ПАЛОМНИЧЕСТВО
С АНГЕЛОМ К ПРЕПОДОБНОМУ СЕРАФИМУ
Сентябрьским ранним утром, когда сон лентяя особенно сладок, а за окнами только-только поехали первые автомобили, в моей квартире раздался телефонный звонок. Тихий голос в трубке произнес: «В пятницу прилетает Ангел. Ты готов?»
Буря чувств и мыслей стремглав пронеслась в моем еще не пробудившемся мозгу: «Какой Ангел? Ангел смерти? Почему в пятницу? К чему я должен быть готов? Что это – связь с потусторонним миром или шутка?»
Быстро выяснилось – это не шутка. Это иеромонах о.Митрофан проверяет мою готовность к поездке в Дивеево, куда мы собирались отвезти греческих паломников, тетю Христулу и ее племянника Ангела. Это имя такое – Ангел, или по-гречески – Ангелос.
Мое сердце особо умягчилось, когда отец Митрофан рассказал мне об этих благочестивых греках – они так уверовали в помощь и заступничество перед Господом преп.Серафима Саровского, что специально за этим приезжают в Россию – поклониться и помолиться у мощей нашего святого. Только за этим.
И я сколько раз, стоя перед иконой о.Серафима в храме, молитвенно вопрошал: ну когда же ты, батюшка, позовешь меня к себе в Дивеево?
Вот и получается, что устами о.Митрофана пригласил меня к себе сам Серафим Саровский.
* * *
Известно, что сыны мира сего искуснее сынов света в своем роде.
Поэтому я нисколько не удивился, что мы, паломники, выехали из Москвы не в девять часов вечера, как было договорено, а за полночь.
Мой опыт поездок на дальние расстояния подсказывает, что главное выехать, вырваться из орбиты притяжения Москвы, из ее губительных, невыпускающих сетей. А там, отъехав от столицы хотя бы на 30 километров, открывается как бы второе дыхание, распахивается иная, не московская жизнь: люди делаются добрее и приветливее, природа красивее, московские треволнения и думы остаются позади, во всем начинаешь полагаться на волю Господа, Который все управит, и явно начинаешь понимать, что любящим Бога, как говорится, все будет способствовать ко благу. Гони себе да гони по трассе – ведь мы едем не видами из окна любоваться, а слезно притекаем к ходатайству преподобного Серафима, так как в доме у греков поселилась беда.
* * *
Через три часа езды по пустынному ночному шоссе прибываем во Владимир. В гостинице с многозначительным названием «Заря» нас ожидает наш духовный друг протоиерей Троицкого храма отец Евгений.
|
Во Владимире праздник – День города, приехали многочисленные гости, поэтому свободных номеров в гостинице не осталось. Батюшка извиняется: дескать, номера неказистые, что иностранцы скажут? А ничего и не скажут – все устали, буквально валятся с ног. Спасибо тебе, батюшка, что хоть такие номера удалось заказать – нам ведь все способствует ко благу!
Вынимаем паспорта, начинаем «прописываться в гостинице».
Пока гости завершали формальности в регистратуре, я пошел в магазинчик при входе в гостиницу, желая купить питьевой воды.
Тут ко мне подошла молодая девушка и, участливо обращаясь ко мне, спросила: не хотите, мол, отдохнуть? Я простодушно ответил, что только о том и мечтаю.
– Вам это обойдется в пятьдесят долларов.
– Так ты блудница? – удивился я.
– Не блудница, а путана, то есть проститутка, – приосанившись, солидно объяснила девица.
– Господи, помилуй! Да почему же ты ко мне обратилась? Ведь ты мне в дочери годишься!
– А к кому же еще? Вон, с тобой два попа, старуха, да иностранец – у него на лице написано, что он не от мира сего (это она про Ангела). Да ты и деньги из кармана за всех достаешь, значит, с тобой и говорить про «бизнес» надо.
Я спросил у девчушки, как ее зовут, спросил ее о семье, есть ли детки, живы ли родители, чем она занимается «по жизни».
Она наркоманка. За дозу «работает» в гостинице, почти все деньги отнимает сутенер. Мужа нет, а тот, что есть, не муж ей, а так просто – сожитель, такой же наркоман. Дома ее ждут двухлетняя дочка, младший брат-школьник, больная раком мать…
О своей жизни не задумывается – некогда. Да и ни к чему. Жизнь делится на две части, черную и белую: поиск дозы и кайф после дозы. Она знает, что наркоманский век короток, через год – полтора, когда молодость увянет, ее выкинут с «работы». Что будет делать? Выбросится из окна или вены в ванной вскроет – в теплой воде не больно.
В свою очередь я рассказал, кто мы, куда и, самое главное, к кому мы едем. Кратко описал ей чудеса, которые совершаются по заступничеству св. Серафима Саровского перед Богом, указал на наших греков, которые приехали в Россию не по театрам ходить и не матрешки на барахолках покупать, а единственно чтобы поклониться Божьему угоднику в Дивеево.
– А мне он поможет с иглы «соскочить?» – в сонных глазах Юли появилось осмысленное выражение.
– Вся возможна верующим. Пойди в храм Божий. Посмотри, найди себе батюшку. Чтобы лик его был тебе приятным. Лучше – с седой бородой. Поговори с ним. Он научит тебя молиться, даст понятие о грехе, научит, что делать дальше. Иди в храм Божий и больше не греши. Господь ко блудницам кающимся милостив.
– Неужели это правда? – ее глаза по-детски округлились.
Я широко перекрестился:
– Истинная правда. Господь милостив и к разбойникам, и ко блудницам. Всех нас, как Своих детей, одинаково любит Господь.
Она отошла от меня, радуясь, словно получила не 50, а 50000 долларов…
* * *
В современных гостиницах, особенно в провинциальных городах, как червяки для наживки в рыбачьей банке, сосредоточены и переплетены между собой все человеческие страсти и пороки. Здесь бурлит своя – особая – ночная жизнь с ее «культурным отдыхом»: игровыми автоматами, казино, барами, ресторанами и т.д.
И то сказать: будем пить и веселиться, ибо завтра умрем…
Несмотря на крайнюю усталость, уснуть мне не удалось – провалялся, ворочаясь с бока на бок, весь остаток ночи до рассвета, толком так и не сомкнув глаз.
Давно я не попадал на такой «праздник жизни»!
На нижнем этаже не смолкала так называемая музыка – оглушительные звуки, напоминающие работу механизмов в прессовом цехе, обильно сдобренные криками певцов и визгливыми воплями танцующих, будто вовсе и не русские люди «отдыхали», а какие-то туземцы с полинезийских островов.
Грохот «продолжения банкета» в соседних комнатах: канонада открываемых и закрываемых дверей, пьяные возгласы, шум драки, треск ломаемой мебели, звон битого стекла, женский визг и все такое прочее.
Утром отец Митрофан на вопрос, как ему спалось и как он себя чувствует, неожиданно для меня отреагировал в положительном смысле: «Хорошо. Можно было сосредоточиться не на сне. А на молитве». Ну, понятное дело, он монах – ему чем хуже, тем лучше…
* * *
Наступившим утром, в день памяти схимонаха Ионы (12 сентября н.ст.), с тяжелыми от ночных бдений головами мы двинулись к храму Покрова на Нерли. Чтобы прикоснуться душой и ладонями к его древним белым камням, а значит, и к той неуловимой православной тайне, которая вот уже тысячу лет живет на Руси, не давая нам окончательно оскотиниться и погибнуть.
Мы прибыли к Покровскому храму. Зашли внутрь, приложились к иконам, помолились. Осмотрели, обошли храм снаружи. Это чудо…
Было довольно прохладно, всего лишь плюс четыре градуса. Со стороны заливных лугов дул пронизывающий недобрый ветерок, но отец Евгений предложил всем искупаться в святых водах прихрамового озерца.
Ангел стал отнекиваться, ссылаясь на нездоровье и отсутствие желания мочить голову, но один из нас сказал ему: «Ангел! Где твоя вера?»
Эти слова возымели на него сильнейшее впечатление. Чуть ли не вырывая «с мясом» пуговицы на своей одежде, он быстро обнажился, с душераздирающим криком бросился в светлые воды и поплыл.
Вот оно, исповедание своей веры!
Я думаю, что случись Христу позвать Ангела ходить по водам, такой бы не усумнился, не забоялся и не начал бы тонуть.
Вода прожгла наши тела не холодом, но огнем – кровь забурлила в жилах, а Святый Дух, с избытком пребывающий в этом святом месте, вселил великую радость в сердца.
* * *
Во Владимире мы бегло осмотрели Боголюбский монастырь, приложились к мощам св. Андрея Боголюбского и его сына Глеба, к другим святыням. В раке св.Глеба имеется выпиленное отверстие, откуда, услаждая обоняние православных, для укрепления веры явно доносится благоуханный сандаловый аромат. Несколько лет назад я спросил настоятеля храма: «Из чего сделана внутренняя часть гробницы, не из красного ли дерева?» Отец Сергий ответил: «Нет, обычная сосна…»
Но расслабляться нам некогда: надо поспешать к главной цели нашего паломничества – в Дивеево.
Наконец, мы, тепло попрощавшись с отцом Евгением, уже катим по мосту, выезжая на Муромскую дорожку. Оборачиваемся, делаем фотоснимки Успенского собора, величаво вознесшегося к небу над высоким обрывом реки Клязьмы, любуемся золотыми главками множества владимирских церквей…
Сосновые леса вдоль дороги поражают воображение своей красотой – густой, ровный, строевой лес. Тетя Христула и Ангел в первый раз в жизни видят такие картины.
«А березовые рощи будут? Я очень хочу увидеть березовую рощу!» – умоляет Ангел. Вот и березы пошли. Смотри, Ангел, запоминай на всю свою жизнь.
Решили остановиться, сделать снимки на память. Березки, чуть-чуть тронутые первыми заморозками, прекрасны – кроны стали напитываться разными оттенками желтизны, скоро начнется настоящее буйство красок; жалко, что греки так быстро уедут из России, не увидят всей природной полноты русской палитры. Но и уже увиденное потрясло их: это только в нашей русской пословице говорится, что в Греции все есть, – такой красоты нет нигде в мире…
Мы быстро мчимся по извилистой дороге с гладким асфальтом.
Солнце прыгает в купах дерев, играет, как будто хочет обогнать нас и первым прибежать к о.Серафиму.
Душа просит песни. Не в силах больше терпеть, громко пою: «На Муромской дорожке стояли три сосны…» Смотрю на греков в зеркало заднего вида. Вижу – они широко улыбаются. Напряжение, страх и неопределенность вчерашнего дня начинает их отпускать. С каждой минутой, с каждым километром мы становимся все ближе и ближе к прп. Серафиму Саровскому.
Мне стало очевидно, что наша машина как-то особенно легко стала проходить на большой скорости повороты извилистой дороги – будто и ее железное сердечко и колеса жаждут и алчут, как и мы, паломники, долгожданной встречи с Саровским чудотворцем…
* * *
Въезжаем в Муром.
Справа по курсу перед нами открывается зеленая громада бронепоезда с надписью «Илья Муромец», поставленного на вечный прикол. Останавливаемся, чтобы размяться. И чтобы доставить удовольствие иностранцам, фотографируемся на память на фоне бронепоезда.
Я поторапливаю гостей: в Муроме, кроме бронепоезда, есть на что посмотреть. Это и Благовещенский, Спасо-Преображенский, Свято-Троицкий Новодевичий монастыри. Мы поклонились мощам св. Петра и Февронии – русским покровителям семьи, а также мощам благоверных князей Константина, Михаила и Федора.
И снова в путь.
* * *
Перед нами понтонная переправа через Оку-реку. Я рассказываю, что здесь, на переправе, очень сильное течение. Несколько лет назад я купался в этих водах. Заплыл метров на двадцать, а бурное течение снесло меня на добрую сотню метров вниз. В этой связи я упомянул честное имя святителя Василия Рязанского, который имел епископскую кафедру в Муроме и был человеком святой жизни.
Местные бояре, которых он нелицеприятно обличал, призывая к покаянию, смертельно возненавидели святителя и возжелали сжить его с белого света.
Они стали гадко пакостить боголюбивому пастырю, подсылая к нему скверных бабенок, чтобы опорочить его честь и т.д., а затем подговорили горожан побить его камнями.
В назначенный час, после ночной молитвы, св. Василий вышел из храма, держа перед собой образ Богородицы, прошел сквозь толпу на берег Оки. Никто из горожан не посмел на него воздеть свои руки.
А святитель снял ризу, распростер ее на поверхности воды, встал, утвердился на ней – и «несен был духом бурным», против течения реки, на Рязань, куда и прибыл, как гласит предание, через шесть часов.
* * *
Почему Русь называют Святой?
Да потому, что повсюду были и есть святорусские места. Везде звучала молитва, а не похабная, гнилая матерщина.
Не успели мы отъехать от Мурома, как уже проезжаем мимо Выксы. Здесь находится женский монастырь, который был основан молитвой и усердием св.Варнавы Гефсиманского, его честные мощи лежат в скиту около Сергиевого Посада.
Еще немного нужно потерпеть, и вот (слава Богу!) показались, заблистали дивеевские купола с крестами.
Невероятно! Дивеево, фактически, деревня. Домов выше двух этажей нет. И какие построены громады соборов, и какая величественная возведена колокольня!
Совершенно очевидно: без Божьей мышцы, молитвы Божьего угодника и собственно дивеевских монахинь, в Бозе почивших и живущих ныне, тут не обошлось.
А внутри монастыря – вот оно, точное сравнение – райский сад. Дышишь не надышишься медовым запахом цветов и неизвестных душистых трав. Яблони, необыкновенно густо обсыпанные спелыми плодами, ласкают взор. Поразительная чистота и благолепие проявляются во всем, помогая душе хотя бы на краткое время оставить всякое житейское попечение и сосредоточиться на Главном.
* * *
Первым делом надо ехать купаться на источник в Цыгановку.
То ли треволнения вчерашнего дня сказались, от бессонной ночи ли, но у меня невыносимо разболелась голова. Прямо-таки раскалывалась.
Как тяжелобольной ждет целительного посещения врача, так и я жду встречи с водой в источнике отца Серафима. Еду с полной уверенностью, что батюшка мне облегчит боль.
Хотя есть и подлая мысль: не слишком ли я, нечестивый, много о себе думаю? С чего бы отцу Серафиму заниматься моей головной болью? Сейчас даже выражение появилось у молодых: «это твоя головная боль», вроде того, как раньше говорили: это, мол, твоя проблема.
Вот если голова «не пройдет» после купания, что мне тогда делать? Не поколеблется ли моя вера?
|
Мы заходим с Ангелом в бревенчатый сруб купели и начинаем раздеваться, готовимся к купанию.
Ангел важно спускается по ступенькам в ледяную воду. Шумно нырнул первый раз, вынырнул и перекрестился – во имя Отца; второй раз нырнул, перекрестился – Сына; третий – и Святаго Духа. Аминь. Вышел.
Моя очередь купаться.
Над поверхностью воды от холода будто бы стоит сизый парок. Зеленоватая вода купели одновременно и страшит и манит.
Господи, помилуй!
Я перекрестился, нырнул. Один раз, другой, третий. Не хочется вылезать. Вода холодная, а не холодит! Наоборот. Ласково так, как живая, щекочет.
Радостно, весело мне стало, словно детская игра такая – ныряй себе да ныряй. Разум, однако, подсказывает – нужно вылезать, долго плескаться в купели нельзя, как бы сердце не оборвалось от такого купания.
На воздухе тело раскраснелось, стало пыхать изнутри жаром, покалывать тысячами не больных иголочек – вроде как хвойным веничком стал кто-то нежно стегать-обхаживать для пущего сугрева.
Усталость пути исчезла. В голове прояснилось, и – о чудо! – головная боль исчезла, как будто ее и не было вовсе!
Внутри у меня все ликовало и пело: «Преподобный отче Серафиме, моли Бога о нас!» Да! Ради таких моментов стоит ездить за 600 верст от Москвы. Да и вообще – жить.
После купания мне отчетливо представилось, что имел в виду старец Серафим, говоря, что за одну минуту райского блаженства он готов стоять тыщу лет в яме с червями, грызущими плоть.
* * *
В дверь купальни стали бесцеремонно стучать, и дерзкие мальчишечьи голоса стали кричать нам, чтобы мы открыли дверь, да и вообще освободили помещение. Вошло пятеро мальчишек, на вид не старше 15 лет, как потом выяснилось, школьники из Чебоксар.
Разделись. Переминаясь, переругиваясь и пихая друг друга, они долго рядили, кто первым полезет в воду. Наконец один из них, самый маленький и худой, но судя по его развязной бойкости, их неформальный вожак, полез в купель.
Тут я единственный раз в жизни увидел, как мальчишка, подобно пингвину, выпрыгнул на метр из воды, едва в нее погрузившись.
Выскочил – грязно, матерно заругался!
Я глянул, а парнишка нательного крестика не носит! Понятное дело, это так скверно бес завыл в нем – ведь его же святая вода огнем жжет.
Но бес бесом, а ругаться в святом месте отца Серафима не смей, о чем я парнишечке и сказал.
Тот, надувшись как индюк, гордо произнес: «А то что будет? Что он мне, твой Серафим, сделает?»
«А то и сделает, – отвечал ему я, – что писька у тебя не вырастет – так и помрешь с такой, какая есть». Остальные мальчишки принялись заливисто хохотать, указывая пальцами на причинное место своего друга. Напряженность в наших отношениях улетучилась. Незаметно разговор перешел на жизнь и чудеса отца нашего батюшки Серафима Саровского.
Ребята с интересом слушали мой рассказ о том, как батюшку избили трое местных жителей, едва ли не до смерти, проломив ему топором череп. Разбойнички думали, что у него есть деньги, которые якобы приносили к нему приходящие за духовной помощью православные.
Особенное недоумение вызвало его нежелание отбиваться от разбойничков, ведь, имея топор и богатырскую силу, он мог покрошить нападавших. Или: почему же он не убежал от них, а сложил руки крестом на груди и отдался на Божью волю?
Стали говорить с ребятами о Боге, о чудесном устроении Русской земли, о наших великих полководцах и подвижниках благочестия.
Я вдруг увидел, что никакие это не криминальные мерзавцы, а самые обычные русские мальчики, которыми просто никто не занимается, которые по-своему любят нашу страну и, в общем-то, остро сопереживают той неправде, которая творится сегодня повсеместно.
Но нам пора прощаться, наши пути расходятся.
Помогай вам Господь, ребятушки…
* * *
Мы налили воды из источника в две десятилитровые фляги, чтобы привезти с собой в Москву чудотворную влагу, и пошли с Ангелом к машине. Издалека я заметил своего боголюбивого черноризца.
Отец Митрофан, держа книгу близко к лицу, молился.
«Вот, – с умилением глядя на него, подумал я, – пчела трудится – свеча Богу будет» – имея в виду духовный мед.
Как все-таки хорошо иметь с собой в пути батюшку! Он и возникшие духовные недоумения разрешит, и благословение, если нужда есть, может преподать.
Так, я ему говорю, что Господь попускает бесовской лесопилке работать над человеком. Именно отсюда и родилось присловье «жизнь тебя обломает» – видимо, в Царствие Божие с такими раскидистыми ветвями нам не пройти. Вот и получается из нас, после отделения ветвей и распиловки (в духовном, конечно, смысле), деловая древесина – брус, доска, т.е. нечто пригодное для практических целей.
А батюшка, имея трезвое рассуждение и духовный взгляд на вещи, поправляет меня: «Бесовской лесопилке нельзя давать работать над собой. Ничего хорошего от такой работы не выйдет. Дьявол много обещает, соблазняет человека всячески, а все равно обманет – расплатится битыми черепками. Бесовские черви уныния (жуки-древоточцы и их личинки) напрочь уничтожают “деловую древесину”, превращая ее в труху, негодные опилки. Это значит, что бесовская лесопилка ничего доброго, “пригодного для практических целей” произвести не может.
Есть вещи, которые, по слову отцов, пригодны для освящения, т.е. являются добрыми по своему качеству. Например, вода. Она принимает благодать, освящается и делается Великой агиасмой. А урина, например, не принимает благодать, не освящается и не делается святыней.
Иными словами, имей рассуждение: что доброе, то идет от Господа – сего держись, а все недоброе, зловонное, трухлявое идет от сатаны – оного гнушайся».
Есть о чем тут задуматься, правда?
* * *
Сегодня, когда прошло некоторое время после нашей поездки в Дивеево, мне сложно вспомнить, сколько же дней в самом деле мы там пробыли? Один? Два? Или три? В монастыре само понятие земного времени как будто исчезает.
Как у Бога: один день как тысяча лет и тысяча лет как один день.
Помню прекрасно: была литургия, была всенощная, крестный ход по Богородичной канавке. Но все так сплелось, смешалось воедино – ни начала ни конца. Помню только непрерывное ощущение благости, такого неземного радостного чувства.
* * *
Но вот, завтра нам надо возвращаться обратно в Москву. Поздно вечером, после встречи с игуменьей матушкой Сергией, которой наши греки надарили всяких подарков (она, впрочем, тоже не осталась в долгу), мы вернулись в гостиничные кельи. Все уже спят.
Завтра мы хотим причаститься, необходимо вычитать молитвенное правило и последование ко святому причащению. Но свет везде потушен, паломники, натрудившись в храме и на разных послушаниях, спят крепким сном.
Вопрос: где можно расположиться для молитвы? Мой лукавый ум отвечает – нигде. Тут же сам себя выгораживаю: ничего, как Господь управит, с утра можно будет помолиться – и проваливаюсь в глубокий, без сновидений сон.
Утром, в суматохе, дело до молитвы, конечно же, не дошло. Иду на раннюю литургию в Казанский храм внутренне раздосадованный – я к исповеди не готов.
В храме строгий батюшка, словно обращаясь прямо ко мне, говорит: «Кто правило не вычитал, пусть даже и не думает подходить ко причастию».
Ну надо же!
Я всю неделю постился! Так мне хотелось поисповедаться в Дивеево!
«Господи Иисусе Христе! Отче Серафиме!» – молюсь.
Понимаю, сам виноват. Но сделайте для меня чудо! Мне так нужно получить причастие именно в Дивеево! Но, впрочем, пусть будет на все, Господи, святая воля Твоя…
Тут в тишине храма громко прозвучал телефонный звонок. По обрывкам разговора я понял: что-то не ладится с утренней службой – строгий батюшка должен срочно уехать. Поднялась суматоха, забегали взад-вперед по храму монашки, стали созваниваться с кем-то по телефону, шепотом договариваться, приглашая кого-то приехать. Мне все это показалось добрым знамением – появилось время молитвенно подготовиться ко причастию. Я сбегал в келью, принес походный молитвослов и занялся молитвенным делом.
Милостив к кающимся грешникам Господь! Я все успел вычитать к моменту прихода в храм другого священника.
* * *
Эта исповедь мне особо запомнилась. Батюшка ко мне расположился как к родному, утешил меня. Даже удивительно, откуда у него такая любовь к людям? В чем природа силы этой любви?
Как он, исповедник, не разочаровался в людях, не возненавидел греховное естество всякого человека, не отвратился от Таинства исповеди, не превратил ее в пустую формальность?
Он долго слушал меня. Не перебивал. Затем на примерах святых отцов, на опыте собственной жизни объяснил мне мои ошибки и указал пути, ведущие ко спасению.
Я, в частности, сказал, что мне очень тяжело выносить мое безбожное окружение, насмешки и издевательства надо мной и моей верой.
«Меня гнали и вас гнать будут», – с чувством произнес священник и задумался.
Я сразу духом узнал слова Спасителя и с благоговейным ужасом почувствовал Его присутствие. Содрогнулся – значит и нас гнать будут!
Батюшка рассказал, что он был военным и за всю свою службу не выпил ни одного стакана водки, не выкурил ни одной сигареты, не позволял себе непотребства. Молился тайно, никому, кроме Бога, не показывая своей веры – время такое было.
Теперь он иеромонах.
«Смотри на рыбу – живет в соленом море, а не осаливается, остается пресной, – поучал меня любвеобильный батюшка. – Так и ты делай. Живешь ты в грязи, а не пачкайся, не поганься. А уж если оступился и упал, так быстрей вставай – очищайся, кайся перед Богом. Нам, православным, себя в чистоте блюсти надо. Чистота – половина спасения!»
Крепко запомнились мне слова моего исповедника своей простотой и внутренней силой. И весь обратный путь я повторял про себя нараспев: «Рыба в море не осаливается – человек в миру не поганится».
Аминь.
Мирослав ГРИШИН
| назад |
| вперед |  |
