Воскресенье, 19. Вот я и в Усть-Илыче. Приехал вчера вечером вместе со здешним священником о. Стефаном Покровским и его супругой, которые ездили в с. Троицкое на освящение церкви. Я что-то не совсем здоров. Сегодня служил первую службу, но не мог до конца достоять даже и утрени, а к обедне и не ходил, – служил за меня некто Алексей Иванович Ермолин, крестьянин из с.Часово на реке Вычегда, в семнадцати верстах от Зеленца, живущий здесь уже около 5 лет. После обедни пили чай у о. Стефана, так как я у него и остановился. Затем ходили осматривать мои владения.

Домик мне очень понравился – он состоит из кухни и комнаты, но они разделены перегородками на 5 частей, так-то получилось: кухня, прихожая и три комнаты. Мебели в доме очень много. Вблизи дома стоят амбар, погреб, двор с сенником и баня, общая со священником. Осмотрев все свое хозяйство, я решил жить не на квартире, а в своем доме. В пять часов была вечерня, которую служил уже сам, хотя и не без ошибок. Народу за вечерней было человек около 10-ти.

Вторник, 21. Вчера я уехал в с. Троицкое (нынче – Троицко-Печорск – ред.) за покупками и приехал сегодня вечером. До Троицкого 40 верст, ехали мы, т. е. я и крестьянин попутчик, в лодке, причем я сам работал шестом. Купил в Троицком самовар, охотничьи сапоги, умывальник, таз, лампу, столовой и чайной посуды, кухонной утвари, кое-что из мелочей и проч., так что всего издержал около 32-х рублей.

Среда, 22. Сегодня перешли жить я и о. Стефан с семейством в мой дом, потому что у них выкрашен в кухне пол. Я теперь ем и пью у о. Стефана, который принимает меня как родного. И о. Стефан и матушка мне очень понравились, с такими можно будет жить. У них пять человек детей, две дочери и три сына, из которых старший Виталий учится в Усть-Сысольском Духовном училище. Матушка меня все время стращает скукой, но я и не думаю, чтобы стал очень скучать, так как здесь можно очень хорошо рыбачить и охотиться. Надо бы купить ружье, да негде.

Четверг, 23. Сегодня была заказная служба, народу в церкви было 3 человека: о. Стефан, я и сторож. Вечером ходили с о. Стефаном гулять по селу, заходили в некоторые дома.

В доме кузнеца Афанасия сидели староверы в белых рубахах, с которыми, т. е. со староверами, конечно, а не с рубахами, о. Стефан спорил о вере, я же в разговор не вступал.

Пятница, 24. Сегодня шили с матушкой наволочку на постелю, вечером же я набил ее соломой, так что эту ночь я буду спать уже на новой постели. О.Стефан с семейством живут все еще у меня в доме, только спать ходят в свой дом. Я все еще в силу необходимости живу на хлебах о. Стефана.

Суббота, 25. Сегодня целый день ничего не делал, чуть скучал. Надо будет пораньше лечь спать, а то завтра просплю службу.

Воскресенье, 26. Нет, службы, сверх ожидания не проспал. Служить уже начинаю немного привыкать. Наконец-то я начинаю запасаться провизией, – скоро буду жить самостоятельно: завтра о. Стефан будет последний день жить в моем доме. Мне уже прямо стыдно быть бесплатно нахлебником о. Стефана. Я купил у него 13 фунтов сахару по 19 копеек за фунт, 13 фунтов мяса по 10 копеек за фунт и два фунта масла по 36 копеек. Кроме того, в соседях купил 10 фунтов рису и 10 фунтов пшена. Теперь уже могу жить и один, и готовить себе обед есть из чего. Хлеб обещала давать матушка.

Понедельник, 27. Ходил с отцом Стефаном на пожню в Ылыч-Нерыс, где я немного косил. Оказывается, я умею косить. В лесу видел рябчика, который подпустил меня совершенно вплотную, если бы было ружье, можно было застрелить. Сегодня уже я сам себе готовил обед: щи и кашу, молоко буду брать у одной женщины-староверки. Когда я пришел и попросил молока, то она дала мне в бураке, но предупредила, чтобы я не мешался в бураке (“Туисас, смотри, эн гудрась!”). Молоко оказалось не особенно вкусным, да и не особенно оно и чисто. Сегодня приходит почта и сегодня же отходит обратно, так что я написал и отправил письма брату Сане в Вологду, Сане Латкину и в Зеленец тете О.Д.Шумковой. Как-то они там поживают? Интересно было бы знать, как они представляют себе мою жизнь.

Вторник, 28. Опять заказная служба! Уже третья при моей жизни здесь. После службы ездили с о. Стефаном за смородиной за 5 верст вверх по Ылычу, но ничего почти не насобирали, да которое насобирали – и та плохая.

Среда, 29. Праздник – “Иван постный”. Опять служба. Под вечерок сегодня было венчанье, венчался тот самый крестьянин, с которым я ездил в Троицкое, зовут его Петром. За венчание о. Стефан попросил 6 рублей, но он уплатил только 4 рубля, остальное обещался уплатить когда-нибудь в другой раз. Свадьба – моя первая треба в Усть-Илыче. Это, говорят, что к счастью. Не значит ли это, что и я здесь повенчаюсь с кем-нибудь? Когда буду писать домой, обязательно напишу, что моя первая треба здесь была венчание.

Четверг, 30. Моя староверка уже отказалась давать мне молока. Должно быть, боится, что испоганю ее бурак, а впрочем, и хорошо, что отказалась, – мне что-то не очень понравилось ее молоко, и не надо.

Пятница, 31. Начистил 6 стаканов смородины и сварил варенье. Сегодня кончается месяц, в кружке доходу за полмесяца 8 рублей с лишним, следовательно, и на мою долю достанется 2 рубля.

Суббота, 1. Сидели у о. Стефана и читали. О. Стефан выписывает много газет и у него есть порядочно книг. Сам он читает, кажется очень немного, больше читает матушка. У о.Стефана есть фисгармония, и он очень часто играет на ней, музыка бывает большей частью духовного содержания, и вообще и о. Стефан, и матушка очень религиозны.

Воскресенье, 2. После обедни ходили гулять в лес. В здешнем лесу очень много различной дичи, как-то: рябчиков, куропаток, тетеревей, глухарей, зайцев, белок и проч. В реке Илыче много рыбы и можно рыбачить, кроме того, здесь масса всевозможных уток и даже гусей. Ружье нужно будет обязательно купить. Неужели же при таких благоприятных условиях для рыбака и охотника я буду скучать?! Нет, этого не может и не должно быть.

Четверг, 6. Сегодня вечером гулял с отцом Стефаном, Я спросил, давно ли отправлена почта и оказалось, что она еще не отправлена, тогда как должна быть отправлена уже во вторник утром. О. Стефан сказал, что не было ямщиков, и потому отправить не с кем было. Я в шутку сказал: “Давайте, я свезу!”, а потом, подумав, решил, что и на самом деле мне нужно съездить в Троицкое. Сходил к Вычегодскому Федору за лодкой, заявил о. Стефану, что я еду. И вот завтра я отправляюсь в Троицкое.

Понедельник, 10. Только что приехал из Троицкого. Проездил четверы сутки. Ну, теперь: Радуйся, псаломщик, “радуйся и паки реку, радуйся!” – ружье купил. Вот оно, висит перед глазами. Даже комната приняла совершенно другой вид. Постой! еще посмотрю, полюбуюсь на него. Эй, посмотрите-ка сюда... братцы... люди... господа!.. ведь ружье, настоящее ружье. Вот капсуль, вот курок, мушка для прицела, все как следует. А ложа-то, а ствол... ах ты Господи! Уток-то, уток-то, господа! рябчиков-то, а белок-то, белок-то, так и лезут в глаза, да ведь все застреленные вот этим самым ружьем. Ой, братцы, караул, – схожу от радости с ума... Ура! ура! ура! Счастливая пора. А впрочем, курьез какой, нет утки ни одной. Я три дня их ловил, но ни одной не подстрелил. Ах, да ведь я соврал, я в утку раз попал, крыло переломил: ну, думал, застрелил. Не тут-то было! гляди какое диво: утка за реку, я с берега слежу, но вот уже и из виду утка скрылась. Тогда и голова моя на грудь уже опустилась. Эх, дело было, да мимо пролетело. Лишь стоило пошире рот раскрыть, я ж высунул не вовремя язык...

Покупка ружья изменила жизнь псаломщика в “медвежьем углу”. Приняв со смирением назначение на самую окраину Коми земли, в д. Усть-Илыч, Толстиков находит удовольствие и смысл своего существования здесь.

И все-таки не это главное в его жизни. Он продолжает вести записи, будто отчитываясь перед кем-то... Что заставило его сесть за дневник? Может быть, тогда уже носились в “воздухе” предчувствия конца того мира, плотью от плоти которого был православный христианин Николай Толстиков? Свидетельствуя о себе, псаломщик начал дневник как исповедь. А заканчивает его в тоне задушевной беседы...

Среда, 12 сентября. Ходил на охоту и принес 2-х рябчиков, сверх ожидания. Переезжал на Ылыч-Нэрыс с о. Стефаном, который ездил туды за сеном, и пока они ложили сено, я зашел в лес. Вдруг услышал: впереди взлетел рябчик и сел поблизости. Я, конечно, тотчас за ним, и остановился прислушаться... Вдруг саженях в трех от меня на пеньке очутились рябчики – я не смею вздохнуть... Стою как статуя. Прошло уже с четверть часа, как я стою, ноги начали неметь, да и руки зябнуть и, подумав, что этак рябчики улетят...

Хлоп!.. и на земле недалеко от меня кувыркается рябчик. Потом второй. Поискав и не нашед третьего, отправился к дому. Дойдя до мыса между Печорой и Илычем, я увидел Егор-Ивана и его жену (наши прихожане), ходивших ловить “чес-туй” по нашему тропу, с ними я и переехал на свой берег. Рябчиков обоих подарил о. Стефану. Сначала хотел, было одного взять себе, но, подумав, что этак ни у кого не выйдет на настоящий суп или жаркое, ни у меня, ни у о. Стефана, отдал обоих.

Среда, 19. Вчера приехал из деревни – ездил с о. Стефаном славить. Ославили деревни, расположенные выше по течению реки Илыча: Антоновскую – в 40 верстах, Максимовскую – в 46 верстах, Габовскую – в 66 верстах. Еремеевскую – в 72-х верстах и Сарью-Динскую – в 92-х верстах от Устья-Илыча. Кроме этих, есть еще две деревни в нашем приходе: деревня Порог в 40 верстах вверх по течению реки Малой Печоры и деревня Усть-Ляга (Ляга-дин) в 10 верстах вниз по течению реки Печоры.

Крестьяне в деревнях зажиточные. Староверов очень мало, несколько человек, остальные же все православные. Принимали нас везде очень хорошо, но доходов собралось немного. Пища у крестьян очень хорошая, только живут очень неряшливо, как поросята. Из деревни Сарью-Дин видны уже верхушки Урала, покрытые снегом и похожие на блестящие серебряные бугры.

Четверг, 20. Сегодня с Федором ходили рубить дрова. Нарубили около 2,5 сажен конды. Впредь никогда не буду покупать дров – всегда буду заготовлять сам.

Среда, 26. День Святого Апостола и Евангелиста Иоанна Богослова. 3 семинарии сегодня, наверно, будет весело, ведь там храмовый праздник. Архиерейская служба. Торжественный акт, может быть литературный вечер, а потом и танцы. Особенно весело будет, наверно, во время танцев, да почему и не быть весело – барышень хорошеньких много, потанцевать есть с кем, можно в тени где-нибудь и посентиментальничать, можно и погулять вдвоем, а то можно и наедине где-нибудь погулять и угостить самому себя чем-нибудь из запрещенных плодов. Учись только хорошо, и я бы был там, и даже уже в третьем классе, а то вот теперь и тяни псаломщическую лямку, да еще где? Там, куда и “ворон костей не заносил”, куда и “Макар телят не гонял”, “у черта на куличках”, “на краю света”, “в соседстве с самим адом”, и так далее. Впрочем, нос вешать нечего. Хорошо было бы учиться, но и здесь можно жить.

Например, сегодня. Пошел после чаю погулять в лес. Взял с собой ружье, думаю: “Пойду посмотрю, найду или нет дрова, нарубленные с Федором!” Только что перешел небольшое болотце, смотрю: по земле ходит громадный тетерев, черный. Я – бац!.. и передо мной бьется черный тетерев (глухарь) чуть не с овцу величиной. Радость мою по этому поводу описать, конечно, нет возможности. Тетерев дал одного мяса 9 фунтов, без перьев, внутренностей, головы, ног и крыльев, а это, при здешней цене мяса 10 коп. за фунт, судить 90 коп., а с перьями и хвостом, так и весь рубль выкладывай. Неужели же я буду недоволен жизнью?

Ноябрь, 21. Весь день страшно скучал, но зато вечер, – Боже, какой чудный вечер! Я провел его в обществе Лидии Алексеевны. Как приятно быть подле нее, слышать ее милый голос. Kaжется, век бы прожил с ней, ни о чем не думая, ничего не зная, никого не видя, кроме нее. Как был бы я счастлив, если бы мог когда-нибудь назвать ее своей, но нет – этого не может быть. Даже искры надежды не может быть для меня: да и что такое Я! Псаломщик... даже и того еще нет. Какое-то ничтожество, чуть не нуль, какой-то винтик в мировой машине, до того маленький, до того незначительный и даже может быть ненужный, что если бы меня не было, то она жила бы совершенно так же, как и теперь, такая же чудная, милая, дорогая, как и теперь, и ничуть не нуждалась бы во мне, как и теперь, наверно, не нуждается. Думает или нет она хоть когда-нибудь обо мне?! Неужели она не видит моего чувства?! Когда я уехал отсюда на 4-5 дней, то с каким нетерпением я ждал того момента, когда можно будет опять увидеть ее, что же будет со мной, когда она совсем уедет отсюда навсегда.

Но, впрочем, о чем я мечтал?.. ведь я же покинут всеми... и разве кто-нибудь пожелает понять и пожалеть меня, подумать обо мне, ничтожном парии. Что же удивительного, что и она, а впрочем, может быть она и заметит, поймет, меня, пожалеет и, как кроткий ангел, поможет мне пройти мой серый, безрадостный жизненный путь, может быть, разделит мое одиночество и воскресит меня к жизни?!

О! Тогда... но к чему ослеплять себя мечтами напрасно. Терпи!.. Забавляй подлецов... смейся... кривляйся, но не лезь со своим горем!.. тоже расчувствовался... Разве у пария может быть горе?.. Проживешь и один!.. тешь сытых тупиц!.. Стреляйся!.. давись!.. но плакать ты не имеешь права, ведь ты не можешь чувствовать, страдать, как страдает как страдает весь свет полный сытых толстых эгоистов.

Она меня не любит, ведь это очень ясно,
Живет, обо мне не тужит, да, мне теперь все ясно.
Какая цель мне жить, какая цель учиться,
И лучшим зачем быть, и для – чего трудиться...
И из родного краю уйду, чтоб не страдать.
Пойду искать забвенья и век свой коротать.

Толстиков.

Сегодня я получил письмо от Люши – новостей там никаких нет. С этой же почтой получил два первых номера журнала “Природа и люди” и книжку “Мир приключений”, которая мне очень понравилась.

Ноябрь, 28. Опять прозевал почту. Вот уже две недели как написано письмо Сане, а все не могу отправить, уже 2-ю почту прозевал.

И скучно и грустно и некому руку подать!..
Это так, это так, это так!
Желанья, что пользы напрасно и вечно желать!..
Это так, это так, это так!
Любить? – но кого же? На время не стоит труда!..
Это так, это так, это так!
И жизнь наша вся так глупа, так глупа, так глупа

О, все так! верно, да, это так!!! Я беру из школьной библиотеки книжки для чтения и, конечно, единственно для того, чтобы повидать ее. Ну, может ли интересовать меня какой-то “Ледяной дом” или “Три пальмы” и тому подобные, но удивительно то, что я с удовольствием читаю все, что она мне дает.

Вторник, 4. Лидия Алексеевна, должно быть, заметила, что я возможно чаще стараюсь быть с ней, и начала избегать меня. Пьет ли она чай, играет ли с ребятами на кухне, сидит ли с матушкой на печи, стоит только появиться мне – и она тотчас же уходит в свою комнату и во все время моего пребывания у о. Стефана уже не показывается. Иногда я не утерплю, зайду к ней и сразу же видно, что она мне не рада: скажу что-нибудь – выслушает молча, спрошу что-нибудь – ответит односложно и опять молчит, когда же стану прощаться, уже не скажет, как прежде: “Сидите! Куда торопитесь? Чево не посидели?! – и улыбка, как луч солнца, не скользнет по ее милому личику. По всему видно, что она сторонится меня. Нужно устроить обязательно горку, ведь я обещал ей. Может быть, когда-нибудь позволит мне скатить ее, а за это я, кажется, с удовольствием отдал бы полжизни. Держать ее на коленях у себя, чувствовать ее ручку на своем плече и лететь вместе с нею с крутой горы, чуть не обнявшись!!! Не только полжизни, а и вся моя жизнь – ничто в сравнении с одной минутой подобного блаженства. Обязательно, непременно устрою к рождественским каникулам горку, во что бы мне это не стало. Ну, довольно, совсем замечтался. Ах, если бы сбылись все мои мечты о ней! Я был бы тогда одним из счастливейших людей на свете, но пока эти мечты еще не исполнились, а потому пора идти спать, на завтра есть порядочно работы.

6 декабря. Такого дня, как сегодня, наверно, долго мне не дождаться. Она должна быть и будет моей. О своих чувствах к ней я скажу о святых, только где бы застать ее наедине. Ах, мила она была сегодня, и что за вечер я провел сегодня с нею.

О. Стефан сегодня устраивал чтение с туманными картинами. В этот день именинник мой отец – как-то они проведут сегодня время, наверно, будут играть в карты, ну, да и я сегодня не скучал (благодаря, конечно, моей милой Лидочке).

9 декабря. Сегодня заходил к ней: как она хороша! Когда же настанет, наконец, время сказать ей, что она мне дороже всего на свете. Что за улыбка! Боже, какое счастье она сулит! Если она скажет мне, что любят меня, то мне грозит серьезная опасность сойти с ума от радости. Ах, как сильно, как страстно я люблю!

10 декабря. Я как Турки в Андрианополе, на осадном положении, разница между мной и турками лишь та, что их осаждают славянские народы, а меня славянские морозы. Проснулся я сегодня очень рано, часов в 6, и заснуть снова мне помешал, осаждающий меня, враг-холод. Кое-как, спасаясь от него под одеялом, я дождался утра и встал. Затопил большую печь, а так как холод давал себя чувствовать, то я пошел в сарай за дровами для железной печки.

На улице страшная метель, которая всю ночь так бушевала, что я серьезно боялся за целость своего дома (крепость могла не выдержать такой отчаянной бомбардировки), снегу на улице наметено целые горы, и я еле-еле добрался с дровами обратно, – одна вылазка удалась. Теперь нужно сходить за водой – тут уж пришлось брать с боем каждый аршин земли: ветер с визгом и хохотом кружится вокруг и обдает целыми тучами снега, дороги нет и в помине, и пришлось брести чуть не по плечо в снегу, зато как приятно было по благополучном исходе предприятия посидеть за кипящим самоваром. Везде есть своя хорошая сторона.

Вечером с нетерпением ждал почту, но не мог дождаться, должно быть завтра придет. Пойду спать.

11 декабря. Почта приехала. Я получил посылку от Люши и 4-й № журнала “Природа и люди” с книжкой № 2 Фенимора Купера, третий же № журнала, первая книжка Фенимора Купера затерялись куда-то. Люша послала мне конфет, печенья к чаю, сухариков, варенья, 1 фунт колбасы и две плитки шоколаду, Пойду угощу о. Стефана, матушку и, главное, Лидию Алексеевну... Действительно, ходил и всех угостил, а Лидия Алексеевна так мило сказала: “Я, когда получила, вас не угощала”, что сердце мое от радости готово было выпрыгнуть из груди. После вечернего чаю я опять ходил к о. Стефану и просидел у них до 10-ти часов, да и как не просидишь, когда у них в столовой сидит и шьет Лидия Алексеевна. Я спросил у матушки газет и подсел к столу, за которым шила Лидия Алексеевна, о. Стефан в спальне пишет, матушка ушла хлопотать по хозяйству, и мы остались вдвоем. Газеты я прочел с весьма подозрительной скоростью и сомнительным вниманием, зато очень внимательно расследовал милое личико Лидии Алексеевны, ее хорошенькие губки и густые длинные ресницы, всегда скромно опущенные, глазки же ее всегда остаются для меня скрытыми, так как лишь только я взгляну на них, они тотчас же пугливо прячутся. Вообще этот вечер я провел очень счастливо. Желал бы очень, чтобы такие вечера повторялись почаще. Наверно, долго еще не засну и буду грезить Лидией Алексеевной, моей милой ненаглядной Лидочкой. Хотя, наедине с самим собою, позволю себе роскошь называть ее так, и в мечтах и грезах проведу несколько часов полных 'счастья, хотя и призрачного. С этого времени я не буду больше заглядывать в будущее: к чему отравлять доступные тебе минуты счастья ненужными размышлениями. Будет она моя, ладно-ладно, не будет, – постараюсь перенести этот удар. Итак, Лидочка, одна ты властвуешь в моем сердце, к тебе все мои СТРЕМЛЕНИЯ, МЕЧТЫ И ГРЕЗЫ...

* * *

...На этом дневник псаломщика обрывается. Что было дальше – неизвестно. Сестра автора записок Людмила Николаевна (Люша) долгое время учительствовала в детдоме в д. Чукочой. Потом вышла замуж за псаломщика Аврамова, который служил до 30-го года, пока не закрыли церковь. Брат закончил Вологодскую Духовную Семинарию, женился на сестре Аврамова. Младший брат Владимир стал военным, прошел всю Великую Отечественную войну, ушел в отставку в чине полковника. Все они ныне покоятся в земле. Отец семейства – диакон Николай – умер в 20-х годах. Спустя десять лет “пропал бесследно” и автор дневника – Николай Толстиков. Развеялись как дым “стремления, мечты и грезы...”