ему кричали: я счастлив, что дышу одним воздухом с вами! Другой выскакивает как пробка из бутылки: нет, ты неправильно сказал, он не просто талантлив, он гениален! А скульптор сидит и так показывает рукой: теперь ты, потом ты… Православному человеку от этого вроде должно быть стыдно, а ему – подпитка честолюбия.

Вспоминаю монаха, который платил деньги за то, чтобы его ругали, а когда его обругали случайно и без оплаты – благодарил особенно. Ведь когда нас похулят, сначала как-то досадно, а проходит время, даже малое, и видишь – это даже полезно, потому что похвала усыпляет.

На Отечество нельзя обижаться

В свое время я занимал посты довольно высокие в писательской среде – секретарь правления Союза писателей СССР – это небожители были тогда, или главный редактор толстого журнала с 600-тысячным тиражом – и в ту пору я много-много подобного выслушал. Но, слава Богу, хватало юмора это правильно воспринимать. Книги, которые мне тогда дарили, подписывали не иначе, как «Пересвету русской литературы», «Великому и мудрому…» и т.д. А когда ушел с постов, сразу похвалы поумерились, писали просто: «с уважением». У меня был смешной случай: звонит как-то один литератор, которого в ту пору начала «Юность» печатать, и он сразу возомнил о себе. Говорит: «Старик, в России есть три гениальных прозаика: это Бунин, ты и я». «Слушай, – говорю ему, – у меня тут еще Женя Богданов сидит...» – «Да, четыре, еще Женя…»

Сколько я на этих гениев нагляделся в те годы! Говорили: у меня такое лежит в столе, если б не цензура... Где теперь эти гениальные произведения? Зато что выползло: матерщина Юза Алешковского, мерзости вроде сочинений Сорокина или глупости вроде писанины Донцовой. Это все не чтение, это бесовское отнимание нашего времени, и тут лукавый использует лень нашего ума.

А цензура порой была и благотворна – она хоть не пропускала разврат и пошлость. Сам я страдал от этой цензуры, у меня книги под нож пускали, но я никогда не обижался. Мне очень понравилось, как однажды Раушенбах (из которого делали великого диссидента – он сидел как поволжский немец) так спокойно ответил: ведь были же случаи измены среди поволжских немцев, а когда в военное время разбираться, легче всех выселить – это все нормально… Так и с цензурой: ну, «замели» меня, ну и что, на Отечество же нельзя обижаться.

Каждый день

Помню, Георгий Васильевич Свиридов говорил: очень важно, какую мелодию ты сегодня с утра послушал. Она как бы настраивает на весь день. Для желудка очень важно, что человек первым съест. Очень важно, на что взгляд первым упадет. У православного человека первой в желудок попадает частичка просфоры с глотком святой воды, первое, на что падает его взгляд, – лампадка и святые иконы; первое, что он слышит, – молитвы. Конечно, день будет всяким, где-то он и нагрешит, кого-то осудит, но вместе с тем главное – у него камертон души настроен.

И какое время бы года ни было, каждый день освящен святыми. Как немец, обычно я составляю план на день, но как русский никогда его не выполняю – но если я не успеваю жития святых почитать на день, то он проходит как-то всегда хуже, беднее. Даже если коротко, без жизнеописания по календарю мы их вспоминаем – уже откликается сердце, хорошо на душе. Дай-то Бог как день, так и год начинать нам правильно – глядишь, и пройдет он светло.

Записал И.ИВАНОВ

назад

вперед