ПРИХОДСКАЯ ЖИЗНЬ

ДУХОВНИК

Рассказ пермской христианки Татьяны

Хочу рассказать о своём духовнике – отце Владимире из села Плотниково. Не стану называть его фамилии, это не так важно. Слава батюшке не нужна, но не могу утаить встречи с ним, в надежде, что мой рассказ кого-то утешит и укрепит. Пусть он простит меня, если наговорю.

Как мы познакомились?

Однажды я надолго попала в больницу. Всё время находиться в палате мне было трудно, домой добираться слишком далеко, но, к счастью, рядом на берегу красивого озера стоял монастырь. Настоятельницей там служила знакомая мне матушка игуменья, позволившая проводить при храме все дни после обеда, а на выходные я и вовсе переселялась к инокиням.

И очень скоро я обратила внимание, что многие монахини, в том числе и сама игуменья, стремятся попасть на исповедь к одному священнику. Он был какой-то солнечный – приветливый, улыбчивый. Лишь позже мне сказали, что врачи в то время отводили отцу Владимиру всего несколько месяцев жизни. Когда настоятельница ему исповедовалась, он кивал головой, а когда она отошла, отвернулся к окну. Постоял так какое-то время, потом продолжил исповедь, но я заметила на его лице следы слёз. Меня это поразило, и в следующую субботу я тоже решила исповедаться у этого священника. Было немножко неудобно: он такой высокий, а мне ещё склониться пришлось, как полагается, но как-то пристроилась и начала говорить. По-женски хотелось сочувствия, я начала жаловаться на сына, который резко отдалился от меня и от Церкви. Наверное, это было самое тяжёлое время в моей жизни, но, вместо того чтобы утешать меня, батюшка сурово сказал: «Сама камешки разбросала, самой и собирать придётся» – и ещё что-то добавил, не очень лицеприятное. Это застало врасплох, и я испугалась. Подумала: «Если даже такой добрейшей души человек отказал мне в снисхождении, значит, дела совсем плохи».

Надо сказать, что я и прежде об этом догадывалась, просто не решалась признаться даже самой себе. Как это бывает со многими неофитами, мне казалось, что всё я делаю более или менее правильно, вот мир и ополчился против меня. И я очень виновата перед сыном. Представьте, десятиклассник по любви к матери идёт в храм, исповедуется, причащается. Но перед тем он так же доверчиво прошёл со мной через восточную секту, где я не просто занялась целительством, а работала с детьми. В том числе со своим мальчиком. Вдруг всё резко меняется, я прихожу в Церковь, и мне бы тогда, как новоначальной, больше молчать, разбираться в себе... Но куда там... Помню, после генеральной исповеди потеряла сознание на глазах у сына и его одноклассницы, едва успела попросить: «Помолитесь за меня!» – как всё поплыло. Вот после этого какая-та ниточка между мной и сыном оборвалась. Он испугался. Решил, что я опять, как тогда с сектой, во что-то вляпалась, да ещё крепче, чем прежде. Всё это камнем легло мне на душу.

И вот поднимаю глаза на батюшку, думая обнаружить строгое лицо, но вижу – он плачет. И лицо такое страдальческое, любящее, что в этот момент я, наверное, и стала христианкой, доверилась Богу. Так, как в тот день, не исповедовалась прежде никогда, даже не представляла, что язык может повернуться подобное произносить. При этом единственная мысль была – как вспомнить всё.

* * *

Два месяца, пока я лечилась, оказались очень счастливыми, хотя смирял меня отец Владимир крепко. Иной раз сижу в очереди на исповедь до четырёх утра. Спрашиваю:

– Может, в следующий раз? Завтра, например.

– Можно и послезавтра, – отвечал отец Владимир, – но доживёшь ли ты до завтра?

– Батюшка, но вы устали...

– Да ты пойми: я живу, пока вас исповедую.

И это воодушевляло, я снова стала весёлой, радостной, как во времена студенчества, открывая для себя, что значит любить Господа, что такое красота духовной жизни. Лишь позже поняла – всё это происходило по молитвам батюшки. Когда обо всём рассказала сыну, он тоже захотел познакомиться с отцом Владимиром, хотя перед тем о церкви и слышать не хотел. Вслед за нами потянулись к батюшке дочь и муж. Так духовно начала воссоединяться наша семья. Большой разговор с моим сыном у отца Владимира состоялся не сразу. Однажды он приехал в Пермь со своего дальнего прихода. Весь был почерневший, так ему было больно, видно сердце начало сдавать, а я в слезах – опять сложности с сыном. Отец Владимир зашёл к нему в комнату, и о чём они там говорили, не знаю, но длилась эта беседа пять часов. «Меня никто не понимает, кроме батюшки», – сказал после этого сын.

Особенно успокоила меня одна история: отец Владимир попросил позаботиться об одном своём чаде, юноше, который проходил службу в армии в Перми. Сам он так о нём пёкся, что и сомнений не было, что их связывают кровные узы. Оказалось – духовные. И я поняла: сын мой тоже не будет оставлен.

Молитва

Но вернёмся в те дни, когда я бегала из больницы в монастырь. Батюшку там, надо сказать, не все приняли. Одна часть во главе с матушкой игуменьей очень любила отца Владимира. Другая – нет. Меня эти монахини тоже как-то не особо возлюбили. Помню, батюшке пожаловалась, а он в ответ: «Молись!» Сам он просил за них у Бога очень горячо, больше, чем за кого-либо. Он и правда любил этих сестёр и очень жалел, открывая мне и их достоинства, и сколько среди них добрых и сильных духом людей. Учил понимать: человек – это одно, а грехи его – другое, это болезнь, от которой никто не может уберечься по своей немощи.

О том, что батюшка тяжело болен, знали немногие. Мне открылись, когда поняли, как я его люблю, хотели подготовить. Сам отец Владимир лишь однажды на моей памяти обронил, что, если доживёт до августа, хорошо. А было это в марте, пять или шесть лет назад. У него тогда диагностировали рак желудка в последней стадии, есть он почти не мог, жил на соках, но не жаловался никогда, скрывал, что с ним происходит. Как-то раз я стояла на службе в монастырском храме, который находится на втором этаже. Смотрю, батюшка поднимается по лестнице, не догадываясь, что его кто-то видит. И такая мука на его лице, что у меня сердце захолонуло. И что происходит дальше? Навстречу идёт его крестница, отец Владимир буквально в мгновение ока берёт себя в руки, на губах улыбка.

Спросишь, бывало: «Батюшка, как вы себя чувствуете?» И слышишь: «Слава Богу за всё!» Однажды, когда мне было трудно, позвонила ему и полтора часа мы проговорили. Лишь позже я узнала, что он всё это время лежал под капельницей, догадаться по голосу было невозможно.

Август подходит – отец Владимир жив. Не готовы мы – его духовные чада – остаться сиротами. Что это значит, я один раз ощутила очень остро. Отец Владимир оказался тогда в больнице в состоянии, близком к коме, молиться уже не мог. И на меня обрушилось столько всяких неприятностей, такое было уныние, что даже молиться не могла, и просто физически поняла, что значат просьбы духовника, обращённые к Богу, о духовных чадах. И за батюшку молитвы возносятся многими людьми, мы его не отпускаем. Я знала немолодую женщину, которая просила Бога: «Забери меня вместо отца Владимира. Я уже пожила, дети взрослые, а он так всем нужен». Это была, конечно, дерзость, но так уж люди к батюшке относятся.

Труд

Монастырь, где мы познакомились, был старый, обветшавший, многое было погублено в безбожные годы, так что дел оказалось непочатый край. А отец Владимир, он просто не способен быть в стороне. На кухне помогает, снег во дворе расчищает, кур лечит, коров доит, а если какая из них бодливая, так и вовсе никого к ней из монахинь не подпустит, и когда построить что нужно, он всегда в гуще работы. И вот так во всём, и всё с шутками-прибаутками. У него вообще радостное православие. Те, кто не знал его близко, искренне полагали, что отец Владимир исключительно здоров. Говорили: «Да он вообще никогда не болеет». Чуть где понадобился, соскочит с кровати, побежал.

Чужая боль заслоняла для него свою. Помню, отправился он перевязать и причастить смертельно больную монахиню – мать Евлампию, Царствие ей Небесное. Слышу из-за стенки жизнерадостный голос отца Владимира: «Всё будет хорошо, сейчас перевяжем...» – и дальше что-то утешительное, будто болезнь какая-то совсем незначительная. А ведь у сестры Евлампии была открытая рана на груди, тяжелейшая форма рака, она уже и голову не поднимала, но по тону батюшки этого было никак не понять. Потом он вышел, к стене подошёл, плечи трясутся. Если бы не слёзный дар, не знаю, как скоро бы он сгорел с таким отношением к людям, со своей немощью телесной. Как-то я стала свидетелем его диалога с одной немолодой монахиней. Она спросила отца Владимира:

– Как вы справляетесь, когда вам плохо?

– Как приду в келью, наплачусь, и часа через два становится легче, – ответил батюшка.

– А мне Господь слёз не даёт, – грустно заметила монахиня.

Я благодарна Господу, что Он дал мне услышать этот разговор двух великих страдальцев. Почти въяве можно было наблюдать, как Дух дышит в этой немощи. Что это за дыхание, как оно даже плоть способно преображать, мне и самой доводилось переживать рядом с батюшкой. Как-то пришла машина с пеноблоками, а рабочих рук не хватало. Куда мне с больной спиной соваться, но очень хотелось помочь, и отец Владимир дал согласие. После этого, ни на мгновение не задумываясь, что будет тяжело, ринулась помогать. Сёстры удивились: «Татьяна, ты что, тебе ещё лечиться и лечиться». «Батюшка благословил», – радостно отвечаю я. «Тогда понятно». И так легко всё далось, словно вернулась молодость.

* * *

Но так бывает не всегда. Иногда силы оставляли отца Владимира окончательно, а дел не убывало. Подойду, бывало:

– Батюшка, давайте ботинки помогу застегнуть.

– Вот ещё.

И так мучительно склоняется над ними.

Звоню однажды:

– Батюшка, вы где?

– Еду в Челябинск, металл для куполов нужно забрать.

– Вам обязательно нужно было самому это делать?

– А кому ещё?

И ведь так худо себя чувствует в дороге, что ничего не ест и не пьёт. Вернётся, под капельницей отлежится и снова за какое-нибудь дело, которое и у здорового-то может вызывать холодную испарину.

«Выбирай профессию, ,которая нужна»

Слушая, как запросто он говорит с мужиками на их языке, невозможно догадаться, что этот человек имеет два высших образования. Отец Владимир врач и агроном, причём учился не ради дипломов, а в своём духе – не позволяющем что-то делать вполсилы. Я спросила его: зачем было так надрываться? Батюшка улыбнулся:

– Духовник мне сказал: «Выбирай профессию, которая всегда нужна».

Духовником его был старец Иоанн (Крестьянкин). Батюшка его не ослушался – как знал, что в будущем придётся стать сельским священником и оба образования очень пригодятся.

Сведения о его жизни я собираю по крупицам. Один раз спросила:

– Как относиться к деткам, которые бегают в храме?

Отец Владимир не ответил, но рассказал, как стоял в детстве на долгих службах, переминаясь с ноги на ногу, а бабушка за плечо возьмёт, скажет: «Стой!» «Бабушка, у меня нога болит». – «Сейчас как дам затрещину, сразу всё пройдёт». Она его и вырастила, развив, кроме веры, дарования попроще. Приедем к нему иной раз в деревню, стол какими-то яствами заставлен. После трапезы говорим матушке Вере:

– Это вы приготовили? Очень вкусно!

– Нет, – отвечает, – батюшка. И стряпает, и печёт сам, и огород на нём – что ни посадит, прекрасно растёт, и коров доит, и людей лечит.

А садит отец Владимир не только овощи, но даже зерновые – рожь, пшеницу, гречиху, овёс. Сам убирает, скирдует. И лечит не только местных: все прихожане, у которых дети, наблюдаются у него, приезжая иной раз издалека. В Плотниково они с матушкой Верой поселились давно, но поначалу приходилось окормлять ещё один приход – в селе Асово. Ходили вдвоём за восемнадцать километров, чаще всего пешком. Это было, конечно, очень тяжело для батюшки, вкупе с другими заботами. Он всё больше надсаживал сердце, всё темнее были круги под глазами, но в ответ на наше беспокойство лишь отшучивался.

И знаете, начинается литургия, он выходит почерневший. Ноги отекают, поэтому обувь приходится снимать, служить в носках. Голос тихий, еле добрёл сюда из своего Плотниково, отлежаться хотя бы часок. Но служба идёт своим чередом, голос крепнет и под конец просто гремит – такие силы Господь даёт Своим пастырям. После отпуста садимся за стол – человек сорок, и отец Владимир, душа компании, отвечает на вопросы, подбадривает.

«Этого нельзя недооценивать»

На праздники в его храм народ начинает прибывать со всех концов Пермской земли. Как-то позвонила после Покрова Пресвятой Богородицы, спрашиваю:

– Как вы?

– Знаешь, мне так хорошо, вчера пятьсот человек исповедовал.

Пытаюсь понять, какое у него самочувствие после этого, перенапряжение ведь огромное, а в ответ:

– С Божьей помощью и не то можно сделать.

На сёла, где он служит, это производит, конечно, сильное впечатление. Хоть местные, как водится, в церковь не особо хотят, слишком много работы, дела мирские не пускают. Но это не значит, что священник этим людям не нужен. Когда отец Владимир идёт по селу, с ним каждый старается поздороваться, а батюшка остановится, о жизни расспросит, и вот уже селянин чувствует, что кому-то нужен, есть с кем посоветоваться, по душам поговорить. Отец Владимир всех жителей Плотниково знает по именам. Этого нельзя недооценивать.

Сидим в доме у отца Владимира, а местные всё подходят. Вот женщина корзину ягод принесла. Батюшка в ответ тоже ей что-то дарит. Сосед из дома напротив едва доковылял, весь согбенный. Говорит: «Дрова рубил, спину повредил». А отец Владимир ему:

– Ну-ка, вот возьми.

И протягивает лекарство, которые я для него всеми правдами и неправдами доставала, мне его из Ирана привезли. Конечно, обижаюсь, но что тут поделаешь, если батюшка при виде больного помнит только, что он врач, а свои хвори сразу из головы вылетают. Да и кругом так, сколько раз расстраивалась. Услышу, что он в Перми, пирожков напеку, спешу к нему, например, на склад в епархиальное управление, где он товар принимает. «Батюшка, – говорю, – пирожков отведайте», а он тут же работницам склада всё раздаст: «Девочки, тёплые пирожки прибыли, чайку попейте». И это, конечно, не из неуважения ко мне, просто видит, как девушки маются без продыху, жалко ему их.

* * *

Из этого отношения к людям и вырастают во многом его успехи. Помню, когда он ещё в Асово служил, приехал в Пермь и позвонил, попросив взаймы денег на стройматериалы, сколько-то там не хватило. Назначаем место встречи, прибегаем туда с дочерью, а батюшки нет. Стоим минут тридцать, ждём, потом, озадаченные, возвращаемся домой. Звонок: «Вы где?» Объясняем, отец Владимир недоумевает: оказывается, и он нас минут сорок прождал, причём стояли мы метрах в десяти друг от друга.

– Ничего, – говорю, – вы где? Выезжаю.

– Да здесь бухгалтерия уже закрывается, – вздыхает отец Владимир.

– Еду.

Когда прибыла на место, до закрытия осталось минуты три, но женщины-бухгалтера безропотно взялись за оформление документов. Пока я такси ловила, добиралась, они успели с батюшкой познакомиться и чрезвычайно к нему расположиться. Вот, оказывается, зачем Господь попустил нам с отцом Владимиром разминуться. Этим женщинам были очень важны те пятнадцать минут, которые они провели рядом с настоящим священником. Что-то он успел заронить в них.

Когда всё закончилось, смотрю, батюшка совсем плох. Обычно так легко на все вопросы отвечает, а тут лица на нём нет, еле говорит. Хорошо бы «скорую» вызвать, но врачу советы давать, что делать в болезни, – занятие пустое. Предлагаю:

– Ну, хоть переночуйте у нас...

– Нет, нужно ехать, – отвечает.

Осилить дорогу

К сожалению, часто вырваться в Плотниково не получается, путь всё-таки неблизкий. Но вот внучка моя Оля, она людей чуждается немножко, а как сказали ей: «Батюшка к нам едет», – обрадовалась: «Это у которого лошадка и козочки с розовыми мордочками?» А ведь долго его не видела.

Дети к нему тянутся – просто невероятно как. Подхватит какую-нибудь девчушку на руки, не считаясь с тем, что она уже не грудная, и ребёнок волосами батюшки играть начинает, и оба они прекрасно себя чувствуют. Такие знакомства часто начинаются заочно. Как-то приехала в Плотниково женщина, жалуется на пьющего мужа, ничего не просит, но отец Владимир деньги протягивает со словами: «И не смей отказываться, не тебе даю, детям». И когда она, Бог даст, этих деток к нему привезёт, они, конечно, будут немножко восторженно глядеть на священника и церковь для них будет таким... добрым местом.

Когда мы Олю везли на причастие в Плотниково, ребёнок не плакал, не просил ни пить, ни есть. А ведь дорога тяжелейшая, и Олечка не сказать чтобы спокойный ребёнок. Рожала её дочка очень тяжело, весь монастырь был в ту ночь на ногах, вымолили. Шок, пережитый девочкой в первые минуты жизни, даёт о себе знать до сих пор. Но дорога к батюшке оказалась лёгкой, Оля ни разу не пикнула. Такова сила молитв отца Владимира. Детей и животных не обманешь, они знают, кто на самом деле добрый, а кто для виду. Как-то батюшке подарили козочку в монастыре, сохранилась фотография, где она у него на руках и тянется так трогательно, чтобы поцеловать. Коню своему он руку на гриву положит, и тот просто в котёнка превращается, вот-вот замурлычет. А гуси только что шипели на Олю, грозили ущипнуть, но, стоило им батюшку завидеть, вид принимали самый невиннейший: «А мы что? Мы ничего».

* * *

Мой рассказ подходит к концу. Что ещё добавить? Некоторое время назад я созвонилась с батюшкой, сказала, что есть лекарство, которое способно помочь при раке желудка. Объясняю, что всё равно его куплю, отказываться бесполезно:

– Однако мне нужно знать ваш точный диагноз.

– Ох, ну ладно, – отвечает отец Владимир. – У меня во время последнего осмотра признали опухоль неизвестной этимологии.

Опять шутит, на самом деле – этиологии, а не этимологии, но главное не это... Боюсь радоваться, только, наконец, появилась надежда. «Неизвестная этиология» означает, что врачи перестали понимать, что происходит. Последняя стадия рака слишком затянулась, опухоль перестала расти. Возможно, она теперь вообще доброкачественная.

И лицом отец Владимир вдруг начал светлеть, – значит, отпустило сердце.

– Вы стали лучше выглядеть, – говорю ему.

– На природе живу, – шутит батюшка.

Однажды рассказала о нём одной своей знакомой, как вам сейчас рассказываю. Она была потрясена и спросила, не в силах поверить:

– Неужели он и правда такой?

– Лучше! – отвечаю.

Подготовил В.ГРИГОРЯН

назад

вперед