| 13 | В миру |
“НАС РАДОВАЛА МЫСЛЬ ПОСТРАДАТЬ ЗА ХРИСТА”
Наш корреспондент беседует с православной писательницей Татьяной Горичевой
– Татьяна Михайловна, не только в Петербурге, но и за рубежом хорошо известны ваши книги и публицистика. О судьбе же вашей знают мало. Расскажите, пожалуйста, о себе.
– Я родилась в 47-м году в семье учительницы и топографа. Окончила философский факультет Ленинградского университета. Не могу сказать, что была лучшей ученицей. Вместо Маркса и Энгельса читала Хайдеггера, Сартра, Кьеркегора. В своей жизни я не встретила ни одного марксиста. Не понимаю, где их прятали от нас в Советском Союзе? Меня, как и многих тогда, больше привлекала философия экзистенциализма с его высокими трагическими идеалами. Учение о личности, отчаянии, свободе. Мы искренне хотели стать свободными личностями. Но с отчаянием у нас ничего не получалось. И когда выяснилось, что есть учение, в котором отчаяние можно заменить любовью, радостью, сохранив высоту идеалов, мы стали христианами, пришли в православие.
Середина 70-х – это было время настоящего религиозного возрождения в России. Для многих оно начиналось с того же Сартра, йоги, оккультизма, но все это увлекало слишком ненадолго. И тогда происходило открытие православия, мира святоотческой литературы. Самое древнее оказалось самым современным. Когда я прочла Новый Завет, мне показалось, что он буквально только что написан. С поэтом Виктором Кривулиным мы начали проводить у себя на квартире религиозные семинары. Три года занимались только тем, что читали вслух святых отцов: Григория Богослова, Григория Нисского, Василия Великого и других. Прочитанное не обсуждали, боялись что-то исказить. Это очень важно: мы не желали заниматься богоискательством, а искали истинной ортодоксальности с ее послушанием, смирением. Очень долго не могли найти священника. Года три. Батюшки нас приветствовали, но боялись с нами связываться. Говорили, что рады за нас, но лучше нам подыскать другую церковь. Стать нашим духовным отцом согласился в конце концов отец Александр Анисимов.
Бояться у священников были все основания. КГБ интересовался нами очень живо. Засылались осведомители на семинары, не знаю, что они с них вынесли, надеюсь много полезного. В “Огоньке” вышла разоблачительная статья. Нескольких слушателей, преподавателей Университета, выгнали с работы. Нас регулярно таскали на допросы. Но это не останавливало. Скорее наоборот, нас радовала мысль пострадать за Христа. Это было прекрасное время. Я не много знаю случаев в истории, когда у стольких людей одновременно творчество столь полно соединялось с послушанием. В семинарах участвовали художники, поэты, подававшие надежды ученые. Трехкомнатная наша квартира, нежилая, с крысами, ржавыми трубами, была забита до отказа, люди сидели на подоконниках, на батареях парового отопления. В Европе потом я не нашла среди интеллигенции даже следов подобного энтузиазма.
– Как Вы оказались за границей?
– В конце семидесятых годов мы с Натальей Малаховской, Юлией Вознесенской, Таней Мамоновой и Наташей Лазаревой организовали женское православное движение. Вы знаете, что у нас, в России, начиная с революции и до сих пор церковные приходы – это в основном женщины. И нам необходимо это учитывать. Понимаете, православие детей отличается от православия взрослых, мужчин – от женщин. В каждом случае требуется свой подход. КГБ возмутился. Если семинары органы еще как-то терпели за их аполитичность, то женское движение встретили в штыки. Мы, например, десятого декабря 1979 года, в День прав человека вышли к Казанскому собору, протестуя против ввода наших войск в Афганистан. Меня, Малаховскую и Мамонову поставили перед выбором: эмиграция или тюрьма. Высадили нас в Вене, специальный самолет выделили, чтобы трех христианок вывезти туда. С тех пор семнадцать лет я выступаю по всему миру, рассказываю людям о России, о православии.
Это было тяжелым испытанием для меня – необходимость покинуть Родину. Все годы, проведенные за границей, утешали слова отца Александра: “Ты не в изгнании, ты в послании”. Уже в первые месяцы эмиграции я поняла, о чем идет речь. Запад остро нуждается в нас. Кризис христианства там достиг последних пределов. Дальше отступать просто некуда, дальше откровенное антихристианство. Речь идет не о том, что архиереи или священники там плохие, совершают ошибки какие-то, отступают от канонов. Если говорить о человеческих типах, то попадаются замечательные люди, истинные подвижники. Трагедия в другом – в утрате Евангелия. Сейчас идут дискуссии среди католиков о том, воскресал ли Спаситель. Некоторые отвергают Богородицу, другие – исповедь. Плюрализм разъел все. В последние два-три десятилетия исчезло то учение, оперевшись на которое католицизм мог бы возродиться.
Если говорить о церковной жизни, то ее у католиков практически нет. Нет проповеди, причастие превратилось в полную формальность. Без поста, без исповеди, отстояв литургию в 15-20 минут, причащаются. Утрата литургии – это самое грустное из того, что произошло после революционного Второго Ватиканского Собора. У нас, в Росиии, когда все было запрещено, православие держалось именно на литургии.
– Я знаю, что в первые месяцы эмиграции Вы учились в католическом колледже.
– Да, я училась во Франкфурте-на-Майне, в одном из лучших католических колледжей. Долго удивлялась, почему многие студенты ходят в красных рубашках. Оказалось, что они считают себя марксистами. За первые месяцы учебы я не слышала ни одного упоминания о Божией Матери. Это был шок, глубочайшее разочарование в Западе, от которого я до конца так и не смогла оправиться.
– Перед кем же Вы выступали семнадцать лет? Вы говорили, что христианам придется скоро выбирать между Христом и своими модернизированными конфессиями. Многие ли вообще способны задуматься над этим выбором?
– Двадцать три миллиона католиков во всем мире молятся сейчас о России. Смысл, содержание этой молитвы за последние десятилетия сильно изменились. Если сначала речь шла о том, что нужно спасать нас от большевизма, то теперь ситуация практически противоположная. Настоящие христиане во всем мире либо отчетливо понимают, либо бессознательно отдают себе отчет в том, что Русская Церковь является последним оплотом не только православия, но и христианства в мире. У них с 17-го года постоянно происходят явления Богородицы – то в Португалии, то в Эквадоре, то в Испании – и Она постоянно напоминает им о России. Когда я встретилась с матерью Люсией (последней из тех трех португальских детей, которым явилась в 1917-м году Богородица), первое, что она мне сказала: “Бог так любит Россию!” В ее словах не было никакого экстаза. Я увидела настоящую праведницу. У нее замечательное такое детское лицо, очки с толстыми стеклами. Напоследок она мне ответила на наш вечный русский вопрос – что делать? Сказала: “Надо очень много духовно работать”. Таких людей среди католиков – по духу совершенно православных – я видела немало. Особенно много их в Ирландии, странах третьего мира, там, где люди живут все еще бедно и просто.
– Может ли наша Церковь найти сейчас общий язык с католицизмом?
– Общение официальных структур Русской Церкви с официальными структурами Ватикана мне кажется бесперспективным. Христианская Европа испытывает, по моим наблюдениям, большое, хотя и плохо осознанное тяготение к православию. К православию, к живому слову и живой вере, но не к тем или иным подразделениям нашей Патриархии. Официоза у них и своего столько, что он все выморозил, умертвил. Да, мы нужны им, и они нужны нам, православным, эти последние католики, последние протестанты. Исчезни они – и мы останемся наедине с враждебным миром. Общение здесь возможно и благословенно оно только между искренними душами.
Записал В.ГРИГОРЯН.