ПОДВИЖНИКИ

НЕБЕСА И НЕБО НИКОЛАЯ БРУНИ

Достопримечательностей у сравнительно молодого – послевоенного – города Ухты не так много. Одна из них – памятник А.С.Пушкину, установленный еще в 1937 году, когда кругом здесь были только лагеря. Да и поставлен-то он был по приказу лагерного начальства к 100-летию со дня смерти поэта.

В годы своей учебы в Ухте я любил отдыхать в детском парке, в царстве сосен, где находился тогда памятник. Детский парк в то время привлекал отдыхающих бесплатными аттракционами, здесь всегда царили веселье, шум и гомон ребятишек. В конце парка, возле Дома пионеров, в больших железных клетках жили медведи. Памятник Пушкину стоял невдалеке. К началу 90-х он был уже в плачевном состоянии, так что вскоре памятник заколотили досками, и в таком виде, скрытый от людских глаз, он простоял несколько лет.

И лишь совсем недавно его заново открыли для нас ухтинские художники Владимир Маслов, Александр Тимушев и Виктор Васяхин, воссоздав в бронзе. 6 июня 1999 года, во время широкого празднования 200-летия Пушкина, памятник был торжественно установлен на своем первоначальном месте, на живописной Октябрьской площади (в прошлом она называлась Пушкинской).

С памятником Пушкину связана и еще одна замечательная ухтинская традиция, приуроченная ко дню рождения Александра Сергеевича: в первое воскресенье июня сюда стекаются ухтинские поэты и любители поэзии, студенты и школьники – читают свои стихи и произведения классика. На одном из таких праздников поэзии я узнал, что автор памятника Николай Бруни – человек-легенда, многогранная, разносторонне одаренная личность трагической и трудной судьбы.

Заинтересовавшись судьбой скульптора, я отправился в ухтинский историко-краеведческий музей и нашел там целый уголок, посвященный Николаю Бруни. Напротив его фотографии – надпись: «Николай Александрович Бруни (1891 – 1938 гг.) – поэт, музыкант, занимался живописью…» Далее следует краткая биография. На стенде его художественные работы лагерного периода, выполненные в карандаше. Рядом большая стопка стихов и рассказов, отпечатанных на машинописных листках. Стихи, перепечатанные родственниками с рукописей, как мне показалось, не все достаточно совершенны по форме, но ярки и образны, чувствуется, что написаны к тому же честным и порядочным человеком, болеющим за судьбу России. В феврале 1919 года в Курске он писал в стихотворении, посвященном жене:

Смотри, чудовищной лавиной
Грехом затоплена страна.
Теперь и силою орлиной
Она не будет спасена.

Огнем и крыльями напрасно
Мы возмущаем синеву!..
Не плачь, не говори: «Ужасно»,
Дай преклонить к тебе главу…

Подумалось: за одно такое стихотворение вполне можно было загреметь в лагерь. За что же его на самом деле арестовали и сослали на Север? С этим вопросом я обратился к Оксане Грищенко, научному сотруднику музея.

«Вы знаете, ведь до 1972 года у нас в городе никто о Николае Александровиче Бруни ничего не знал, – рассказывает она. – Не знали ни его имени, ни, собственно, кто же автор этого монумента. Пока родственники Бруни из Санкт-Петербурга не приехали к нам в Ухту в поисках его следов. Тогда-то мы и узнали, что он происходит из семьи известного санкт-петербургского архитектора Александра Бруни. Вообще, его предок, Антонио Баррофио-Бруни, приехал из Италии в Россию еще в XVIII веке, здесь был возведен в дворянское достоинство. Любопытный факт: сын Антонио Бруни – петербургский художник Федор Бруни – после смерти Пушкина нарисовал его в гробу, а через сто лет его потомок Николай Бруни создал памятник Пушкину».

В молодости Николай Александрович получил прекрасное образование, владел в совершенстве тремя европейскими языками, знал эсперанто. Был отличным спортсменом, играл за сборную Петербурга по футболу. Закончил Тенешевское училище и консерваторию по классу фортепьяно. Писал стихи, хорошо рисовал. Еще во время учебы в консерватории он был солистом Петербургской филармонии. Музыкальный мир России прочил ему блестящее будущее. Но он ушел добровольцем на фронт, став санитаром.

За мужество и отвагу был переведен в авиацию на строевую службу. Вскоре он отправляется в столицу, здесь заканчивает краткосрочные курсы авиаторов при Петроградском политехническом институте, затем – летная школа в Севастополе, и он становится военным летчиком. Во время войны проявил чудеса храбрости. Об этом говорит хотя бы то, что участие в боях Николая Бруни было отмечено тремя Георгиевскими крестами.

В сентябре 1917 года во время ночного боевого вылета его аэроплан был сбит под Одессой. Получив множественные ранения, он чудом остался жив. Во время болезни дал обет Господу, что если выживет, то станет священником. И когда выздоровел, то принял сан. Но перед этим в апреле 1918 года, страдая от незаживающих ран, он с опасностью для жизни выбрался из Одессы и с большими трудностями добрался до Москвы. Еще не достаточно поправившись и сильно хромая, поступил на службу командиром первого авиационного отряда Военно-воздушных сил РККА. Но в начале 1919 года его по состоянию здоровья комиссовали. В мае того же года Харьковский владыка Сергий рукоположил его вначале в дьяконы, а спустя несколько дней – во священники.

Здесь начинается вторая линия жизни Николая Бруни – служение Богу. Девять лет он был священнослужителем, и это были лучшие годы его жизни, несмотря на то, что не все складывалось на этом поприще для него гладко. Вначале он служил на Украине, в селе Будды Харьковской области, затем – в московской церкви Николы-на-Песках на Арбате. У Мандельштама есть произведение «Египетская марка». Один из персонажей – священник. Прототипом его как раз и стал о.Николай Бруни. Вообще, он был знаком со многими известными личностями того времени. Когда служил в Москве, то после смерти Блока отправил по нему панихиду. Рассказывают, что начал ее с чтения стихов.

Об этом периоде жизни Н.Бруни я попросил рассказать Ирину Дмитриевну Воронцову, главного библиографа-краеведа ухтинской публичной библиотеки, она же является заместителем председателя ухтинского общества «Мемориал». И, кстати, именно она явилась инициатором воссоздания памятника Пушкину в бронзе: после ее публикации о памятнике в местной газете нашелся человек, который решил пожертвовать деньги на это благое дело; Ирина Дмитриевна заразила идеей воссоздания памятника городскую администрацию, ухтинскую общественность, художников.

– Вы знаете, как священник он себе ничего не брал, – начинает свой рассказ Ирина Дмитриевна. – В Москве примкнул к существовавшему тогда среди духовенства движению бессребреников, которые считали, что должны служить Богу бесплатно, при этом священник должен еще где-то работать и своими руками зарабатывать себе на хлеб. Так что, будучи священнослужителем, он работал еще и столяром, и печником. Он многое умел делать своими руками – всякие ложки-поварешки резал, изготовлял расписные игрушки, печки клал – этим и кормил свою большую семью. А вы знаете, как он стал священником? – обращается ко мне Ирина Дмитриевна.

– Дал обет Господу, потому что был при смерти после ранения, – блеснул я своей эрудицией.

– Как говорит семейное предание, ему в это время явилась Пресвятая Богородица, – уточняет моя собеседница судьбоносный факт его биографии. – Он сказал Богородице, что хочет жить, и в обмен на это пообещал Ей посвятить свою жизнь служению Богу. И когда выздоровел, так и сделал. Но в конце 20-х годов, уже после НЭПа, он стал ощущать на себе давление – недовольны были им и его собратья-отцы, и власти. Когда у него отобрали приход в Москве, он потом еще сменил несколько приходов. Служил в селе Косынь, где встречался с Павлом Флоренским, потом в Клину, где жил в доме Петра Ильича Чайковского. И уже оттуда возвратился в Москву, оставив священство, – здесь друзья устроили его переводчиком в институт. Один из священнослужителей, хорошо знавший его и оставивший дневниковые записи того периода, свидетельствует об о.Николае как о стойком тихоновце. «При развитии обновленчества, – пишет этот батюшка, – о.Николай был в г.Козельске Калужской губернии. И один устоял в православии и доселе остается твердым и непоколебимым православным и горячо ревностным пастырем...»

– А я слышал, что он был лишен сана за то, что отпевал Блока? – спрашиваю Ирину Дмитриевну.

– Блока во многих церквях после его смерти отпевали. И он тоже отпел в своей церкви, и это властям не понравилось. С этого момента и начались на него гонения и притеснения. Он вообще был вольнолюбивый человек, непокорный. Прекрасно понимал, что в стране происходит. И круг его общения был таким же: был близким другом и однокурсником Осипа Мандельштама, дружил с Ахматовой, Ходасевичем, Флоренским – посвящал им свои стихи. Он разделил участь многих своих друзей. Этот трагический путь прослеживается по его стихам…

– Среди его стихов есть немало проникновенных строк, посвященных жене. Кто она, как складывалась его семейная жизнь? – спрашиваю Ирину Дмитриевну.

– Он был женат на Анне Александровне Полиевктовой – дочери известного врача-инфекциониста Александра Полиевктова, владевшего в Москве больницей на Соколиной горе. Ее дед – известный купец Алексей Васильевич Орешников, друг купца Третьякова, которому Орешников активно помогал в создании знаменитой галереи. Жила семья Бруни очень хорошо, у них с женой были замечательные взаимоотношения. Он был отличным семьянином, дети его безумно любили. Детей у них было шестеро – пятеро девочек и сын. Когда Николая Бруни забрали, все они еще были маленькими.

На открытие восстановленного памятника в 1999 году в Ухту из Москвы приезжала дочь Николая Бруни Алла Николаевна, были также супруга единственного его сына Михаила Зоя Николаевна, внуки Александр, Алексей и Михаил. Кстати, внук Алексей Бруни – один из лучших скрипачей России, заслуженный артист, лауреат международных конкурсов – играет на скрипке своего деда.

Алла Николаевна вспоминала тогда, как дети любили своего отца, с нетерпением ждали его с работы. Очень нравились им минуты семейного отдыха, когда отец садился за фортепьяно и начинал играть свою любимую «Лунную сонату». Так же хорошо он играл и на скрипке. Алла Николаевна рассказала, что когда отца забрали, ей было всего девять лет.

За создание памятника Пушкину Николаю Бруни в качестве вознаграждения дали возможность свидания с женой. Когда Анна Александровна отправлялась на свидание с мужем из Москвы в поселок Чибью, ее снаряжали всем миром. Собрали посылку с сухарями, копченым салом. Когда он вышел ей навстречу, то в изможденном, исхудавшем и согбенном человеке она с трудом признала своего Коленьку. Им позволили вместе пробыть неделю, но о. Николай так ничего и не съел из привезенных продуктов. Не смог, потому что их худо-бедно все-таки кормили в лагере: баландой из прогорклой муки и ржавой килькой. А семья в Москве бедствовала. Он уговорил свою жену забрать все продукты с собой, на обратную дорогу до Москвы.

Дети просили мать привезти им хотя бы фотографию отца. Но где можно было в лагере найти фотографа и сделать снимок заключенного?! Тогда отец нарисовал свой автопортрет карандашом (см. в начале материала), который передал жене вместе с тетрадью своих стихов. Эти реликвии хранятся родственниками Бруни как дорогие святыни. Когда Алла Николаевна рассказывала об этом на открытии памятника, многие люди плакали.

Не менее трогательным был и рассказ внука Алексея Бруни. «Мой отец Михаил Николаевич не видел отца с 15-летнего возраста, – рассказывал Алексей Михайлович. – И, любя его до беспамятства, всю жизнь ходил с этой страшной болью... Господи, если бы он дожил до сегодняшнего дня и увидел, как Николай Александрович вернулся из небытия в таком вот виде в своем творении, в памятнике из бронзы любимому поэту, – это был бы счастливый день в его жизни! В известной мере это искупило бы горечь его страданий, которые довелось перенести ему, ведь его судьба как судьба сына врага народа была поломана. И жена Николая Александровича, мать моего отца, благороднейшая, культурнейшая женщина, тоже была репрессирована и отсидела десять лет лагерей».

...В начале 30-х годов с помощью друзей Николай Бруни устроился переводчиком в Научно-испытательный институт Военно-Воздушных сил. Потом работал в знаменитом ЦАГИ в отделе переводов, еще некоторое время – в Институте гражданской авиации, затем перешел на преподавательскую работу в Московский авиационный институт. Он оставил след в отечественной авиации как авиаконструктор, разработав новую кинематическую схему автомата перекоса несущего винта вертолета, которая и до сих пор используется во всем мире.

Арестовали его в декабре 1934-го. Тогда в Москву по приглашению института в качестве консультанта и авиаконструктора приехал знаменитый французский летчик Жан Пуатисс. Бруни попросили быть у него гидом и переводчиком. Хорошее знание французского языка сыграло с ним злую шутку. На то, что он принимал гостя у себя дома, последовал донос. И после визита французского летчика его объявили по 58-й статье шпионом в пользу Франции. В те годы это было обычным явлением. Дали пять лет исправительно-трудовых лагерей и сослали в Ухту. Через два года, уже в лагере, Николая Александровича осудили повторно и дали еще десять лет лагерей.

Ухта в то время была одним из самых страшных мест, здесь сгинули тысячи и тысячи заключенных. И вот Николай Бруни тоже оказался в «Ухтпечлаге» на реке Чибью. Ныне это территория города, а тогда – дикая тайга и болота. В тридцатых годах здесь как таковых зон за колючей проволокой еще не было: просто некуда было бежать. Лагерное начальство скоро узнало о художественных способностях Бруни и, забрав с общих работ, поручило оформление лагерных клубов. Начальники заказывали писать свои портреты, портреты своих жен и детей. Затем ему даже выделили свою мастерскую, в которой и был создал памятник Пушкину. Он создал его из подручных материалов – кирпича, глины, гипса, колючей проволоки, цемента и досок, без каркаса. Удивительно, что монумент при этом простоял шесть десятков лет.

Думаю, что он не только рисовал лагерных начальников, но, вероятно, и окормлял заключенных как священнослужитель. Иначе бы ему не утроили срок заключения. В лагере он носил длинную бороду, что было категорически запрещено, и заключенные уважительно называли его «отцом Николаем». А такое отношение надо в разношерстной среде заключенных еще заслужить. Во всяком случае, наверняка он постоянно молился за своих собратьев по несчастью и за всех близких – не мог не молиться.

В 38-м году по всей территории Коми республики прокатилась волна лагерных волнений, и по всем лагерям для усмирения бунта прошелся печально знаменитый чекист Кашкетин. Без суда и следствия расстреливались сотни ни в чем не повинных людей. И Бруни попал в эту мясорубку. Было ему тогда 46 лет. 4 апреля 1938 года он был убит в 60 километрах от города в небольшом расстрельном лагере, который стоял на реке Ухтарке. Там установлен ныне поминальный крест, и в числе остальных погибших поминают и Николая Бруни.

О том, как погиб Бруни, рассказал родственникам очевидец, чудом спасшийся во время расстрелов, – в середине 50-х, когда рухнула лагерная система, он добрался до Москвы. Перед расстрелом отец Николай, как назвал его этот вестник смерти, призвал всех приговоренных к смерти встать с колен, а сам обратился к Богу и запел молитву.

Евгений СУВОРОВ

назад

вперед