| 10 | В миру |
С ЧИСТОЙ СОВЕСТЬЮ
Даже в самое трудное для православных коми время, в самый пик гонений были люди, которые смело и открыто выступили против разорения Кылтовского женского монастыря. Среди них наш земляк – Иван Алексеевич Шергин. Об этом удивительном человеке мы уже писали – со слов его внучатого племянника, петербургского православного писателя Н.М.Коняева (“Найти себя”, №№ 163-164). Сегодня публикуем очерк Шергина с биографической справкой сыктывкарского историка В.ПОЛЕЩИКОВА.
И.А.Шергин родился 4 ноября 1866 года в селе Серегово Яренского уезда Вологодской губернии. В двадцать лет его призвали на службу в армию. Литературной деятельностью начал заниматься с 1906 года. В газете “Северная земля” опубликовал свои первые очерки. Через два года выходит его первая книга “Богатства Севера”. Позднее он напишет книги: “В дебрях Севера”, “На севере”, “Поездка на север”, “Жизнь на севере”, “В северных трущобах”, “В северных захолустьях”. Эти книги написаны человеком, не имеющим образования. Но сила Шергина заключалась в живой связи его с природой и народом, знании его быта, нравов и уклада жизни.
С 1911 по 1916 год Иван Алексеевич издавал в Петрограде журнал “Вестник Севера”, одновременно являясь его редактором и издателем. Царское правительство нередко подвергало журнал и другие его издания конфискации, грозило ссылкой. В журнале и книгах Шергин бичевал роскошь, капиталистическую эксплуатацию и духовенство, разврат “лаврских котов”, как он их называл в своих произведениях.
В Февральской и Октябрьской революциях И. А. Шергин, проживал в Петрограде, участия не принимал. По своим политическим убеждениям, как он неоднократно заявлял в ходе следствия, являлся крестьянином-трудовиком.
В период Октябрьской революции и по 1929 год проживал в селе Серегово. Вместе с женой Марией Густавновной и младшим братом – Павлом. Занимались обычным крестьянским делом. Имели одну лошадь и две коровы. Иван Алексеевич по просьбам местных жителей писал заявления, жалобы, ходатайства, в которых вставал на защиту безвинно пострадавших и добивающихся правды людей. На мой взгляд, такие люди подвергались гонениям у всех народов во все времена.
В 1919 году за статью “Коквицкие коммунисты”, опубликованную в газете “Петроградская правда”, в которой речь шла о бессудном расстреле местными властями пяти крестьян из деревни Нижние Коквицы Северо-Двинским губревтрибуналом, Шергин был осужден на три месяца. Так началась для него полоса репрессий, приведшая к гибели в 1930-м году.
В 1925 году поводом для его четвертого ареста послужило обращение Шергина в защиту униженных, ограбленных и оскорбленных властью. Вот одно из них, адресованное председателю ВЦИК Калинину:
“На глазах народа свершается чудо, зажигающее самое глубокое возмущение, Сто сестер-тружениц разбежались во все стороны из созданного ими гнезда и благовестят о неслыханных доблестях (далее Шергин рассказывает про грабеж монахинь, он повторяется и в его очерке, который публикуем ниже – ред.) В 1924 г. областной нарсуд осудил безвинную монахиню Артемьеву (Островскую) за сказанное ею будто бы слово “грабители” на полтора года на принудработы в Ульяновский монастырь, где она и ныне распространяет недобрую славу... Всякий мыслящий и верующий признает решение облсуда формальностью и одобрит пострадавших...
У монахини Анны Лобанцевой взяли самовар, у монахини Савватии взяли швейную машинку и самовар в пользовании колонии. У монахини Некучаевой корову, у сестер Буницевых лошадь, 200 пудов хлеба и 400 руб. золотом...
Как, товарищ Калинин, страшен местный произвол, совершенно с корнем искажающий распоряжения Центра. Образцовое хозяйство разорено. Оно создано трудами бедной женщины, выброшенной без необходимых вещей, а местные правители ездят в колонию и устраивают там пирушки на развале. Из 130 сестер разбежались 100, а в колонии осталось 30. И нетрудно предсказать, что будет дальше...”
В 1925 году дело в отношении И.А.Шергина было прекращено в связи с амнистией.
В сентябре 1929 года И. А. Шергин направил во Всероссийский Союз писателей статью под названием “Строительство социализма”... При обыске 19 декабря у него обнаружили статьи: “Ленинско-коммунистическое самооболванивание”, “Верхоглядство и бюрократизм”, “Строительство социализма” и стихи “Вождю красного движения” и др.
На одном из допросов И.А.Шергин заявил: “... На ВКП(б) я смотрю также как на соввласть, т.е. ее идеям я сочувствую, но практическую ее работу теперь считаю совсем неправильной. В своей практической работе она ошибается и линию ведет неправильно. Ее политика к социализму не приведет. Построение социализма – это фантазия. Учение коммунизма, социализма я не признаю. Учение Ленина я не признаю, Ленина героем не считаю. Деятельность Сталина считаю в корне неправильной...”
22 марта 1930 года И.А.Шергин и его брат Павел тройкой ОГПУ Севкрая были приговорены к 3 годам ссылки в Северный край.
В январе 1930 года И.А.Шергин прошел медицинское освидетельствование. Врачи установили, что он страдает артерисклерозом и хроническим стенокардитом. И тем не менее старого и больного человека отправляют в ссылку.
В том же году Иван Алексеевич от истощения и болезней умер на этапе, направляющемся в Архангельск.
ИВАН ШЕРГИН
В КЫЛТОВСКОЙ ДЕТСКОЙ КОЛОНИИ
Эта колония основана на месте разоренного коммунистами в 1923 году Крестовоздвиженского женского монастыря, выстроенного купцом Булычевым в 1895 году в глухом лесу на берегу лесной речки Кылтовки в 15-ти верстах от села Серегова.
Выстроив церковь и здания для общежития, Булычев удалился в Соловецкий монастырь, где в 1902 году умер.
В апреле 1924 г. в московской газете “Правда” напечатана статейка некого Зорича, что 18 лет назад купец Булычев основал в лесу на реке Кылтовка женский монастырь и пьянствовал с монахинями, а монахини тунеядствовали...
Вышло так, что года три-четыре спустя после своей смерти Булычев выстроил монастырь и пьянствовал с монахинями...
Циничное вранье коммунистов на живых и мертвых пустило гнилые корни: но грязная ложь была отвратительна тем, что обпачканные ею газетно-коммунистические листы были совершенно закрыты для обличений. Таким образом наглая ложь распространялась безнаказанно и сделалась привилегией негодяев-коммунистов, подрывавших вместе с распространением лжи, пускавшей в оправдание злодеяний моральные корни коммунистической власти.
На самом деле это был не монастырь, где “спасались”, как в других монастырях, но чисто трудово-религиозная община.
Из далеких уголков северного края: Шенкупского уезда, Сольвычегодского, из Устьсысольских дебрей сбежались в Кылтовскую обитель сестры-труженицы, причем многие из сестер привезли с собой из дома разное добро, чтобы навсегда поселиться от разгульной мирской жизни в лесном учреждении.
Так четыре сестры Бушуевы Сольвычегодского уезда Селянской волости привезли в Кылтовскую обитель: 200 пудов хлеба, лошадь, четыреста рублей золотом. Крестьянка Часовской волости Цивунина привела корову, крестьянка Некучаева села Серегова тоже корову. Каждая сестра принесла кроме того свои самоварчики, швейные машинки и прочее.
В течении 28 лет эти сестры-труженицы разделали на дикой лесной почве поля и огороды, развели образцовое хозяйство. Летом монахини не шлялись с образками, не пьянствовали, как расписывали советско-газетные вруны, а расходились по лесам корчевать пни для выгонки смолы и снимали бересту для разных изделий и выгонки дегтя.
На уборке в лесах сена сестры не столько страдали от труда, сколько от разных “оводов” и “гнуса” лесного, комаров и мошек, носящихся тучами. В грибную пору уходили в леса верст за 15 “об ночь”. Однажды монахиня Таисия расположилась на ночлег в лесу, наломав сухих сучьев приготовил постель. В чаще леса “захрустело”, скоро Таисия увидела громадного медведя, шагавшего прямо на Таисию, но она не растерялась, достала спичкой огонь и подожгла сучья, обросшие волокнами. Сучья с треском вспыхнули, а мишка повернул лыжи.
Так вот как сестры “тунеядствовали”. Зимой они занимались разными работами, кто по хозяйству, кто плетением корзин, тканием одеял из коровьей шерсти. Это была громадная мастерская.
Все лето 1923 г. сестры пахали, сеяли, убирали сено, сажали и обмолотили хлеб, достали разные овощи, а осенью коммунисты объявили труженицам: “уходите вон... вашего тут ничего нет... Монастырь на средства купца Булычева...”
При этом у сестер отобрали личные их вещи: самовары, швейные машинки, шкафчики...
Напуганные грабежом труженицы с целью спасти свои тряпки развезли ящички по деревням. Так, много ящиков было сдано на хранение в дер. Чесадор Мельникам. Здесь сундучки и корзинки были вскрыты и разгружены, а затем заявлено о нахождении монастырских вещей милиции, которая отобрала сундучки... Затем вышло распоряжение выдать вещи. Монахиня Ольга Чевыкалова имела в корзине 12 полотенец, 9 аршин ситца, 15 аршин пестряди и 10 аршин холста. Милиционер выдал Чевыкаловой корзину, но в ней оказалось только три полотенца... и корзина заполнена тряпьем... Монахиня Артемьева назвала их грабителями и осуждена на полтора года. Суд дал приговоренной право апелляции. Артемьева обратилась к прокурору. “Ну-ка, ты, граммофон, напиши...”
Сестрам Бушуевым сказали, чтобы они освободили принадлежащий им шкафчик, занятый платьем. Обиженные написали жалобу председателю Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета. Месяц спустя ВЦИК потребовал оплаты жалобы гербовым сбором, что обобранные и сделали, но ответа не получили...
Ограбленные разбежались...
В соборе разобрали иконостас, сняли кресты и устроили зал для танцев и спектаклей. Руководил делом инспектор просвещения Н.С.Полещиков, который важно покрякивал: “Я здесь хозяин...”
В обитель поместили около 250 человек детей от 5 до 16 лет.
ЖЕРТВЫ КОММУНИСТИЧЕСКОГО ПРОСВЕЩЕНИЯ
С осени 1923 года, когда завезли детей в эту глушь лесную, до весны 1924 года о жизни колонии изредка проносились слухи, исходившие от служивших в колонии бывших монахинь, коих из 140 человек осталось около 40, и от поставщиков самогонки...
Пьяные оргии в бывшем Кылтовском монастыре начались не при жизни основателя монастыря Булычева, а несколько позднее... именно зимою 1923-1924 г.г.
Однажды заведующий колонией Курбатов и учитель рисования потребовали хлеба и грибов, а затем пустые тарелки бросили вниз по лестнице и в окна...
Около пасхи 24 года в колонию была послана ревизия ГПУ Тентюков и К~. Во время “ревизии”, длившейся недели три, заведующий Курбатов наскоро умер. Почему на три недели затянулась “ревизия” и чего она открыла, сведений нет, но известно, что самогон доставляли успешно...
Монахини, оставшиеся на службе в колонии, рассказывали о ночных оргиях, а о питомцах колонии говорили, что содержатся в грязи. Спали мальчики и девочки вместе на грязном полу, кроватей для всех не было. Белья и обуви тоже не было. На детях появились коросты и вши, от коих чесались питомцы даже во время учебных занятий и ловили приплод...
Помещения, содержавшиеся при монастырской жизни в образцовой чистоте, обратились в клоаки грязи и вони, а стены были замазаны... Детям не позволялось делать замечания и наказывать за пакости... Юноши 16-ти лет крали у прислуги вещи и кидали в прислугу камнями. Летом такие сорванцы разбегались по лесу и творили там бог знает что.
В январе 1925 года некий подрядчик Поляков посетил колонию. Выбежали две девочки лет 14-15-ти, оборванные и растрепанные. Это были больные. Их стали укладывать в постель, но больные грызли ножки железной кровати и били головками о стену. В Устьвымской больнице было 8 девочек от 10 до 12 лет, страдавших истерией. Но всех нервнобольных в колонии было до 40. Один больной бежал в лес зимой в легких лохмотьях, простудился и отвезен в больницу. Учитель колонии Ванеев психически заболел...
О “колонии” благовестили на всю весь, а “коммунисты” шиковали, кутили, получали наливочки госспирта, жалованье и разъездные по 100 рублей в месяц и больше. Навещал колонию инспектор Наркомпроса из Москвы Бойцов, но стало не лучше...
Все возмущались... видели в болезнях детей, доведенных до психических заболеваний, кару неба за разорение.