| 8 | Простые миряне |
ЦВЕТЫ ДЛЯ МАРГАРИТЫ
“Бог есть, и Он меня спас”, – убежденно говорит мне Маргарита Валериановна Загорянская, узник фашистских лагерей. Ей пришлось перенести не только войну, но и ужас сталинских репрессий. Как память о войне и о своем чудесном спасении она хранит католический крест-распятие, обретенный ею тогда в Германии. На немецкой земле она нашла еще маленький нательный крестик и серебряный медальон Пресвятой Богородицы, которые с тех времен постоянно носит на себе. Совсем недавно она показала распятие одному православному знатоку, спросила: “Можно ли на него молиться?” “Можно, – ответил тот, – только распилите ноги Христу”. Дело в том, что католики изображают ступни ног Иисуса Христа прибитые одним гвоздем, а в православном предании говорится, что каждая нога Спасителя была прибита по отдельности. “Извините, – сказала Маргарита Валериановна, – но я этого сделать не могу. Как можно распилить ноги Христу?” Конечно, для верующего человека это кощунство. И до сих пор она молится на это распятие, хотя сама она и все ее дети, и внуки крещены в православной вере.
Сейчас Маргарите Валериановне 72 года. Живет она в Эжвинском микрорайоне Сыктывкара. Несмотря на столь преклонный возраст, она и сейчас замечательна какой-то необыкновенной величественной красотой. Ее мать, княжна Ксения, была дочерью грузинского князя Константина Аргутинского-Долгорукого и донской казачки Лидии, знатного казацкого рода. Князь Константин, будучи проездом на Дону, увидев ее бабушку – писаную красавицу, с первого взгляда влюбился в нее и по кавказскому обычаю похитил невесту. Предварительно, правда, испросил разрешения и у ее родителей, и у своей невесты. Невиданная свадьба гуляла от самого Дона до Тбилиси, пока князь вез свою невесту домой.
Отец Маргариты Валериановны был русский. Он умер в 30 лет от малярии, когда Маргарите было всего два с половиной года. Сразу же после его смерти их служебную квартиру в городе Красный Луч Ворошиловградской области отобрали, и им пришлось переехать к родственникам матери в Новочеркасск. Появившийся к пяти годам отчим был ласков и нежен с ней, как с родной дочерью, очень любил ее. Его забрали как “врага народа” в 38-м году, после чего она его больше не видела. Погиб он в Карельских лагерях. До сих пор Маргарита Валериановна жалеет, что ни разу не назвала отчима папой.
Война застала их с матерью в Таганроге. Осенью 1941 года она должна была пойти в восьмой класс и закончить музыкальную школу, но на этом ее образование и закончилось. С начала войны в обоих школах, стоящих рядом, сделали военный госпиталь. Когда немцы с трех сторон наступали на Таганрог (с Азовского моря и суши), их семья эвакуироваться не успела, и с приходом немцев они остались в городе. Мать прятала Риту от немцев по деревням. Но однажды поздно вечером они пошли в свою городскую квартиру и на улице были схвачены жандармами, которые сразу же отвели их на биржу труда. После чего обеих отправили в Германию. Мать добровольно приняла на себя этот крест, чтобы быть повсюду рядом с любимой дочкой.
Мать была очень верующим человеком, в лагере постоянно молилась о спасении дочери. И Господь не разлучил их. Всю войну прошли рядом и домой приехали вместе, не разлучались до самой старости. Мать умерла на руках дочери в городе Краснокамске. Когда Маргарита Валериановна переезжала в Сыктывкар, то взяла с материной могилки землю, положила в специально приготовленный ящик и на сыктывкарском кладбище закопала эту землю в могилу своего мужа. Теперь она постоянно приходит на могилки близких людей и поминает их обоих.
Но вернемся в прошлое... В лагерь их забрали 12 июля 1942 года. Гнали через всю Россию этапом от одного немецкого лагеря до другого – больше шли пешком, местами подвозили на подводах, а иногда на поездах в битком набитых товарняках. На станциях не выпускали. Нужду приходилось справлять прямо в вагоне, для чего пришлось проделать дырку в полу. Конечным пунктом их стал лагерь в местечке Константиновка под польским городом Лодзь. Здесь, в женском трудовом лагере для несовершеннолетних, Маргарита пробыла до конца войны.
Летом они работали на полях на немецких баронов, а зимой – на фабрике шили детали к комбинезонам для летчиков. На непрекращающемся конвейере они, словно роботы выполняли монотонную механическую работу, находясь в постоянном напряжении. Однажды Маргарита прищемила палец, за что ее строго наказали: избили розгами и на несколько дней лишили пайка. К ним относились не как к людям, а как к машинам, давали самую ничтожную пищу, чтобы они не умерли с голода. На завтрак и ужин давали по тонкому кусочку хлеба и по стакану чая, на обед – миску похлебки-болтушки. Раз в месяц выдавали по полулитровой кружке сахарного песка и еще по такой же кружке свекольного повидла. В эти дни в лагере был настоящий праздник. Пленные девчата собирались вместе и устраивали пир: съедали весь песок и повидло за один присест. Правда, местные жители-поляки жалели пленных, изможденных русских девушек, и иногда приносили им сухарей и сыра.
В лагерь приезжали русские эмигранты, агитировали девушек на другую, “интересную”, работу, предлагали красивую сытую жизнь. В качестве примера привозили девчат, действительно упитанных и хорошо одетых, ранее взятых из их же лагеря. Нетрудно было догадаться, что их агитируют в дома терпимости для немецких офицеров и солдат.
Их лагерь служил промежуточным этапом для тех, кого отправляли дальше на запад. Людей привозили, и потом они исчезали из лагеря бесследно.
Особенно жестоко фашисты относились к евреям и цыганам. Цыган, как правило, привозили табором, несколько женщин с грудными и малыми детьми. Мужчин и взрослых парней расстреливали раньше. Все цыгане были набожные, знали, что их ждет смерть, и матери вместе с детьми молились о своем спасении с утра до вечера. Однако через два-три дня они бесследно куда-то пропадали. Забирали их, как и всех приговоренных к смерти, среди ночи. Только однажды в лагере оставили безнадежно больную туберкулезом молодую цыганочку четырнадцати лет. Она была настолько красивой и кроткой, что за ней ухаживал весь лагерь, и все любовались на нее неземную красоту, пока она постепенно угасала. Она скончалась на Новый, 1944 год. Весь лагерь упрашивал пожилого немца-коменданта похоронить ее с почестями, и он разрешил. Из белых простыней заключенные ей сшили платье. Когда прощались, положили в этом белом наряде на стол, покрытый белой простыней, посреди барака, а в изголовье поставили новогоднюю елку. Так им пришлось встретить 1944 год.
На особо тяжелую работу, которая была непосильна для девичьих рук, в лагерь принимали военнопленных мужчин. Таким образом к ним попал молодой боец Володя Горобец, симпатичный украинец из-под Винницы. Увидев Маргариту, он с первого взгляда влюбился, и Маргарита полюбила его своею первой любовью.
Любовь не выбирает времени и места. Она настигла молодых людей во время войны далеко от родины, в фашистском лагере за колючей проволокой, когда их на каждом шагу подстерегала смерть. Может быть, поэтому их чувства были так сильны.
Перед наступлением наших войск двоим военнопленным удалось бежать. После этого над лагерем протянули третий ряд колючей проволоки, по которому пропустили ток. Всех военнопленных мужчин собрали вместе и отправили в концлагерь. Девчата в знак протеста устроили бунт: не стали выходить на работу, перестали выполнять приказы. Охранники лютовали. Маргариту как одну из организаторов мятежа жестоко избили и бросили в карцер. Так случилось, что военнопленных вернули, потому что тот концлагерь, куда они направлялись, их не принял. Уже слышались разрывы наших орудий, и через некоторое время их всех вместе погнали на запад, подальше от наступавших русских.
Маргарита к тому времени находилась на последних месяцах беременности. Какие нечеловеческие муки ей пришлось перенести, делая по весенней распутице многокилометровые переходы, знает только она. Их гнали через всю Германию к французской границе. Позади уже остались Варшава, Берлин, Кельн, где целые кварталы лежали в руинах. Удивительно, что почти совсем не пострадал знаменитый Кельнский собор, даже стекла в окнах остались целы. Прямое попадание авиабомбы повредило только вход собора, бомба не разорвалась, а только разбила своим весом паперть. Когда они проходили по Бонну, на город налетела авиация союзников. Все разбежались по подвалам. После налета пленные вышли из укрытий и, к удивлению своему, обнаружили, что конвоя нет.
Война подходила к концу, и охранники сбежали от них, спасая свою шкуру. Несколько дней заключенные провели в подвале, боялись выходить на улицу и смотрели на мир через продолговатое окно в подвале. Когда город заняли американцы, они почувствовали это по запаху. Запах от американской техники был совершенно другой. Несколько военных с фонариком вскоре обнаружили их в подвале и, когда узнали, что они русские, начали обнимать их и целовать, настолько были рады союзники. Они отдали им все имеющиеся у них шоколадки и провизию. Американцы освободили их 8 марта. Из всех военнопленных – русских, поляков, итальянцев, англичан, французов – американцы образовали один интернациональный лагерь для репатриированных. В этом лагере они все вместе и встретили Победу.
Рожать Маргарита попала в немецкий госпиталь, который располагался в католическом монастыре. Роды у ней принимал немецкий врач, они были очень тяжелыми. Но немецкие врачи и сестры спасли ее от смерти.
– Когда я мучилась, – вспоминает Маргарита Валериановна, – я все время вспоминала маму. – Мама говорила, что она меня родила очень легко, и я все время молилась про себя: “Мама, помоги мне! Мама, помоги мне!”. Я потеряла очень много крови, у меня плохая свертываемость. После того, как родила, до утра находилась под общим наркозом. После наркоза привезли меня в палату, и я долго не приходила в сознание. Не знаю, на этом ли свете была или уже на том. Мне было так хорошо, и я не хотела возвращаться к тяжелой действительности, к ощущениям острой боли. Я чувствовала, что нахожусь где-то глубоко-глубоко в земле, как будто лежу в горизонтальном положении так же, как лежала в палате. Когда меня приводили в себя: били по щекам, делали искусственное дыхание, я чувствовала, что поднимаюсь вверх. Поднималась к своему телу... Потом, когда тело и душа мои соединились, я где-то далеко-далеко начала слышать немецкую речь, тихие голоса, которые все приближались и приближались, а потом стала чувствовать, что меня бьют по щекам. Глаза открыла, увидела людей в белых халатах и в черных рясах, и сразу же глаза закрылись, веки были тяжелые, неподъемные. Тут же я сразу уснула.
Отношения немецких монашек к больным были настолько предупредительными, бережными и кроткими, что Маргарита Валериановна больше в своей жизни нигде и никогда такого отношения не встречала. Сестры с одинаковым милосердием ухаживали как за немцами, так и за французами и русскими. Не их вина была в том, что Германия развязала человеконенавистническую войну.
У Маргариты родился мальчик, она назвала его в честь отца Валерианом. Поздравить ее пришли все русские пленные. Они дарили ей большие букеты роз, которыми были засажены все улицы Бонна. Весной 45-го года, во время Победы, все вокруг цвело необычайным цветом. Благоухающими розами была заполнена вся просторная монастырская келия, в которой она находилась. Чтобы роженица не потеряла сознание от эфирных ароматов, сестры милосердия каждый вечер выносили цветы в коридор, а утром заносили их обратно. Они каждый день поливали и ухаживали за ними.
В монастырском госпитале стояли безупречный порядок и чистота. Прежде чем войти в ее палату, монашки опускали два пальца в кувшин со святой водой, который стоял перед входом, крестились на Распятие Христа и только потом заходили в келию. Хотя Маргарита не знала немецкий язык, а немки – русский, они прекрасно понимали друг друга.
Правда, в самом начале вышло одно недоразумение. В первое кормление сестра занесла двух младенцев и, перепутав малышей, оставила ей уже недельного довольно крупного немчонка. Не подозревая о подлоге, Маргарита, в первый раз увидев “свое дитя”, решила научить его брать грудь, потому что ее предупредили, что дети в начале грудь не берут, и их этому надо учить. Она очень удивилась, когда младенец сам вцепился и начал жадно сосать молоко. Пока она разглядывала “свою кровиночку”, вернулась сестра и начала отбирать у нее ребенка. Молодая мать, ничего не понимая, вцепилась в ребенка и никак не хотела отдавать дитя назад. Так они некоторое время молча боролись, пока Маргарита, не увидев второго младенца, в конце концов поняла, в чем дело. После того, как монашка отнесла немчонка его матери, она снова вернулась к ней в келию, упала перед ней на колени и стала просить у нее прощения со слезами на глазах, что-то быстро лопоча по-немецки. Маргарита, попав в неловкое положение, не знала, как заставить монахиню подняться с колен. Время, когда та извинялась и целовала ей ноги, тянулось для Маргариты целую вечность.
Восстановление ослабленного организма проходило очень трудно. Маргарита сильно болела, ее крутили адские боли. Сестры с любовью ухаживали за ней. Они приносили ребенка на кормление даже тогда, когда она не могла пошевелиться и лежала с острыми болями на одном боку. Сестры сами поддерживали малыша на весу, пока тот сосал молоко.
Их выписали из госпиталя летом 1945 года. В лагере им пришлось проходить долгие проверки приехавших сюда советских спецслужб, они растянулись на полгода. Остальных военнопленных из других стран уже с почестями союзники забрали в свои страны, а за русскими приехали в самый последний момент. Осенью их погрузили на грузовики и отправили на Родину. Начался трудный путь домой с грудным ребенком на руках – в открытом кузове машины, битком набитом людьми. Прямо на ходу приходилось кормить и пеленать малыша. Рядом, слава Богу, были мама и муж. А за бортом машины вдоль дороги на Родину то тут, то там встречались маленькие свежие холмики с цветами и детскими игрушками...
Вот и вернулись они домой... Жить стали в Новочеркасске. Но частые вызовы и проверки органов наводили ужас, доводили до безысходности. И они уехали, вначале в Москву к родственникам, а затем в Краснокамск. С 1969 года Маргарита Валериановна вместе с двумя сыновьями и внуками живет в Сыктывкаре. 2 июня старшему сыну, Валериану, исполнится 53 года, из-за сердца он стал часто болеть. В монастыре монашки окрестили его в католическую веру, и сейчас мать и родные упросили Валериана перейти в православие. Обряд присоединения к Матери-Церкви прямо на дому совершил о.Владимир Дунайчик.
Вечером навестить “вновь рожденного” брата во Христе пришла одна из самых активных прихожанок Спасо-Преображенской общины Вера Михайловна Меньшикова. Среди многочисленных крестных распятий, хранящихся в доме, она увидела одно православное распятие, которое лежало на серванте: “Что это у вас крест-то лежит, пылится. Его надо поставить куда-то на видное место, молиться на него!” Долго искали, куда его приспособить. “Да вот, хотя бы в цветочный горшок давайте поставим!” – предложила она. “Так цветок в нем уже завял, не растет”, – ответили хозяева. “Ничего, отродится, – уверенно заявила Вера Михайловна, – вот увидите!” Через несколько дней все уже завядшие и отмершие стебли и листочки у цветка, к удивлению хозяев, распрямились и снова налились жизнью.
Спустя месяц после “второго рождения” первенца Маргариты Валериановны я зашел в квартиру Загорянских и увидел, что цветок этот пустил уже новые побеги.
Е.СУВОРОВ.