ЭКСПЕДИЦИЯ

МЕЗЕНСКИЕ ОБЕТЫ

Из дневника М.Сизова.

Дорога назад

Минул год, будто и не бывало...

О том, как мы паломничали на лодке по Мезени – от одного Обетного креста к другому, – газета «Вера» рассказывала в сентябре 2005 года («Мезенские обеты», №№ 500 – 505). Тогда мы доплыли только до середины пути, так и не добравшись до Лешуконского. И вот наступил июль 2006-го, пора снова в путь. Те же рюкзаки, те же хлопоты о попутном транспорте, к которым, впрочем, добавилась новая забота.

Звоню в село Койнас лесничему, у которого мы оставили на зимовку своего «Товарища Сухова».

– Жива-жива ваша лодка, – успокаивает тот, – вон в окно видна, лежит кверху брюхом.

– Рассохлась, поди, посмолить бы, а? Мы бы заплатили, – прошу мужика.

– Да я бы и так сделал. Только смолы нет по всей Мезени. Первый год такой казус. Лесохимию-то у нас прикрыли, старые запасы мы пользовали, а нынче и они кончились.

Вот так новость. Как же народ-то живет? Без лодки мезенскому человеку никак: на охоту, на рыбалку, в райцентр съездить – вся жизнь на реке.

– Я слышал, ниже по Мезени вроде мужики смолокурню устроили, гонят смолу дедовским способом, – обнадеживает лесничий Антонов. – Только вам-то срочно надо?

Слушаю, как в телефонной трубке сквозь треск и помехи бодрый голос вещает о «дедовском способе», и на ум приходит дурацко-оптимистическая фраза из какого-то фильма: «В то время, как корабли бороздят просторы космического пространства...» Эх, Мезень, вечная река! Сколько раз за сотни лет болезни, голод, царские повинности безлюдили твои берега, целые деревни пустели. Но всегда возвращались в них русские люди. Вот и сейчас захирела там жизнь, как и сама Мезень – обмелевшая, заплывшая песчаными дюнами. В большинство сел уж не летают самолеты, и дорогу не строят, и производство все закрыли. А ведь живут!

Иду сообщать Игорю: лодка не готова, но лесник обещал спустить ее на воду, чтобы разбухла, – авось не утонем.

– Ну, нам не впервой на Бога полагаться. В крайнем случае пойдем пешком, – решительно говорит Игорь.

Действительно, не впервой. Помню самое первое наше путешествие – в 1989 году, когда мы отправились в совершенно дикое, безлюдное верховье Мезени, взяв моточек веревки для строительства плота. Как мы на этом хлипком сплотке из тонких бревнышек пошли через тиманские пороги... И в прошлом году, можно сказать, удачно получилось. Прости, Господи, нашу беспечность, вся надёжа на Тебя.

...В Койнас добираемся на «буханке» местного коммерсанта. Как и тысячу лет назад, с купцами можно попасть хоть на край света. Машина то и дело ныряет вниз, преодолевая «вброд» ручьи и речки, елки стегают лапами по стеклу – буквально продираемся сквозь тайгу. Изредка за деревьями подмигивает нам синий глаз реки – мы едем вдоль Мезени. Где-то там, в лесной гуще, спряталась и сказочная избушка, которую я не забуду. Когда мы в прошлый раз попали в нее, то словно на машине времени перенеслись в прошлое: столик был застелен газетой с передовицей «Навстречу XXIV съезду КПСС», а на полке лежали «Веселые картинки» и «Крокодил» за 1973 год. «Они до сих пор там лежат», – почему-то согревает мысль.

Откуда в нас, русских, это неистребимое желание – остановить время? Почему, подобно европейцам, мы не упиваемся прогрессом? Держимся за старинное, дедовское, а кто новин взыскует – тот чужедум. Почему?

Наш консерватизм, которому я втайне радуюсь, иногда доходит до смешного. Переправлялись мы через Мезень у коми села Пысса, и на пароме оказались рядышком два микроавтобуса «УАЗ», или «буханки», по-простому говоря. Игорь как заядлый автолюбитель стал выяснять у водителя, какой пробег у машины, давно ль купил. «Да уж старенькая, 15 лет», – жалуется тот. «Какая ж старенькая, она ничем не отличается от нашей, которая куплена три года назад», – шутит Игорь. А я смотрю: и вправду – найдите пять отличий! На Западе каждые полгода новые модификации с конвейера сходят, а тут хоть бы другой бампер, что ли, поставили или сменили дизайн дверной ручки – нет, абсолютно все то же самое. «Знать, удачная модель», – смеется Игорь.

Слегка очумев от тряски на жестких рессорах, поосыпав с себя городскую праздность, за полдня мы проделали путь, который на лодке в прошлом году занял 11 дней, и благополучно прибыли в Койнас.

Сельские вести

Вот и знакомый дом Любови Рубельт. Она да Татьяна Лешукова – костяк местной православной общины. Крестимся на иконы, и первый же вопрос, всю дорогу волновавший нас:

– Как погода у вас?

– Погода шепчет. Ожидаются холода и дожди, – отвечает Любовь Васильевна. – А еще недавно было 43 градуса, жара держалась целую неделю.

Мы не знаем, радоваться или горевать (что холод, что жара – все едино), а хозяйка тем временем достает ученическую тетрадку, в которой на каждый день отмечены температура, осадки и прочие метаморфозы в природе.

– Это у вас профессиональное? – с уважением интересуюсь у бывшей лесничихи.

– Не-а, это я еще со школы тетрадку веду, на уроке природоведения научили, – отмахивается пенсионерка. – Наблюдаю вот. Год от года погода дрябит. Раньше синоптики могли точно предсказывать, а сейчас ничего не поймешь, совсем климат разладили. И куда мы катимся?

Обменявшись апокалиптическими соображениями о современном мире (ритуал такой), переходим к деревенским новостям. За год вроде ничего не поменялось. Провели реформу самоуправления – чиновников в сельсовете прибавилось. Но дотаций из города пока еще не лишили. Наташа Рюмина (местная школьница, поразившая нас своей всепобеждающей энергией) поступила в архангельский Поморский университет учиться на журналиста.

– Как там ей придется в городе? – вздыхает Любовь Васильевна. – Ведь страшно... По телевизору показывали: Наташиного брата, Женьку, в Архангельске из обреза подстрелили, в реанимацию попал. А его товарища – насмерть. Какой-то пьяный из-за девчонки, «без тормозов» оказался. Хотя наши пьяницы не лучше. Как-то ночью не спалось, пошла на двор, дверь открываю – передо мной мужик стоит, рожа страшная, испитая. Я чуть не свалилась от страха. И чего надо? Повернулся и ушел. Его у нас в последнее время все боялись – странный какой-то, поджог бы не сотворил. Да умер недавно... А в другой раз пришла в храм, гляжу: с двери сорвано расписание служб и замок ковырен. С Витькой были, говорю ему: «Залезай-ка к окну, ковыряли его?» – «Да, пощипали, только открыть не смогли». Вишь они, пьяники, уже ничего не могут, но скребутся. Писать заявление в милицию я не стала, просто нарисовала на листке бумаги большой крест и наклеила на дверь.

– Ой, самое главное-то забыла! – всплеснула руками хозяйка. – Одна ведь я осталась. С Татьяной зимой летали мы в Архангельск в больницу... когда ж это было? Ну да, 19 февраля службу не вели. Я потом вернулась, а она осталась на полгода. Два месяца от нее писем не было – аэродром наш закрыли из-за снега.

– А что не чистят?

– У него железное покрытие – с Новой Земли привезли, и к нему нужен специальный снегоочиститель, а то наш бульдозер ножом цепляется. Кто его изловчился от военных привезти? Не помню уж... А у меня в селе (я сама-то белощельская) соседом был замминистра гражданской авиации. Однажды его привезли к нам на вертолете, он охрану отпустил и несколько дней бражничал, деревню поил. А наши смекают: не отпустим, пока аэродром не сделаешь. И он сделал – в Ценогоре, по соседству с нами. Еще действует, а в других селах уже позакрывали.

– А как Ветровы поживают? – интересуемся семейной четой, которая приплыла в Койнас из Коми, без паспортов, чтобы избежать принятия ИНН и «антихристовой печати». Когда мы пристраивали своего «Товарища Сухова» на зимовку, то он оказался рядышком с их лодкой.

– А нет их, – разводит руками Любовь Васильевна. – Я с ними почти не общалась, только раз попросила Свету Ветрову научить нас церковным гласам – очень мы хотели с Таней в храме правильно петь. Да еще муж ее, Володя, помогал нам церковную ограду делать. Так и не доделал. Сели они на баржу и уплыли вниз по реке. Ни здравствуй, ни прощай. Даже телевизор, который на время у меня попросили, обратно не принесли. А потом из Лешуконского мне сообщили: Ветровы объявились в городе Мезени, пришли к тамошнему священнику Алексею – возьмите, мол, на работу. А батюшка уже наслышан, как они Московскую Патриархию ругали и на причастие не приходили. У нас-то ведь все про всех знают, хоть вверх по реке плыви, хоть вниз. Вот гадаю: долго ли Ветровы в Мезени удержатся? Хотя дальше-то плыть им некуда, дальше – Ледовитый океан.

Юда и медведи

Хозяйка угощает нас чаем, к которому, по северному обычаю, прилагаются рыба нескольких видов, квашеная капуста и целая батарея разных солений-варений: «Не спешите, отдыхайте. Еще намашетесь веслами». Смакую леща, жаренного на глиняной латке (от этого особый вкус), и слушаю инструктаж, как нам добраться до кельи местночтимого Иуды.

– Проплывете Кыму, Чучепалу, Палощелье, и дальше будет Конещелье, – загибает пальцы Любовь Васильевна. – В деревне Конещелье никого нет, только один человек – мой одноклассник Мишка Новиков обитал, но, может, и он уехал. Глядите в оба: там колодец очень глубокий выкопали да и бросили – так что он вместе со всей деревней травой зарос. Так и тянет через него идти, но вы слева держитесь. Прямо из Конещелья дорога ведет в гору, идите 12 километров и увидите две избушки. Одна, ранишняя, с дверью махонькой, если только ползком в нее заберешься. В ней раньше ночевали люди – придут старые, а сил идти обратно нету. Есть там и стол, и кострище – муж мой Николай обустраивал. Воду берите из ручья Серебряного. Вкусная водица и целебная. Только кому как повезет: то можно черпать литровой банкой, а иной раз и в кружечку не наберешь, уходит вода.

Еще там поблизости есть третья избушка – люди ходят, не замечают, а я сразу приметила. Видно, она охотником построена. Там, по юдинской дороге, всегда путики ставили – зверя очень много. А нынче трава высокая, смотрите, не наткнитесь на мишку. У нас нынче месяца не прошло, как медведь задрал парня, 23 лет.

– Вот мой покойный муж – бывалый охотник, считался в Койнасе самым метким стрелком, – вдруг вспомнила хозяйка, – а медведей боялся и не понимал. Однажды собрался он на ток, я ему: «Сына возьми, что он тут болтается». Николай рукой махнул, не взял. Чувствовал, видно... Возвращается вечером, лица на нем нет. «Права ты, Люба, насчет Шишкина», – говорит. А у нас литография Шишкина, с медведями, висит, и мы накануне поспорили. Коля говорил: «Сколько по тайге хожу, ни разу медведицу с тремя медвежатами не видел, всегда с двумя». А я на сторону Шишкина встала: раз он нарисовал троих, значит, трое. И вот Коля рассказывает. Идет он на ток, и вдруг навстречу трое медвежат, поиграть с ним захотели. А сзади – медведица. Коля окаменел, а собака «тю» – и нету. Опомнившись, стреляет в переднего, остальные обклались и в сторону сиганули, медведица за ними. А иначе бы...

– А вы сами на охоту ходите?

– У нас в селе есть охотницы-ненки, их по бесшумной походке легко отличить – перекатываются с пяточки на боковинку. А я нет, без мужа в лес ни ногой. Так ни разу и не была в новой избушке, которую он перед смертью построил. У нас две ближние избы, а это дальняя – километров 200 отсюда. Там наши озера, больше никто не ловит. Но плыть надо через пороги – трудно мне там на моторе выворачивать... Так о чем мы? Как по юдинской дороге вы пойдете и в высокий травостой зайдете, палками стучите – мишку лучше издалека пужать. Ну да Юда вас оградит...

Из дневника И.Иванова.

Листая фотоальбом

Сладкий чай с соленой рыбой – нет, это не по мне. Я лучше посижу в горнице и еще раз полистаю семейный фотоальбом. Из кухни доносится приглушенное «бу-бу-бу» – там под иконами Михаил неспешно беседует с Любовью Васильевной Рубельт. Отдельные слова могу разобрать через открытую дверь – она рассказывает о том, сколь многое хотел сделать ее скоропостижно умерший три года назад муж. В этот момент я представляю ее глаза: как вспомнит о нем, так сразу они на мокром месте. Рядом с дверью грустно висит балалайка, на другой стене – огромные лосиные рога – все напоминает о нем, Николае Алексеиче, безвременно ушедшем хозяине. «Много замыслов в сердце человека, но состоится только определенное Господом», – еще мудрый Соломон это сказал. Но все же печально: 53 года – разве это срок. Как в войну, с косой идет костлявая по русской деревне, выкашивая мужиков…

В комнате порядок идеальный, все вымыто, подкрашено, – так было и в прошлый раз, и, кажется, за год ни одну вещь не передвинули с места на место, ни одна пылинка тут не упала. Альбом, который я листаю, полон фотографиями, закрепленными аккуратно, «уголками», и все – подписаны, к примеру: «Озеро Гореватая. Глубина до 6 м. Водится крупная щука, самая большая выловленная – 16 кг». Здесь же вклеены карты, схемы, пояснения, как добраться до того или иного укромного урочища. Чувствуется рука профессионального таксатора – лесника.

Снимки черно-белые, часто не в фокусе, любительские, – но именно они лучше всего передают дух того времени, 70-х – начала 80-х, годов более или менее выправившейся, устойчивой жизни на Русском Севере. Снимок: «Река Кыма. Деревня Житель… В 88 г. построили скотный двор, держат мол. лошадей. Поставили движок, смотрят даже телевизор». Где теперь эта деревня, некогда одна из самых зажиточных в округе? Нет ее. Об этом вспомнишь – и до слез жалко. Нет, не благополучия и стабильности – невероятно жаль, что за жизнелюбивым поколением тех лет, которое ныне отошло или отходит от активной жизни, новое не появилось… Смотришь на современные цветные, яркие, глянцевые фотографии и понимаешь: недаром говорят, что черно-белая фотография благороднее, потому что не пытается копировать мир, а создает свой.

Здесь, на Мезени, мир человека и мир природы – леса, речки – тесно сплетены. И отношения строятся на высшем уровне – с царицей рек, с хозяином тайги...

«На очередном снимке – сборы на рыбалку: «У моей избушки Булатов Саша: «Запечатлей меня, да пошли ломать загривки «крокодилам». Осень 1984». Крокодилы – это щуки.

Вот фотография лесного домика: «Проказил медведь, выбивал окна. Смятая кровать – его работа. Это он бесился, пойманный в силок, поставленный в окно». Еще один снимок – медвежонок на руках. Подпись: «Маленькая пленница. Увезли в зоопарк».

Любовь Васильевна рассказала еще один «медвежий» случай с мужем.

Как-то раз представилась оказия – пустой вертолет из Лешуконского полетел в Ухту на пару дней, с остановкой в Койнасе. Муж с приятелем решили порыбачить на озере в таежной глухомани – быстро побросали в вертолет снасти, немного еды… Поздняя осень. Уже засолили бочку рыбы, а вертолета все нет. Прошла неделя, другая. Продукты давно кончились. И на обед, и на ужин – щука, а чтоб не стошнило, заедали голубикой. Выпал снег, подморозило. А жили на берегу в армейской палатке, в ней холодина, не протопишь – замерзнешь. И дрова рубить – уже сил нет. Старались больше лежать, силы берегли. Как вспоминал Николай, холод и голод нипочем, уверен был, что вертолет все же за ними прилетит. Но явилась другая напасть, посерьезней – на запах притащился откуда-то не успевший нагулять жира медведь, стал охотиться на людей. Тогда нарисовал Николай Алексеич изображение Николы Угодника на доске и стал молиться своими словами, просить заступничества, – ружья-то нет, одна надежда на Бога. Без малого месяц жили там, пока вертолет не прилетел. Зашел в дом худой, обессиленный, привез бочку рыбы и ее – самодельную икону...

Пора в путь. Любовь Васильевна решила нас проводить. Идем берегом: отстраненно светит солнце, задувает пронизывающий ветерок, по реке гуляют волны. Именно такая погода была в прошлом году, когда мы заканчивали путешествие по реке на нашем «Федоре Сухове». Такое чувство, словно и не минуло года, а только вчера мы втащили лодку на берег.

Впрочем, лодка уже на плаву – сдержал слово лесничий Николай Антонов, поставил ее «набухать». У берега несколько лодок. «Да вон наша, со сломанным сиденьем», – Михаил прямиком идет к невзрачному, чуть притопленному челну. А я озираюсь, где бы достать черпак. Впрочем, проблем с этим нет – черпаки удобно делать из пластиковых пивных бутылок, которых можно теперь в изобилии найти в любом уголке нашего Отечества. Пока мы вычерпывали воду, со стороны лесничества спустился Антонов.

На прощанье выразил нам что-то вроде сочувствия:

– По прогнозу в ближайшие дни холодно…

– …А едва наша экспедиция завершится, будет солнце и жара, – отшучиваюсь я.

Самое удивительное, что оба оказались правы.

Ну, «Сухов», не подведи... Стлани настелены, рюкзаки уложены, отталкиваемся веслами: прощай, Койнас! Любовь Васильевна еще долго провожает нас по берегу – ее скорость примерно та же, что и у нас, – нас хоть и двое на веслах, но грести опять приходится против ветра. Ну точь-в-точь как в прошлом году.

Миновав село, за околицей причаливаем к берегу, чтобы поклониться Обетному кресту, о котором нам еще в прошлом году рассказывала Татьяна Лешукова – его не так давно поставил местный житель, ее одноклассник Владимир Семушин по какому-то обету: он много пил, может, чтоб излечиться…

Крест, сразу видно, сделан не профессионалом: и пропорции, мягко говоря, не идеальные, и обструган грубовато. Однако ж, судя по количеству «обещанных» платков и полотенец, повешенных на крест, люди приходят сюда. Значит, прижился он здесь, признали люди, даром что не старинный. Попросим благословения и мы. И просто присядем перед дорогой по старой русской традиции – благо возле Креста для этого приспособлены широченные сосновые пни.

«Палец Бога»

От Койнаса до Усть-Кымы – 12 километров. Мы гребем вперед, но очевидно, что лодка стремится не только в заданном нами направлении, но и вниз, ко дну, стремительно наполняясь водой. Сидя на корме, я вижу, как вода прямо струйкой цедит в щель между досками. То и дело приходится откладывать весло и браться за черпак – а вода ледяная прямо-таки, что не удивительно при температуре воздуха плюс десять. Пока черпаешь воду, движение лодки на встречном ветру практически замирает – все-таки двигаться вперед можно, только если грести вдвоем, одному дай Бог суметь управиться с тем, чтобы «Федора Сухова» не развернуло поперек реки.

Перекрикивая ветер, обсуждаем возможность бросить лодку возле Усть-Кымы. Она – на правом берегу Мезени, по которому далее пойдут все деревни. Если спешиваться, то здесь самое удобное место: поднявшись на гривку и спустившись с другой стороны – каких-то пару километров... и экономишь 12 по реке, которая делает петлю. И хотя картам за прошлогоднее путешествие по этим местам мы привыкли не очень-то доверять, в ход все-таки идет «железный» довод: от Усть-Кымы до самого Лешуконского обозначена дорога. (Нам бы заметить, что если так, должна быть переправа через реку, а тут – ни плашкоута, ни какого-нибудь катера. На самом деле дорога эта зимняя, а в сырую погоду между Усть-Кымой и следующей деревней Палащельем ползти врагу не пожелаешь: липкая глина, размазанная по всей ширине дороги, колея с глубоченными лужами плюс горки на каждом километре – поднимаешься вверх по крутому склону метров пятьсот, а потом спускаешься по осклизлому склону).

За разговором, борьбой с волнами и протекающей в лодку водой мы не сразу заметили, что встречный ветер стих. Я отнес такую перемену к тому, что мы приблизились к так называемому Палащельскому мегу, высокой гряде, вдающейся с севера в Мезень и заставляющей ее почти под прямым углом повернуть к югу, налево. Действительно, гора прикрывала нас от встречного ветра, но, как позднее выяснилось, в самом деле этим вечером погода переменилась, ветер стих.

Вместе с погодой поменялось и наше настроение: теперь уже кажется, что можно и дальше плыть. После короткого размышления решаем: «Федора Сухова» не бросим! Теперь можно и отдохнуть, созерцая берега.

Интересно, что слово «мег» в русском языке есть только у жителей Севера и, вероятно, было заимствовано из коми; там «мег» – это изгиб реки. Видно, как по этому самому угору – мегу – наверх взбирается дорога. Она ведет в деревеньку Чучепалу, само название которой напоминает о седой старине, временам, когда в этих местах обитали племена чуди, исчезнувшего народца. Что деревенька была основана не русскими, видно по тому, что стоит она не традиционно на реке, а на отдалении в глубине леса, да еще и на горе.

С Чучепалой связана одна легенда, получившая распространение благодаря этнографу С.В.Максимову, рассказавшему ее в своей книге «Год на Севере»:

«По берегу реки Мезени, на высокой горе в лиственничных рощах стоял некогда город, населенный чудью. Новгородцы, расселяясь по реке, выбрали соседнее предгорье как место удобное и картинное. Первые годы соседи жили в мире, да строптива была чудь… Задумали люди свободные, люди торговые и корыстные избыть лихих белоглазых соседей и для этого дождались зимы холодной и крепкой. Прямо напротив городка чудского, на реке Мезени прорубили они лед поперек всей реки и сделали таким путем широкую полынью. Погнали они чудь в ту сторону, где лежала эта полынья: провалилась вся чудь от мала до велика, потонула. Стало то место реки и по сей день называться кровяным плесом… и деревушка Чудьпалой за тем, что последняя чудь пала».

– Наверное, мы сейчас плывем как раз над местом, где была та злосчастная полынья… – обращаюсь я к Михаилу.

Михаил после напряженных километров тоже только слегка подгребает веслами и наслаждается покоем. Но на историю Чучепалы у него, похоже, иной взгляд.

– Это же народное сказание, не более того. Насколько я знаю, освоение русскими этих земель было мирным. Тогда, в шестнадцатом веке, все деревни в округе, не только на этом Остром холме, состояли из двух-трех дворов, кому воевать-то? А чудь, как известно, со временем просто растворилась среди местного населения, ассимилировалась.

– Ты же знаешь про новгородских ушкуйников, рыскавших по всему Северу. Они вполне могли устроить такую бойню. А делить есть что: здесь ведь была лучшая семужья тоня на всей Мезени, называлась Золотой Яр. Кому же захочется ее так просто пришельцам уступать?

– Никаких исторических подтверждений этой легенды нет. И на чем вся она держится? – только на названии деревни. Но, между прочим, где-то на Пинеге есть еще деревня с таким названием. Там тоже чудь утопили? Или они просто оттуда ушли и основались здесь? Есть на Севере и еще всякие «палы» – деревня Летопала, например. А следующая на нашем пути деревня будет называться Палащелье.

Тут мне приходится отступить:

– Слышал, назвали ее так потому, что выстроена она была на пожарище. Вполне возможно, и у чуди случилось нечто подобное…

Чтоб спорить с такими неколебимыми историческими и лингвистическими доводами, у меня аргументов нет. Но в душе я все-таки продолжаю верить скорее легенде, чем ученым. Память народная бывает хоть и путаной, темной, но зерно истины в преданиях старины глубокой всегда есть. Вон яркий пример – история с Плащаницей. Сотни лет люди верили, что это действительно хитон Христов, оставшийся после Его чудесного Воскресения, но в Новое время явилась наука и горделиво усомнилась. Провели в XX веке радиоуглеродный анализ: вот видите, возраст ткани моложе, значит, подделка. Церковь это не смутило, хотя для части христиан это стало большим искушением. И что же? Буквально перед отъездом в экспедицию читаю новость: ученые провели еще более тщательный анализ данных по Плащанице – и подтвердили: все-таки ей действительно две тысячи лет…

Тем временем начало смеркаться, пора подыскивать место для ночевки. На левом берегу я заприметил избушку, но рядом поднимался дымок от костра – занята рыбаками. Плывем дальше. Через пару километров, точно напротив Острого холма – еще одна. С немалыми трудностями пробираемся через мелководье, вскарабкиваемся на берег: закрыта! Но делать нечего, уже совсем стемнело, будем спать в палатке рядом. Хотя мысль о возможных заморозках не радует.

…Посреди ночи проснулся от холода и крика чаек. Подумал: устроили драку за хлеб, который мы оставили на улице. Но вылез из палатки и понял, что крики доносятся с реки. В небе, уже начавшем синеть с востока, сияли звезды. Подумалось: наверно, этот изгиб Мезени хорошо виден из космоса. Мезень вообще река прямая, петлять не любит. Вспомнилась отчего-то железная дорога Санкт-Петербург – Москва, которую император Николай, по легенде, начертил по линейке. Должно быть, русло Мезени Господь тоже вычерчивал по линейке, а здесь, в этом Палащельском меге, оказался Его палец. И значит, наша палатка вместе со спящим в ней сейчас Михаилом – ровно на самом кончике Его пальца. Я поежился и представил себя крохотной такой пылинкой на кончике Божьего пальца.

Так оно, наверное, и есть. Вот Он смотрит сейчас на нас, таких уязвимых и слабых, и думает: как же помочь им в пути? И, поразмыслив, решает, что на биваке для нас будет самым желанным отсутствие комаров и оводов. А как их убрать, чтоб не нарушить Самим же установленных законов? Только с помощью холода…

Я еще раз глянул на звездное небо и спустя минуту уже лежал в палатке, зарывшись поглубже в спальник, но все еще стуча зубами от холода.

(Продолжение следует)

назад

вперед