| 3 | Простые миряне |
ЧЕЛОВЕК ПРИ ВРАТАХ
На могиле митрополита Иоанна всегда кто-нибудь есть. Стоят безмолвно – кто навытяжку перед простым его деревянным крестом, кто на коленях, припав к мраморной домовине. Только губы шевелятся, молятся про себя.
“Ты попроси его, владыку, – убеждала меня прихожанка одного из питерских храмов, – о чем хочешь, проси его! Он и при жизни людей выслушивал, и сейчас услышит, Господу перескажет.” Вот я и пришел сюда, как посоветовали, а слов не подберу... Как о себе просить? Все неважное, о себе-то...
А потом нашлись слова: “Владыко Иоанне, не оставь нашу Россию, не покидай нас!”
Само как бы вырвалось, и – удивительно – в точности эти слова в тот же день услышал я от другого человека, случайно встретившегося. “Молиться надо так, – учил он меня, – говори “владыко Иоанне, не остави нас и нашу Россию”, это если кратко, я так своим колхозным умом понимаю...” Встречаются же родственные души!
* * *
Познакомились мы у книжного киоска. Листаю вышедшую в этом году книгу “Поминайте наставников ваших” из серии “Памяти митрополита Иоанна”. Просматриваю названия главок, как мне показалось, несколько громких: “В нем чувствовался старец; Мы звали его небесным ангелом; Человек высокого духа; Не от мира сего; Пастырь добрый; Учитель послушания; Солнце русской земли...”
– Любите митрополита Иоанна? – просто спросил подошедший ко мне пожилой человек – в сапогах, грудь нараспашку, глаза весело смотрят, на лацкане серебряный рубль с профилем Николая II-го медалькой висит.
– Да... однажды встречался с владыкой, – нашелся я чем ответить.
– А я вот каждый день видел его, когда на вахте стоял. Пять лет я сторожем служил в Духовной академии, – объяснил Иван Сергеевич, по-военному четко представившись. – Был на главном посту, у входа. Ну, привратником, как раньше называли.
– И что, говорил с вами митрополит Иоанн, когда на посту-то стояли? – заинтересовался я.
– Не-е... Пройдет мимо, благословит. А я, благословившись, каждый раз ему шепотом: “Владыка, Вы нам нужны!” Так, чтобы никто кроме него не слышал. Тайна у нас такая. Каждое утро этими словами его встречал.
– И больше ни о чем никогда не говорили?
– Почему же! Я, грешный... спорил с ним, с моим владыкой. Но не в Академии, а на встречах с общественностью у Финляндского вокзала. Ежемесячно владыка, хоть и хворал часто, но всегда приходил туда с людьми поговорить. Мы на него смотрели, вы знаете, с такой теплотой необыкновенной, слезы наворачивались, я лично как мальчишка бежал на встречу к 16 часам, а начало было в 18. Для того, чтобы занять место на первой скамейке, чтобы смотреть на него... Ну, он для нас был святой человек. И я, грешник, прорывался даже к двери первый, ну, будем честно говорить, кое-кого и толкнув. Не потому, что хотел себя там показать, а хотел вблизи на него посмотреть и с ним, если можно было, поговорить. Таких людей Господь посылает в Россию в 100 лет один раз. В начале века Он послал нам Иоанна Кронштадтского, и народ не послушал святого человека. А в конце столетия послал нам митрополита Иоанна... и если мы сегодня не послушаемся его заветов, его книг, оставленных для нас, то будем предателями Святой Руси и самыми ничтожными людьми...
– А спорили-то о чем с владыкой?
– О Царе. Владыка говорил и писал, что Государь Николай II-й не должен был отрекаться от престола, и канонизировать его сейчас нельзя. А я без стеснения говорил владыке публично, на встречах, что он не прав.
Понимаете, Николай Александрович не просто так отрекся в пользу брата своего Михаила. Он этим отречением к народу обращался: усовеститесь... Он мог ведь отречься и за границу уехать, как ему предлагали, и себя спасти, и семью. Но остался на заклание, потому что на самом-то деле он не отрекался ни от своего народа, ни от Божьего помазанничества. Он, как очень верующий человек, действовал согласно воле Божией. В чем эта воля была?
Я вот, например, своего обидчика взял бы за горло, ударил справа и слева – я бывший боксер и разделал бы его под орех. А вот что писала тогда дочь Николая II-го Ольга Николаевна:
“Отец всем просит передать, Не надо плакать и роптать, Дни скорби посланы для всех За наш великий общий грех...”
Понимаете, чаша греха уже перелилась через край, и кулаками махать было бесполезно. Чтобы излечился народ, надо было предпринять что-то кардинальное. Царь все видел: уже были покушения и убийство Государя Александра II-го, 1905-й год, предательство министров, молчание народа... Все бесполезно, “кругом предательство и измена”. Гидра предательства проникла во все поры государства, скинуть ее мог только весь народ, поднявшись как один. И Государь в манифесте об отречении говорит: вот ваш Царь ушел с престола, как вы того хотели, отдал себя на вашу волю... И оставался шанс, что весь народ поднимется. Но промолчал народ – значит он того и достоин.
Такая была Господняя воля, и Помазанник Божий ее исполнил до мученического своего конца. Власть ведь дается Богом не только для управления, но для искушения и наказания подданных. Сталинская и нынешняя власть – это в наказание нам. За что? А за то, что не выдержали мы искушения, когда Господь проверял: достойны ли мы, в России, иметь Его Помазанника? Вот ваш царь уходит с престола, будете ли просить Меня, чтобы он вернулся? Но мы так и не отстояли этого своего достоинства – иметь царя.
Государь, царствуя на престоле, делал нас людьми. И по сей день мученической своей кончиной он делает нас людьми, не давая уснуть нашей совести. Если бы Николай II-ой защищался, казаков созвал и был бы убит с револьвером в руке – эта кончина была бы “политической” и последней точкой в истории российской монархии. А так его дух еще с нами, и есть надежда на возрождение Божьей власти на Руси. Вот что я понимаю маленьким своим умом.
– А владыка Иоанн чем на ваши слова отвечал?
– Слушал. И даже публично, свидетели есть, почти согласился со мной. В 92-м году это было. Все-таки митрополит Иоанн в душе был монархист, я так думаю.
Вот в этой книге (Иван Сергеевич показал на книгу в моих руках – “Поминайте наставников ваших”), в ней Великая княгиня Ольга Николаевна Куликовская-Романова то же самое пишет. Кстати, 2 ноября на панихиде она тоже была – чистопородная дама, в Донском институте благородных девиц в Сербии воспитывалась. Из-за границы она привозит разные продукты, раздает нашим обездоленным. А лучше, я так понимаю колхозным своим умом, книги бы православные раздавала. Я вот нищий инженер, 272 тысячи рублей пенсии получаю, без хлеба, а книги покупаю. А большинство так не может, и книг им не на что купить.
Иван Сергеевич рассказал о себе. Был инженером-конструктором в одном из ленинградских “почтовых ящиков”, изобретал “компас для Гагарина”, электронные датчики для первых космических кораблей.
– Родом я из Моршанска Тамбовской губернии, из крестьян, а здесь, в Питере недавно... в 49-м приехал. Не люблю этот город, чужой он. Владыка Иоанн, видно, тоже не любил Петербург.
Но люди здесь замечательные встречаются. Учился я в ЛИИЖТе. “При Николашке”, как говорят в народе, выпускниками этого путейского института были белоперчаточники, многие из дворян. Их я еще застал среди преподавателей. В Моршанске у нас тоже было много “бывших”, удивительные, вам скажу, люди. Полина Александровна, дворянка, изъздившая до революции всю заграницу, читала нам древнюю историю. Я-то, непоседа, на двух стульях учился, а на ее уроках сидел как вкопанный. Тогда, в 37-м, телевизоров не было, но в классе будто все вживую видел, ходил по дорогам Римской империи, сражался в Персии... Вот какие в то время педагоги были! Помню и монахинь наших моршанских, шесть их оставалось, всех потом сгребли и увезли, во время войны вернулась только одна, тетя Оля, рассказала мне, как живых еще “доходяг” крысы полуметровые доедали... Я тогда уже Сталину не верил и в партию не вступал.
Партийцев я не осуждаю, хотя Ленина с его мраморным комодом, конечно, надо убрать с Красной площади. И митрополит Иоанн правильно говорил: не делитесь на красных и белых, на “новых” и “старых” русских. Делиться сегодня нельзя, за нами уже не Сталинград и не Москва, а сама Святая Русь. Я всегда это повторяю, когда удается перед людьми говорить.
– И часто удается?
– Что?
– Проповедовать.
Иван Сергеевич не ответил. Порылся за пазухой и достал стопку отксерокопированных листов – вот, мол, и это тоже среди народа распространяю.
Читаю. На листочках стихи:
<“Прости нас, Владыко, что годы твои
Невольно мы все сокращали,
Что редко тебе свет и радость несли,
А чаще тебя огорчали.
И кем тебя здесь теперь заменить,
Кому твоя ноша по силам?
Осталось лишь голову
скорбно склонить –
Отца потеряла Россия...”
И заканчивается стихотворение так:
“Вечная память, Вечная память, Вечная память, Владыка, тебе”.
– Это мое собственное, самодельное, я его давно пишу, наращиваю, – говорит Сергей Иванович, – последнее четверостишие неделю назад придумал. Когда владыка умер, я сторожем еще был, пришел домой... ты уж, сынок, меня, старика, прости, слезы у меня тогда лились. И написал я тогда два первых куплета да и грохнул их при народе на кладбище. Там все было церковное, а я эдак по-чапаевски. Молодые ребята сказали, чего ты тут митинг устроил. А верующие, кто меня знал, заступились. Меня ведь и сам владыка никогда не осуждал, хотя вел я себя на публике-то, на этих встречах с общественностью, действительно громко, по-чапаевски. А тогда была жива еще Дюнина, личный врач митрополита Иоанна, это она потом умерла, вслед за владыкой. А тогда она мое выступление слышала и в свою книжку воспоминаний вставила – “как сказал кто-то...”
– С тех пор вы и выступаете перед людьми?
– Каждый христианин должен нести слово Божие, как может. Я, например, дал себе такой маленький обет – от пивного ларька до академика наук говорить с людьми, если, конечно, слушают меня. Это не потому, что я такой умный, просто Господь еще от рождения просвещает нас, и каждому человеку есть что сказать...
Голос Сергея Ивановича дрогнул, будто он вспомнил что-то:
– Вот, например, началась война, 41-й год, страшное было время. В моей тамбовской губернии люди уходили на фронт, плакали, слез невероятно сколько. И вот мы, мальчишки, мне было 12 лет, писали на фронт такие письма, я писал лично: “Дядя, не бойся, мы победим”. И вкладывал письмо в кисет с нашей моршанской махоркой.
Вот мы были такие всегда. И таков русский народ. А теперь я, 68-летний человек, тоже вынужден обращаться, только уже к молодым: ребята, Родина в опасности, надо ее спасать. Мы с вами только можем – мы, старики, и вы, молодые. Помощи-то, “второго фронта”, неоткуда ждать.
Вот что я хотел сказать вам как маленький обыватель, маленький человечек. И таких человечков – миллионы! Мне, старику, остается ждать, когда моя Россия проснется. А потом уж... ауфидерзейн, до свиданья. С радостью умру. А пока буду ждать, буду говорить свои, так сказать, проповеди на каждом перекрестке...
В глазах Сергея Ивановича я заметил слезы. Он крепко, по-мужски пожал мою руку и пошел... Грудь нараспашку, медаль Государя Николая II-го (самодельная, больше награждать-то некому) поблескивает серебром.
* * *
После этой встречи я еще раз был на могиле митрополита Иоанна, молился словами Сергея Ивановича. Когда возвращался, заметил на каменной ограде кладбища щербины со вложенными в них монетками. Следы от пуль. Здесь в 19-ом году были расстреляны двадцать монахов Александро-Невской лавры. Тут же на стене установлены два портрета – Государя Николая II-го и митрополита Петербургского и Ладожского Иоанна. Удивительно! Почему их, таких разных, поставили рядом?
И вновь перед глазами моими Иван Сергеевич, представляю, как входит он в ворота этого дорогого для него погоста. На груди его два лика – медалька с русским царем и иконка митрополита Иоанна, прицепленная на пиджак. По окладу иконки огоньки сверкают, переливаются – Сергей Иванович сам сделал из светодиодов, все-таки инженер-конструктор. Смотрят с его груди два человека, кесарь и монах, и понятно мне становится, что их объединяет.
Наверное, то – что оставили они в русском сердце обостренное чувство совести. То, что несмываемо временем.
М.ВЫГИН.