Стоит на краю Кирова большое, полуразрушенное здание. Внутри еще угадываются кельи. Потолки сохранились, до них не добрались энтузиасты, а полы почти везде разрушены. Стены исписаны подростками. Одна из надписей гласит: “В этом доме снимался фильм “Проклятый дом”. Кем проклятый? Какие ужасы напридумывали себе дети об этом бывшем корпусе Филейского Александро-Невского мужского монастыря?

Филейка. Ныне это один из районов, не самый красивый, Кирова. А прежде это местечко под Вяткой было любимо всеми. Именно отсюда начинался крестный ход на реку Великую.

Товарищ, который привел меня сюда, показывает на пустоши, какие-то ветхие строения – сараи, гаражи. “Здесь, – говорит, – были знаменитые монастырские пруды, а вот там стоял собор, а дальше...”

Говорят, в бывших монастырях до сих пор можно иногда услышать монашеское пение. Мало что осталось от стен, ничего – от величественных храмов, но обитель продолжает жить, невидимой для нас жизнью. От обители минут двадцать хода до Филейского кладбища. Там лежит ее основатель старец Стефан Куртеев. Минут двадцать искали среди крестов и деревьев могилку. Посидели, помолчали. На душе стало хорошо и спокойно: отлегло, что называется (было-то ох, как муторно!). Можно снова отправляться в путь. “Сюда многие приходят за утешением, откуда только не приезжают”, – говорит товарищ. Спасибо, Семен Петрович. Семен Петрович – так называли отца Стефана в миру.

Семен (Симеон) Куртеев родился в деревеньке над речкой Филейкой. Деревня так и называлась Куртеево. Воспитывала его одна мать, Ирина Трофимовна, так как отец “одержим был слабостью винопития”.

О матери своей старец вспоминал всегда впоследствии с нежностью: “Она... не была грамотна, но много знала молитв наизусть и нараспев произносила их, – за пряжей ли когда сидела, или полола в огороде... Кто при нужде не приходил к ней за пособием! Она даст и бедному соседу коровушку в долг, пособит и девушке-сиротинке выйти замуж...”

Среди сверстников Семен выделялся разве что тем, что любил рыть землянки, строить шалаши и читать там, уединившись, книги. Впрочем, какой гимназист тогда не был романтиком . Лес, шалаш, пухлый том Вальтера Скотта – чего еще желать молодому человеку от жизни. Закончилось все это в один день. Учитель, немец Бернгардт, назвал юного Куртеева “русской свиньей”. Сеня возразил. Учитель, окончательно распалившись, попытался отодрать Куртеева, ученика 6 класса, за уши. В завязавшейся потасовке юноша сорвал с немца ненавистную манишку, чем и был подведен итог его учебе. Мать страшно огорчилась, но священник филейской Покровской церкви о.Стефан Лопатин ее утешил, сказал: “Он у тебя будет слугой Господа; если он куда пожелает идти, ты ему не запрещай”.

После исключения из гимназии Семен Куртеев предпринял еще несколько попыток продолжить образование, в Казанском сельхозучилище и медико-хирургической академии в Петербурге, но быстро понял, что все это не для него. В столице ему попалась в руки книга “Письма Святогорца к друзьям своим о святой горе Афонской”, которая, сильно его поразив, родила желание стать иноком. Куртеев отправился странствовать по монастырям, чтобы найти обитель по сердцу.

Первым на его пути стал Соловецкий монастырь, жизнь в котором оказалась юноше совершенно не по силам. Поначалу его поставили делать бочки. Он по неопытности сделал мало и, когда пришло время трапезы, остался несолоно хлебавши. “Какой тебе еще завтрак, когда ты еще и одного ведра не сделал?” – вопросил его недоуменно старший из братии. Начало, от которого не только юноше, но и взрослому человеку легко было бы впасть в уныние. Вскоре Семену дали другое послушание, не лучше – таскать мешки с мукой в пекарню. Мешки неприятно удивили Куртеева, никогда не отличавшегося особой силой, своими размерами. Об этом доложили настоятелю, и тот убедительно посоветовал Семену не ограничивать свой опыт знакомства с монашеской жизнью Соловками. Попросту говоря – выставил его.

С этого начались странствования Сени по монастырям, в поисках духовного наставника. Закончились они знакомством в Нило-Сорской обители со старцем Нилом, который благословил молодому Куртееву “возвратиться на родину и там учить детей, ища в этом спасения”.

Вернувшись в Филейку, Семен построил себе землянку и стал в ней, ко всеобщему недоумению, жить.

Люди, что помнили его опрятненьким гимназистом, а теперь видели в рваной одежде, пропахшей землей, крутили пальцем у виска: “Сенька-то, видно, с ума сошел”. Крепко, видать, намаялся он в своих странствиях по России, но хватило юношеского благородства и материнских молитв, чтобы пережить все испытания. “Сенька-сумасшедший”, – кричали ему вслед соседи-филейцы, да что там соседи... Первое время Семен иногда наведывался домой, но брат, видя, что хозяйством он почти не занимается, а все больше молится и читает книги, выгнал Семена из дому, подав на проживание всего 17 копеек. Может, надеялся, что тот одумается.

Надеждам этим не суждено было оправдаться. Семен наложил на себя железные вериги, ел раз в день по чуть-чуть, из горячего принимал лишь кипяток, да и то не всякий день. Любимым его занятием стало делать выписки из Священного Писания. Этих выписок набралось у него мало-помалу 12 фунтов, и Семен признавался, что “если не попишу, то бываю неспокоен духом”.

Однажды зимой брат попросил его съездить в луга за сеном. Брат правил лошадью, Семен молился, и вдруг увидел, как по воздуху на восток ангелы несут инока в мантии. Это было большой радостью для Куртеева, с тех пор и появилось у него желание построить монастырь на Филейке, но до исполнения желания было еще далеко.

А вскоре после этого случая умерла мать, мамочка, любовь которой помогала терпеть трудности. Она очень любила акафист Покрову Божией Матери, и в последние минуты жизни Ирины Трофимовны сын читал ей этот акафист. Мать во время чтения все слабела-слабела, и, только Семен закончил читать, отошла к Богу.

– Слава тебе Господи! – перекрестился Семен.

– Вот дурак-то! Надо плакать, что мать померла, а он радуется, – в сердцах ругнулся брат.

Переживал он на самом деле сильно. Оставаться в Филейках, где все напоминало о матери, Семен больше не мог, и, покинув землянку, в которой прожил десять лет, он вновь отправился странствовать.

Саров, Глинская пустынь, святая Гора Афон... – где только он не побывал. Эти странствия многому его научили, как в духовном смысле, так и в мелочах человеческих отношений.

Он вспоминал позже, как однажды ему и двум его попутчикам дали три краюхи хлеба. Спустя время они решили поесть. На вопрос попутчиков, хочет ли он есть, Семен, смутившись, ответил: “Нет”. – Не следует, – говорил он, вспоминая этот случай, – предлагая человеку хлеб, еще и спрашивать, хочет ли он есть, особенно, если знаешь, что он голоден”.

Бывали приключения и поопаснее. Как-то раз ему пришлось греться, спасаясь от гибели, зарывшись в сугроб.

Следует заметить, что Сеня был все еще очень молод. Человек от природы добросердечный и простой, он был далек от начетничества, тщеславного сознания себя “орудием Божиим”, которое так свойственно бывает иным младостарцам. И несмотря на все духовные подвиги, в нем много еще оставалось всего от бывшего гимназиста.

В общем, он влюбился. Произошло это на юге, в Таврической губернии, где у молодого Куртеева жили родственники. Остановившись у них, он стал зарабатывать на хлеб обучением детей. На одно из занятий пришла девушка, которой куртеевские истории очень понравились. Она стала ходить на уроки постоянно, и вскоре прониклась к Семену чувством. Дрогнуло в ответ и его сердце, истосковавшееся по материнской ласке. Тогда-то и выяснилось, сколь глубоко владела им мечта стать иноком.

Целый год Семен горько плакал и просил Бога о пощаде и помощи. Столь велика была его любовь, что лишь тяжелая болезнь помогла справиться Куртееву с собой. Его разбила лихорадка. Каждые два дня следовал новый приступ. Это продолжалось два года. Когда дела пошли на поправку, оказалось, что он уже настолько ослабел, что добирался до Вятки полгода.

В своей землянке он жить уже не смог и построил избу-келью. По просьбе своего знакомого начал учить ребятишек грамоте – так исполнилось предсказание старца Нила о его предназначении. Случилось это в 1862 году. И хотя по-прежнему кое-кто смеялся над ним, но уже не как над “Сенькой-сумасшедшим”, а как над “Сенькой-монахом”, такое вышло повышение со стороны земляков. Уважение к нему росло. Стало ясно, что не балуется человек, а всерьез служит Богу. А это русский человек ценить умеет. Люди стали отдавать Куртееву детей на обучение (а ведь родное чадо не всякому доверишь). В летописи Покровской филейской церкви в конце шестидесятых годов была сделана священником следующая запись: “Заслуживает особенного внимания по своей просветительской деятельности и доброму влиянию на своих собратов крестьянин Симеон Петров Куртеев”.

О, нет, рытья землянок он не оставил, но только вновь, как в детстве, стал скрывать это от людей. С другом И.В. Матанцевым они вырыли пещерку под Курьей, куда уходили тайно предаваться богомыслию и пению молитв. Однажды случилось там прогуливаться филейскому священнику. Неведомо откуда услышал он “Достойно есть...” и решил, что это поют ангелы, настолько трогательными были голоса друзей-отшельников.

К этому же времени относятся и первые случаи духовной прозорливости Семена Петровича. И.В. Матанцев рассказывал, что в ночь на 4 апреля 1866 года Куртеев провел ночь без сна, не переставая молиться: “Боже, спаси Царя!” Через несколько дней пришло известие, что в тот день в Александра стрелял Каракозов, но промахнулся. Его толкнул в сторону оказавшийся рядом крестьянин. Так отмолили, спасли в тот раз Царя, русские люди.

В том же году Куртеев как-то раз неожиданно засобирался в гости к церковному старосте Я.В. Шубину. В доме старосты к Семену Петровичу относились с уважением, но в этот раз хозяину понадобилось отлучиться. И Куртеев вместе с хозяйкой стали читать акафисты. Молились они допоздна. В полночь избу озарил яркий свет. Выбежали на улицу; оказалось, загорелся соседский дом. Ветер был сильный, искры несло прямо на шубинский кров, и горе казалось неминуемым. Тогда Семен Петрович с иконой Богородицы вышел на угол, куда несло огонь, а потом отправился в сарай с сеном. Продолжая молиться, он закладывал камешками прорехи в крыше. Искры падали прямо на сено, на дерево, тлели, но пожара не случилось.

Еще и сегодня жители именуют Вятку большой деревней. В прошлом же веке она была совсем домашней. О Куртееве заговорили, не только в округе, но и в губернском городе. Кафедральный протоиерей о. Стефан (Кашменский) почтил Семена Петровича своим визитом. Он посоветовал ему идти в Крым, в Георгиевский скит, где у Кашменского был знакомый настоятель. Но как уже и прежде водилось у Куртеева, в Георгиевском скиту он не прижился. Потом были паломничества в Иерусалим, годовое житие на Афоне. Но от родной вятской стороны куда денешься?

21 мая, в Крыму, Куртеев вспомнил, что в этот день выходит крестный ход на реку Великую. Сердце его охватила жалость, что он не увидит этого. Семен Петрович стал молиться Николаю Чудотворцу, и тут с ним произошло чудо. Позже он вспоминал, что “был внезапно как бы восхищен духом на высоту и видел там Св. Николая Чудотворца. И тогда я был в неизреченной радости, понявши, что значит умосозерцательная молитва”.

Объехав православный Восток, Семен Петрович вновь вернулся домой, уже навсегда. Дело шло к постригу, но сердце его вновь прониклось чувством к девушке. Известно, сколь многих охватывает страх перед принятием иноческого чина. Но и тот опыт подвижничества, что был у Куртеева, большая редкость. Отчего же, во второй уже раз, намертво вставал он на распутье – женитьба или монастырь? Едва ли это можно объяснить плотской страстью. Если б не был Куртеев аскетом по характеру, то не смог бы десять лет прожить в землянке на хлебе и воде. Скорее всего, дело было в матери, в желании вновь обрести ту любовь, ту ласку, что потерял Семен с ее смертью, заполнить образовавшуюся пустоту в душе. И отец, и брат не слишком его жаловали. И в монастырях не нашел он, судя по всему, особой любви. Иначе давно бы выбрал обитель по сердцу. А хотелось любви не только Божией, но и простой – человеческой. Мечталось о добром участливом слове, теплой, родной руке.

Кроме того, в школе, которая образовалась вокруг Куртеева, детишек все прибывало. Дети к нему тянулись. Он учил их читать по Псалтыри и Евангелию, сам пек просфоры и раздавал их после того, как дети причащались. И, кто знает, может быть затосковал он, захотел и своих чад когда-нибудь понянчить?

Закончилось все это тем, что Семен Петрович отправился просить руки полюбившейся девушки у ее родителей. Но, как и в первый раз, все расстроилось. Когда спросили у девушки о ее желании выйти замуж, она вскрикнула: “За монаха-то?! – да я лучше пойду в монастырь, а за него не пойду”. И, действительно, вскоре стала монахиней.

После этого пришел и черед Куртеева исполнить заветную мечту. Им было написано и напечатано несколько книг, которые дошли до епископа. Тот пригласил Семена Петровича к себе. Как оказалось, – для того, чтобы предложить постриг. Куртеев наотрез было отказался: объяснил, что в каких только монастырях он не был, даже на Афоне, но везде встречал лишь “труд и скорбь”; что в качестве мирянина ему легче пребывать в богомыслии, молиться и писать.

Душа открытая, отзывчивая бывает часто легко ранима. Для монашеского общежития, для активного участия в жизни Церкви – это, иной раз, большой недостаток. Иметь дело с теми, кто ищет беседы с тобой, ценит твою способность понять и помочь – это одно. Но тесно общаться с людьми, которые крайне отличны от тебя характером и потому не способны мириться с твоими “причудами”, – совсем другое.

Наверняка Семен Куртеев это понимал, оттого и пытался избежать пострига и рукоположения. Но, видать, на роду ему было написано Богом основать монастырь. Стал зазывать о.Стефана к себе владыка казанский Павел, строить скит. Но вятский епископ Аполлос уговорил Куртеева не срываться с места. Благословил основать скит на Филейке и дал немного денег. Было это в 1883 году. На кладбище о.Стефан и братия построили храм, привели в порядок дороги, устроили пруды, в которых завели рыбу. Перед образом целителя Пантелеимона с частицами мощей стали служить молебны. Пели тихо. Куртеев считал, что “громкое пение приводит человека в надмение, а тихое и внимательное приводят к умилению и молитве”. Согласно древним правилам, каждый из братии должен был каждодневно исповедовать свои помыслы. Ближних своих отец Стефан старался держать в духе любви. Вот один пример того, как сам он обращался с братией.

Один из его послушников решил уйти в другой монастырь. Отец Стефан его долго не благословлял: “Тебе там хуже будет”. Но потом сказал словами апостола Павла: “Все испытайте, хорошего держитесь”. Ну, и ты испытай, сходи. Но, если придет желание возвратиться ко мне, то иди: я приму с любовью. Но если будут тебя отговаривать: не ходи к о.Стефану, – то ты не слушайся, а приходи, поживешь со мною хотя бы года четыре – и то будет на пользу”. Так и вышло. Не прижился этот человек в другой обители – такая тоска на него напала, что от плача сделался больным. И через полгода, несмотря на уговоры, вернулся к о.Стефану и прожил с ним, действительно, четыре года – до смерти батюшки.

Вскоре в новую обитель “громадными толпами” пошел народ: кто за советом, кто за благословением. История обычная. Не водилось такого на Руси, чтоб праведник мог найти уединение. В непролазных лесах – и то не давали иным подвижникам покою, а что говорить о Филейке. Уж больно хорошо целил о.Стефан отчаяние – болезнь, которая лечится одной любовью, всякому внимал, и оттого для каждого находил нужное слово.

Как водится, нашлись и “ценители” иного рода. Обнаружив народное движение вокруг монаха, новый вятский епископ Тихон начал следствие, дело было передано в Духовную Консисторию. Отец Стефан был обвинен в самовольном, без всякого разрешения, строительстве скита, в допущении в мужской монастырь хора из девушек. Действительно, бумаг не было. Владыка Аполлос дал, в свое время, лишь устное благословение. Епархиальным начальством отец Стефан был приговорен к заключению на жительство в Успенском Трифоновском монастыре. Все, что можно, было опечатано полицией, монахи выселены.

Но, как уже не раз случалось в жизни Семена Петровича, всякая неприятность рано или поздно оборачивалась для него новой победой. Вновь сменился епископ. А племянник о.Стефана П.И. Куртеев развил большую деятельность и добился в Петербурге бумаги об учреждении на Филейке Александро-Невского монастыря в память о чудесном спасении царской семьи при крушении поезда. Спустя три года после разгрома скита, в ноябре 1889 года, о.Стефан был возвращен на Филейку. Под его руководством началась постройка двух монастырских корпусов. И – хотя он не был назначен настоятелем – люди к нему все шли и шли со своими страданиями. Но недолго прожил старец после освобождения. Смерть свою о. Стефан предсказал заранее. Попросил передать о.Иоанну Кронштадтскому просьбу помолиться за упокой души. Постригся в схиму с тем же именем, что и носил – Стефан.

Накануне кончины его посетил протоиерей о.Ипполит Мышкин. Старец признался, что ждет смерти и не боится ее. Отец Ипполит, пощупав его пульс , сказал: “Скоро почиет смертью праведника”, на что о.Стефан перекрестился и вздохнул: “Слава Богу, слава Богу, слава Богу”. Потом прибавил: “До обедни доживу”. Так оно и вышло. Во время литургии на следующий день – 15 августа о.Стефан скончался.

Он хотел, чтобы похоронили его в глухом углу, за Трехсвятительской церковью Трифонова монастыря, чтобы о нем поскорее забыли. Но епископ Сергий не благословил, сказав: “Где совершал он свои подвиги, там и должен быть похоронен”.

Над могилой схииеромонаха Стефана братия поставила деревянный покров в форме крышки гроба, окрашенной черной краской, в ногах – черный же крест с двумя иконами св.Стефана и св.Симеона.

А через месяц, 16 сентября, состоялось официальное открытие монастыря. Народу собралось 10 тысяч человек.

После революции могильный холм сравнялся с землей, на это место стали выливать помои, но, несмотря на гонения, старушки продолжали ходить на святое место – рассказать о себе, поплакать на могилке преподобного. Где еще? Никто за всю долгую скорбную жизнь не жалел и не утешал их так ласково, как отец Стефан. И не было у многих этих старух роднее на свете человека.

В 50-годы бульдозер ночью разровнял это место паломничества, и оголились косточки белые. Пришли монашки, собрали и похоронили их на Филейском кладбище. Там, под иконой Спасителя на кресте, и лежит ныне Семен Петрович. Холмик на его могиле покрыт заплатками из свежей земли. Его приходится часто обновлять. Ведь всякий паломник стремится хоть горстку отсюда взять на память и исцеление.

Созданный с любовью, монастырь становился крепостью отеческой веры. Один из местных благочинных, перечисляя любимые места паломничеств своих прихожан, среди таких святынь как Саров, Соловки, село Великорецкое, называет и Филейский монастырь. Землянка о.Стефана стала почитаться за святыню, многих привлекала афонская икона целителя Пантелеимона, что долго стояла в келье старца и с которой начинался его скит. С Афона прибыла сюда не только икона, но и приехало несколько монахов.

Одним из главных дел обители стало строительство Свято-Троицкого собора. Архитектор И.А. Чарушин мечтал осуществить в храме синтез византийской и древнерусской архитектуры. Но к революции его едва успели подвести под крышу. И далее он стоял вплоть до разрушения открытый ветрам, дождям, снегу. Что любопытно, влияние отца Стефана на души было столь велико, что пролетарский публицист Алтайский возлагал на обитель надежду создать здесь не что иное, как большой детский городок, где расцветут “науки, искусства, труд и радость”. Но у катастрофы свои законы. Храм взорвали, чтобы использовать кирпич. Вместо кирпича большевикам достался один щебень.

Говорят, осталась фотография, на которой запечатлен момент взрыва: собор сохранил еще свои очертания, но они чуть расплывчаты, как будто покрыты легкой дымкой.

* * *

Филейка перестала бы быть самой собой, сдавшись без боя. Уже после гражданской войны на главную Филейскую церковь – Покровский собор, куда бегал когда-то молиться маленький Сеня Куртеев, был установлен новый крест. Старожил этих мест Александр Васильевич Санников вспоминает:

– Мне запомнилось (был тогда мальчишкой), как торжественно в 1925 году устанавливали на церковь новый позолоченный крест. Народу собралось – уйма. Все пришли празднично разодетыми. Крест поднимали на длинном белом полотнище. Потом, после закрепления креста, полотнище сбросили с купола, и оно белым клином медленно опустилось к толпе с вытянутыми руками – каждый старался оторвать себе кусочек освященной материи.

Это белое полотно, что медленно опускалось в 25-м году над вятской землей, стоило того, чтобы до нас дошла память о нем. Вспомним, что Покровский храм получил свое имя в честь события, совершившегося в 910-м году в Константинополе. Тогда юродивому Андрею и его ученику открылось, когда они стояли в храме, как Богородица простерла над молившимися белое полотнище и вознесла молитву о спасении мира от бед и страданий.

Русские чудеса, как правило, проще византийских, но открыты каждому. Знали, что делают, вятские, когда делили, в предчувствии черных дней, белое покрывало.

* * *

Не сразу удалось большевикам одолеть и Александро-Невский монастырь. Один за другим захватывали они корпуса, вытесняли иноков. Но когда монахов-мужчин осталось совсем мало, на Филейку, “под крыло” к батюшке Стефану, перебралось более сотни монахинь из разоренного Преображенского монастыря. Они были верными сторонницами патриарха Тихона, и монастырь стал центром и твердыней противостояния обновленцам.

Здесь же нашел свой последний приют и епископ Исидор, тот самый, что отпевал в свое время Распутина, и которого революционеры ненавидели за связи с Царской семьей. “Махровый черносотенец и монархист” повел себя на вятской земле довольно странно для своих врагов. Не случайно приютил его здесь Семен Петрович. Одного поля они были ягоды. Стал отрадой для многих детей и местных слепцов опальный владыка. В Вятке он появился в плохой одежде, в рваных сапогах. На голове была наскоро сшитая теплая камилавка, в которую он собирал подаяние для нищих. Труды его были столь трогательны и успешны, что вскоре владыка стал председателем комитета нищих.

Вот строки из письма слепых в его защиту: “Мы свидетельствуем, что епископ Исидор с утра до вечера бескорыстно трудился для детей вятского пролетариата, устроил для них приют. Для нас, слепых, со сборами и хлопотами было куплено место с шестью домами, на доходы с которых мы и живем теперь... Глубоко благодарны владыке за его труды и заботы о бедных и слепых”.

Это письмо, с ходатайством об освобождении владыки, было написано на день позже вынесения ему смертного приговора.

* * *

25 апреля 1924 года монастырь был закрыт окончательно. Монахини, разбившись на небольшие общины, перешли на подпольное положение. Последние из них умерли совсем недавно. Они-то и не дали сгинуть косточкам отца Стефана, погребли их на Филейском кладбище, ухаживали за могилкой, пока были живы. Взял и я с нее горсть земли. Уходя, оглянулся, но разглядеть креста Семена Петровича не смог. Кочуровы, Куртеевы, Мамаевы, Огородниковы... – не благословил ему Господь одному лежать, оставил среди людей.