| 12 | В миру |
“ЦЕРКОВЬ СПАСЛА НАМ ЖИЗНЬ”
Русское подполье
В 159-160 выпуске нашей газеты мы опубликовали интервью с руководителем Всероссийского социал-христианского союза Игорем Огурцовым. В начале 60-х годов группа молодых людей, в основном выпускников ЛГУ, под его началом, объединилась с тем, чтобы в подполье заложить основы будущего христианского государства в России. Сегодня, мы продолжаем эту тему интервью с другим лидером ВСХСОН – Михаилом Юхановичем Садо. Он профессор Санкт-Петербургской духовной академии, ассириец по крови, заявивший, когда-то, своим судьям: “Россия мне мать. Мог ли я спокойно смотреть на страдания своей матери?!”
В лагерях, среди заключенных, об этом человеке ходили легенды. Вот одна только из этих историй: после окончания университета, ему, бывшему десантнику, человеку, владевшему несколькими редкими языками, было предложено теплое место в КГБ. Вербовщик пошутил, что Садо на этой работе будет иметь все, включая птичье молоко. Михаил Юханович шутки “не понял”. “Одно лишь молоко мне дорого, – ответил он, – молоко христианской истины”. В лагере, где Садо провел больше десяти лет, он сумел создать фундаментальный труд – русско-ассирийский словарь. Словарь сделан на основе ассирийского текста Библии. Прекрасный символ его жизни.
– Михаил Юханович, Вы и ваши друзья ставили перед собой задачу довести численность ВСХСОНа до десяти тысяч человек, способных повести за собой страну после падения большевизма. Вы мечтали создать православную национальную элиту. Прошло тридцать лет, а народ по-прежнему обезглавлен. Мининых с Пожарским все нет. Отчаяние растет. Не постигнет ли Россию трагическая судьба православной Византии?
– Помните то место из Библии, где пророк Илия с горечью говорит Богу, что сыны Израиля оставили Завет, разрушили жертвенники, убили пророков. Что он, Илия, остался последним из верных, но и его скоро настигнут враги. И тогда Бог ответил Илие, что Он оставил между израильтянами семь тысяч мужей, не преклонивших колен перед Ваалом. Сколько мужей, не преклонивших колен, оставлено между русскими, мы не знаем. Я, исходя из жизненного опыта, думаю, что немало. Что было слышно о Пожарском и Минине – князе и мяснике – до того часа, когда Господь призвал их? Ничего!
Мы наблюдаем как рушится государство, построенное подобно вавилонской башне, для того, чтобы бросить вызов Богу. Но за клубами пыли можно различить, что с каждым годом растет число настоящих христиан. Я, как преподаватель Духовной Академии, вижу это отчетливо.
– Поясните.
– В восьмидесятые годы к нам в Академию шли, главным образом, “ этнографические “ студенты. Они ничего не хотели воспринимать, кроме обрядов. Сейчас все больше становится тех, для кого духовное образование это не потребность семьи, клана, а потребность души.
– Интересуются ли ваши студенты политикой?
– Они вне политики, но хорошо понимают, что пастырю, равнодушному к своему Отечеству, никто не поверит в большем.
– Когда я изучал материалы дела ВСХСОН, мне показалось, что погибла организация не только по вине КГБ. Прочитав горы эмигрантской литературы, вы усвоили себе несколько отвлеченный взгляд на положение дел в стране. Например, полагали, что русский народ порабощен, главным образом, внешне и, в принципе, готов последовать за вами. К началу застоя эта точка зрения себя явно исчерпала.
– Вы правы, и не правы одновременно. Естественно, что мы ориентировались на победу. Понятно, что победа была недосягаема. Закономерно, что эта антиномия не способствовала “правильной” постановке всех вопросов. Но это не так уж важно. В начале шестидесятых годов группа молодых людей объединилась для того, чтобы выразить свою боль за поруганную Россию, ее веру, традиции. Мы хотели защитить свою страну, сказать людям: “очнитесь от колдовского сна”. Мы знали, что будем арестованы и, возможно, погибнем. Но поступать иначе нам не позволяла совесть. Вы говорите, что мы не понимали своего народа. Это не совсем так. Мы знали, что русских, то есть православных, в стране не много, и даже листовок не расклеивали, понимая безнадежность этого занятия. Единственным направлением нашей работы было привлечение к христианской культурной работе организации всех честных людей, с которыми нас сводила жизнь.
– А как же ваша идея о государственном перевороте, как объяснить наличие оружия?
– Ржавый маузер трудно назвать оружием. Это был лишь символ нашей позиции по отношению к большевикам, как к оккупантам, захватившим власть и удерживающим ее при помощи террора. Ничего неправославного в нашей позиции не было. Русским христианам не раз приходилось защищать свои идеалы от внутренних врагов с оружием в руках.
– А сегодня обращение к оружию возможно?
– Сегодня, я думаю, нет. Как и на Западе, физический террор у нас сменился на духовный. В духовной войне оружие не поможет. Уже во времена ВСХСОНа оно самоценности не имело. Никакой подготовки к вооруженному восстанию мы не вели, хотя огромные сроки получили, и не реабилитированы до сих пор именно за подготовку государственного переворота.
– Вы говорите, что физический террор сейчас сменился на духовный, а как же расстрел “Белого дома”?
– Как и во время гражданской войны, в Белом доме защищались интересы не исторической России, а буржуазной февральской революции. Не посягая на память о тех русских людях, которые дали себя обмануть, я считаю все это внутренними разборками русскоязычных элементов.
– Вы говорите, что русский значит православный. Не слишком ли это жестокая постановка вопроса сегодня?
– Не слишком. Стоило нам в семнадцатом году усомниться в этом, как половина народа погибла, другая половина обречена на рабское существование. Немец, француз, англичанин – это существительные. А “русский” – субстантивированное прилагательное. Вы никогда не задумывались почему? Может быть потому, что существительным здесь является слово “христианин”. В самом слове “русский” содержится понятие, что это не определение, а отношение. Барклай де Толли это русский, Пушкин, Карамзин, Лермонтов, государи-Романовы это русские, а вот Горбачев – русскоязычный, Ленин – русскоязычный, Хрущев – русскоязычный. Русский не может разрушать свою культуру.
– Михаил Юханович, вашу организацию предал безбожник Петров, который при приеме произнес богохульство. Почему он вообще был вами принят?
– Я принимал почти всех членов организации, но Петрова лично принимал не я. Не думаю, что он действительно богохульствовал. Скорее всего, это легенда. Он знал наш устав и цели, он произнес клятву, где были такие слова: “Да здравствует социал-христианская Россия”. У нас один литовец вместо этого сказал: “Да здравствует социал-христианская Литва”. Более радикального отклонения от текста клятвы я себе не могу представить. Вряд ли Петров мечтал о реформированной КПСС, вступая в ВСХСОН, и предал нас из полемических соображений. Здесь что-то другое.
– Как вы с Игорем Огурцовым в те годы пришли к православию?
– В наших с Игорем Вячеславовичем семьях православие не кончалось. Брат моего деда, священник, был расстрелян, два дяди и отец репрессированы. Я был прихожанином Никольского собора, в котором венчался в 1962 году. Национальное самосознание было у нас всегда. Познакомились мы с Игорем в середине пятидесятых годов, поступив на одно отделение восточного факультета ЛГУ. Постепенно, в разговорах, вначале очень осторожных, поняли, что наши мировоззрения во многом схожи.
– Церковь как-нибудь отреагировала на существование ВСХСОН? Ведь это был едва ли не единственный случай после революции, когда группа мирян объединилась исключительно для того, чтобы возродить христианское государство.
– Церковь спасла нам жизнь. Если бы покойный владыка Никодим не передал информацию о ВСХСОНе на запад, то нас, как террористов, скорее всего, расстреляли бы втихую.
– Как отнеслись к ВСХСОН в лагере?
– Появление в лагере большой сплоченной группы христиан вызвало поляризацию политических сил. К нам потянулись все действительно русские люди, вплоть до марксистов. Иллюзии последних в заключении быстро развеивались. В течение нескольких недель русские марксисты становились христианами, евреи – сионистами. Довольно любопытный комментарий к истории этой идеологии в России. Из известных диссидентов был близок к ВСХСОН Юрий Тимофеевич Галансков.
– Кто оказался на другом полюсе?
– Главным образом, правозащитники. Сергей Адамович Ковалев, в частности. Как человек, Ковалев был кристально честен, но, как русский, он – ноль. В России законы никогда самодавлеющего значения не имели. На первом месте стояли такие понятия, как “честь”, “правда”. Воспитывать нужно честь, а законы приложатся. Мне жаль тех, кто этого не понимает.
– Насколько мне известно, почти сразу после лагеря Вы получили работу преподавателя в Ленинградской Духовной Академии. Этого не могло бы произойти без молчаливого согласия КГБ. Как Вам удалось получить это согласие?
– Незадолго до моего освобождения эмигрировал на Запад Евгений Вагин, один из восхсоновцев. Неприятностей он там доставил КГБ достаточно, и в моем случае (полагаю) органы решили не рисковать. Я получил место в Академии в обмен на политическую пассивность. К такой тактике репрессивные органы в Союзе прибегали не раз, например, в отношении философа Алексея Лосева.
– Почему ВСХСОН не выдержал испытания свободой? Прекратил свое существование?
– Наши идеи сегодня так же актуальны, как и тридцать лет назад. Но мы уже не те, что тогда. Я лично – не тот.
Вера осталась, любовь к России осталась, но сил стало меньше. Я убежден, что ВСХСОН возродится. В стране достаточно мужественных, культурных людей, обладающих исторической памятью. Вечно смотреть со стороны на поругание Отечества они не смогут.
Записал Владимир ГРИГОРЯН