ВЕРТОГРАД

ПАСХА 34-го

Перед вами фрагмент воспоминаний Ивана Степановича Карпова, рассказывающий о праздновании Св.Пасхи в вызвезданной России 1934-го года. Свои воспоминания он записал в начале 70-х годов прошлого века в селе Пермогорье Архангельской области. Выходец из бедных крестьян, он сумел еще до революции подняться в духовное сословие, стал сначала певчим, а затем и диаконом. «Будучи служителем Церкви, – вспоминает Иван Степанович, – со дня революции, во время ломки старого быта и построения нового советского общества, пришлось пережить все гонения на Церковь, на служителей и на себе лично испытать вплоть до ужасов тюрьмы».

Свои воспоминания он начинает эпиграфом из покаянного канона Господу Христу «Житейское море воздвизаемое напастей бурею». Такой была вся его жизнь. Но радость по Боге осталась в его душе до глубокой старости (скончался он в возрасте 98 лет), испытания не очерствили, но лишь умудрили его. Печатается по книге «По волнам житейского моря», г.Онега, 2004.

...Зиму пришлось работать на реке по добыванию бревен изо льда. Рвали лед аммоналом и извлекали лес на лед. Опасная для жизни работа. При взрыве летят вверх и в стороны бревна, лед и вода. Спасаемся, припав лицом на лед.

Приехав на родину, поместились у соседа. На следующий день пошел в сельсовет и вижу на заборе большой плакат: нарисован дьякон в голубой рясе с кадилом в руке и большими буквами написано: «Во имя отца и сына и святого духа деревни Звягинской, Ляховского сельсовета, Карпов Иван Степанович не пожелал заняться честным трудом крестьянским, уехал из деревни и неизвестно где подвизался, но в минуту трудную вспомнил и о деревне, приехал и просит наделить его семью землей. Граждане! Не поддавайтесь на удочку дармоеда – не наделяйте его землей! Аминь!

Подпись “АКТИВ”».

На доделку дома пришлось продать самовар, нужно было сбить глинобитную печь и выложить из кирпича трубу. Брат Вася не принял никакого участия в доделке дома.

Был голод, и менялы с вещами беспрерывно ходили по деревням, предлагая свои товары, товаров-то у населения давно никаких нет.

Предложил райисполком немедленно внести налог 5000 рублей, в противном случае репрессия и продажа имущества. С моей коровы (как хозяин-лишенец) налог 60 пудов, кроме того, обязательно для всех выкормить теленка. Не имея сена, мы вынуждены были кормить корову заваренной в кипяток соломой, и за недостатком молока теленок был еле живой. Ежедневная сдача молока – 6 литров – с моей коровы на половину не выполнялась, и себе не оставалось ни капли. За невыполнение все подлежали штрафу, а с меня, лишенца, более строго.

Назначили ревизию по надою моей коровы. Доили до трех суток, признали, что при таком корме и плохой упитанности коровы молоконалога и вскармливание теленка не выполнить, и мне разрешили сдать корову в колхоз на лучший корм в счет моего дьяконского налога.

Колхозный хлеб почти целиком шел государству, и колхозники получали отбросы из-под триера при сортировке зерна. Ели торицу (мелкий горошек), белый мох, вересовые ягоды, но все же небольшая работящая семья могла, хотя бы скудно, питаться хлебом пополам с картошкой. Терли картошку своей работы терками, из натертой картошки после извлечения крахмала из отирков пекли хлеб, прибавляя шелуху льно-семени, мякину, отруби, белый мох. Весной перекапывали картофельные участки и, найдя в земле сгнивший картофель, промывали и извлекали крахмал.

Как ни тяжело было, но пришлось двоих своих детишек послать просить милостину у голодных колхозников, а как им было стыдно просить, а нам смотреть на приносимые ими крошечные кусочки хлеба, испеченные с примесью всяких отбросов, приходилось сушить их, а потом истолочь в порошок и вложить в какую-либо похлебку.

Двоих сыновей я отправил в Архангельск, одного приняли в токарно-слесарную мастерскую, другого – в игрушечную мастерскую. Две дочери устроились в няни. Осталось еще двое – дочь и сын 5 и 7 годов. Я занялся в свободное время делать из березы ложки, тогда самый необходимый товар, – ложек нигде не было в продаже, платили мне и молоком, а иногда и краюшку хлеба давали.

И удивительно. Люди все ночи сидят на собрании – решают свои текущие дела, а меня, как лишенца, никуда не беспокоят, куда-то меня готовят выслать. 5000 рублей налог не уплочен, зачтена корова и теленок. Вызывают в налоговую часть райисполкома, объявляют трехдневный срок уплаты, и как у злостного неплательщика продадут с торгов все хозяйство.

Я не мог воздержаться – заплакал навзрыд, просил обследовать мое хозяйство и убедиться, что мои дети с колхозников кусочки собирают, а дом принадлежит брату Карпову Василию Степановичу, а не мне. Я уже отдал в счет налога корову и теленка, и какая-то цифра из налога 5000 рублей должна быть вычтена. Сельсовет обследовал мое хозяйство и скинул налог ввиду очевидного доказательства несостоятельности хозяйства и принадлежности дома брату Василию.

Церковь на родине была закрыта, колокола сброшены и разбиты на мелкие части. Невыносимый был визг при разбивании колоколов. Скучно, тяжело было переживать такие чрезвычайные события.

Я решил идти на Пасху в Черевковскую церковь, услыхав, что там будут петь хором административно высланные, а они певчие. Один из них артист императорских театров, контр-октава. Поразительно было пение, хотя трио – бас и два тенора. Даже приятно слышать один такой бархатный бас. Поразительно хорошо исполнили концерт Дегтярева «Днесь всяка тварь веселится и радуется!».

Вокруг церкви на стенах зажжены фонари с буквами: «С сегодняшнего дня колокольный звон умолкнет навсегда». При входе в храм сделана трибуна, и с начала богослужения открыли митинг.

В день Пасхи в 9 часов открылось шествие по дороге, шли к церкви и везли на 4-колесной телеге посаженных рядом: в средине царь в короне, по бокам поп и кулак. Вместо оглобель к передней оси телеги приделаны длинные жерди, за которые тянут люди телегу, а на груди у них наклеены надписи: кулак, подкулачник, шептун, нытик. Процессия пришла на рыночную площадь, и открыли митинг.

Я сказал уже, что я, как лишенец, свободен был от всех колхозных собраний. В 34-м году перед Пасхой была объявлена антипасхальная неделя. Учительство, члены сельсовета и актив обязаны были обойти все дома колхозников с разъяснением о Пасхе как суеверном пережитке старых, некультурных людей, и чтобы Пасху ничем не отмечали: не украшали ничем своих квартир, не пекли ничего праздничного. В пасхальную ночь всем колхозникам выйти на субботник.

Я, как свободный, пошел в ягрышскую церковь к Пасхальной утрени. В 12 часов ночи началась Пасхальная утреня, запели первую часть канона: «Воскресения день», и вдруг заиграла гармонь. Трое комсомольцев стояли на лавке с гармонью. Народ возмутился, но все были женщины-старушки. Колхозники все были на субботнике по вывозке на поле навоза. Священник вышел из алтаря и заявил, что он не может совершать богослужение, пойдемте, православные, из церкви. При выходе из церкви на крыльцо, пришли двое, член райисполкома и председатель колхоза с трехметровой доской, отобрали у сторожа ключ и приколотили на двери церкви доску, и церковь закрылась навсегда.

В час ночи я пошел домой, народ весь на полях, возят навоз. Дальние колхозники не знают меня, и я без стеснения шел, а когда подошел на территорию своего колхоза, решил обойти колхозников возле кустарников и так прошел незамеченным. Подходя к своему дому, вижу соседа с топором в руках: я, говорит, в лесу сегодня вырубил 65 кольев. Так я встретил Пасху в 1934 году.

назад

вперед