РАССКАЗЫ НАШИХ ЧИТАТЕЛЕЙ
ДЕВЯТЬ КОПЕЕК
Тогда Он коснулся глаз их и сказал: по вере вашей да будет вам.
Мф. 9, 29.
«Здравствуйте, дорогая редакция! Выписывая газету, не могу нарадоваться. Спасибо вам, дорогие, за то, что и ко мне дважды в месяц почтальон приносит дивное утешение с простым названием: «Вера». Все текущие скорби как рукой снимает, когда вижу любимые страницы, имена и рубрики. Посылаю небольшой рассказ – свидетельство живой дерзновенной веры человека, встреченного мною на пути ко Господу. Он явно подтверждает слова св. Симеона Нового Богослова о том, что Господь к человеку даже ближе, чем он сам...»
Из родного Новгорода мне пришлось перебраться в Санкт-Петербург в 2001 году – пригласили поработать. Я сомневалась – мегаполис, незнакомый коллектив, новая работа, отказаться от которой по многим причинам было нельзя. Духовника у меня не было, поэтому за благословением на новую жизнь я отправилась к Варлааму Хутынскому в ближайший к Новгороду монастырь. Была середина недели, и, кроме меня, паломников почти не было, поэтому все тревоги и страхи я изложила преподобному спокойно и во всех подробностях.
И очень скоро стало понятно, что он меня услышал! Все три года моего пребывания в Санкт-Петербурге были полны духовной радости и удивительных встреч…
Расскажу об одной из них.
Дело было в Александро-Невской лавре. В очередной благотворительной выставке живое участие принимали учащиеся Свято-Иоанновских педагогических курсов, которые посчастливилось посещать и мне, хотя в школе я никогда не работала. Надо сказать, что и сами курсы, и выставки при них – очень необычны и содержательны. Всё здесь пропитано любовью ко Христу и к людям: у икон горят лампадки, в детской комнате рисуют, в зале показывают кукольные спектакли, родители смотрят православные фильмы. В общем, радость домашнего уюта, к которой была причастна и я.
Через полчаса начиналось моё дежурство в информационном уголке. Настроение было прекрасное, погода чудесная, высокие окна излучали тепло и свет Лазаревой субботы. Целых полчаса свободного времени для столичной жизни – роскошь. Было радостно, что на нашей выставке много посетителей, что впереди – интересный день, и для полного счастья я решила прикупить постных пирожков, встала в длинную очередь и стала наблюдать.
Монастырский коридор был узким, пирожков хотелось всем, и очередь стала прирастать изгибами. Счастливые покупатели с пакетами с трудом отходили от лотков с душистым хлебом. Узкий коридорчик стал непроходимым, нарастало напряжение. Непорядок. Разумеется, мне, без пяти минут дежурной, захотелось исправить ситуацию. Прямо передо мной стояла женщина лет пятидесяти, которая «ломала» очередь и тормозила выходящих.
– Вы неправильно встали, – уверенно сказала я. – Вот видите, народу не выбраться, встаньте ближе к стене, проход будет шире.
Она повернулась ко мне, посмотрела и… ничего не сделала. Пробка подрастала, и я продолжала вразумлять. Вдруг сзади мягко, но адресно сказали: «Не надо здесь командовать, это монастырь, и все мы тут гости. А вы, девушка, просто плохо воспитаны, если берётесь отчитывать человека, старшего по возрасту».
Я онемела – обращались ко мне. И все многозначительно поглядели на невоспитанную христианку...
Милость Господня беспредельна! – пронзительная мысль о значке с названием православных курсов, приколотом на моём лацкане, кольнула и исчезла – я же пока в пальто, и значка никто не увидел… Уф, пронесло, слава Богу! Но всё же стыдно, чего это я так вошла в роль хозяйки в коридорах «чужого монастыря». Так смирил меня Господь, раскрыл глаза на саму себя.
Вторая мысль снова огорчила: пока-то они, конечно, не знают, что я учусь на богословских курсах, но через полчаса вся эта очередь обязательно увидит меня у красивых стендов и доброе имя нашего учебного заведения будет замарано моим недостойным поведением… От дежурства отказаться не успею. Что делать?
Выход один – попрощаться с пирожками, раствориться в толпе, снять приметное пальто и «превратиться» в саму вежливость… Так я и сделала.
* * *
Все, кто был на благотворительной выставке в Александро-Невской лавре, знают, с какой любовью она оформлена. Узкий коридор на первом этаже и два больших зала на втором полны улыбок и светлых красок: куклы, рисунки, рукоделия, книжки и песенки – всё, что приготовили детки из воскресных школ и приютов. Те же, кому посчастливилось учиться здесь, оформляют к выставкам стенды о жизни святых и об отдельных богословских вопросах, дежурят в чайной комнате, там за длинным русским столом с любовью подкрепляют силы любого, кто заглянет. Что и говорить – я благодарна Господу, что привёл меня сюда.
Началось моё дежурство… У стендов пока никого. Помня свою задачу, я собралась по-христиански одарить любовью каждого, кто ко мне обратится. Помолилась, улыбнулась – Бог устроит, авось и не узнают меня соседи по очереди. Огляделась с облегчением, и вдруг мой взгляд остановился на маленькой старушке. У дальнего стенда с карандашиком в руках стояла бабушка, аккуратно переписывая в тетрадку статью. По причине малого роста ей было не разобрать верхних строк – за помощью она и обратилась ко мне. Глаза. Меня удивили её глаза, никогда больше я таких не видела – доверчивые и осторожные одновременно, мол, простите за беспокойство, но мне бы хотелось спросить… Вопроса я не расслышала – так удивило меня её лицо, лицо человека, много пережившего и по-детски верующего. Но что-то ответить я была обязана и поэтому переспросила невпопад:
– А почему… вас это интересует?
Она на секунду стала очень серьёзной, посмотрела на меня испуганно и сказала:
– Наверное, я вас задерживаю? Вам нельзя отвлекаться.
– Ой, ну что вы, совсем нет, – как можно учтивее сказала я, помня свою недавнюю оплошность, – мне просто интересно узнать.
– Правда? – удивилась она.
– Правда, – не соврала я. – Только, пожалуйста, называйте меня на «ты».
– Что вы, я так не могу. Но если вам интересно, то я расскажу. Знаете, ведь у меня родных почти не осталось и мне не с кем поговорить.
Вот её рассказ – передаю по памяти.
– Родились мы с сестрой на Селигере – есть такое озеро в Тверской области. До войны жили на острове, в зелёной прохладной роще, где всё лето пели соловьи. Жили небогато, но были счастливы, как все дети, у которых есть родители. Бегали с подружками по зелёной траве и не знали, что есть на свете голод и холод.
Когда мне исполнилось 8 лет, умерла мама. Папа нас с сестрой держал в строгости. В церковь он не ходил, но без молитвы «Отче наш» за стол никто не садился. С тех пор я её запомнила на всю жизнь. И вот, чтобы как-то нас прокормить, папе пришлось поступить на работу в Ленинград... Вы уж простите – так мы привыкли называть.
Я закивала, и старушка с облегчением продолжала:
– Когда мы перебрались в Ленинград, началась война. В блокаду папа умер от голода и нас с сестрой отдали в детский дом. Зимой еды не было. Мы спали в большом зале, кровати стояли в три ряда, было холодно, и за ночь много детей умирало…
– И представляете, – она снова вопросительно посмотрела на меня: – А вам правда это интересно?
– Ещё бы, – отвечаю. Передо мной как будто стояла девочка из блокадного Ленинграда, навсегда оставшаяся маленькой.
– Представляете, однажды ночью в Ленинграде прямо над кроваткой я увидела личико малыша, такое светлое – всё в кудряшках. Такое хорошенькое, всё светилось в темноте. Малыш улыбался, глядя на меня, а я от страха прятала голову под одеяло и шептала «Отче наш». Когда я осторожно смотрела из-под одеяла, оно исчезало, но в следующую ночь всё повторялось снова. Я об этом никому не говорила – даже сестре, так боялась. А потом наступила весна и стала появляться травка. Мы так радовались и прямо с землёй ели её, помяв в кулачке.
«Господи, – подумала я, – ни за что на свете я теперь не повышу голоса на пожилого человека, пусть он будет хоть трижды не прав». А моя дорогая собеседница, благодарная за внимание, продолжала:
– Когда закончилась война, мы так радовались! Но для меня до сих пор было непонятно, как город не сдали фашистам. Ведь его уже некому было защищать, наши бойцы шатались от истощения, были измождены до предела. И начали поговаривать, что уже готовится приказ о сдаче Ленинграда. Это казалось неизбежным… И вот сегодня я увидела на этом стенде статью, где всё про это написано – про Илию, митрополита Гор Ливанских. Как он молился за Россию и сподобился видения Богородицы, которая сказала ему, что нужно сделать Сталину, чтобы Россия победила в войне: выпустить из тюрем священников и открыть храмы. Это было как раз в блокаду.
Я видела, как её это потрясло, и сказала первое, что пришло на ум:
– Так и было. Господь же сказал, что сила Его в немощи совершается.
– Да? Ах, так вот это про что написано, – удивилась снова моя собеседница, – а я всё никак понять не могла, когда читала, как же так может быть: сила – и в немощи... Знаете, у меня ведь в жизни тоже однажды была такая немощь… Ой, я вас, наверное, от дела отвлекаю? – снова забеспокоилась она.
Про себя я подумала, что сейчас таких интересных и учтивых людей вообще редко встретишь, но спешить мне было действительно некуда, и она с облечением продолжала:
– После войны мы с подружкой пошли работать на завод. Знаете, дисциплина тогда была ещё военная, один выходной всего, а заработки маленькие. Но мы были молодые и так мало в жизни видели, хотели узнать о городе, об окрестностях. В храм я тогда не ходила – нас же воспитывали совсем для другого, знаете. Для светлого будущего…
У меня была подружка. И вот однажды мы с ней поехали в пригород на электричке. В Ломоносове парк и сейчас очень большой, а тогда нам казался огромным. Погода была тёплая, мы так радовались, весь день гуляли, очень хотелось попробовать мороженого, но для нас это было дорого, поэтому купили лимонад и ходили по красивому парку до самого вечера. Так хорошо погуляли.
Пора было возвращаться в город – рано утром на работу. Покидая парк, мы подсчитали деньги, оставленные на билет. Мы пересчитывали несколько раз – нам не хватало девяти копеек… Что делать? Без них билет нам не продадут. Хотелось заплакать. Зачем мы покупали этот лимонад?! Как мы теперь уедем? Утром на работу опаздывать нельзя – из комсомола исключат сразу.
В парке – уже никого. Мы каялись в своей легкомысленности и были на грани отчаяния. Через полчаса уходила последняя электричка. И тут у меня тихо вырвалось:
– Господи, если Ты есть, пошли нам девять копеек!
А через несколько шагов у меня на босоножке расстегнулся ремешок. Знаете, раньше пряжечки такие были на туфельках… Я присела, чтобы его застегнуть, и, представляете, прямо у носочка босоножки стопочкой лежат монетки – три по 3 копейки.
Мы с подружкой так обрадовались, подумали: кто-то мелочь просыпал на лужайке, может быть, тут днём какая-то компания отдыхала. Поискали, поискали кругом, но больше ничего так не нашли. Но всё равно нам было радостно. Мы купили билеты и сели в электричку.
...Я видела, как засветилось счастьем лицо моей собеседницы, по-детски верующей, несмотря на солидный возраст и такую нелёгкую жизнь.
– Скажите, а вы об этом кому-нибудь рассказывали ещё? Что вам люди говорили?
Тут она расстроилась, потому что те, кому она рассказывала, часто упрекали её за то, что этот подарок от Господа она потратила, а не сохранила… Я поспешила утешить её, сказав, что только чистые сердцем видят Бога и поэтому Господь никак не мог допустить, чтобы она ехала «зайцем».
Мы тепло попрощались, и я спросила, как её зовут. А она спросила, как зовут меня, и мы пообещали друг за друга молиться.
ЕЛЕНА
г.Великий Новгород
 | назад |
| вперед |  |
