СТЕЗЯ
СВОЙ БАТЮШКА
12 крестиков
Уже много лет, заслышав название «Кичменгский Городок», чувствую я вину. Сколько раз, направляясь в Никольск и далее в Тотьму и Вологду, объезжали мы на машине этот райцентр, давая себе слово в следующий раз обязательно заехать. Куда там! Или, бывало, приезжаем в Устюг – от него до Кичменгородка 100 километров. Вроде рядом, но и не близко: ехать или не ехать? В каком-то географическом неудобье расположился этот городок, между пунктами А и Б. Как знать, может, в таких местах как раз и сохранилась настоящая русская глубинка?
В Кичменгский Городок мы отправились накануне местного престольного праздника – дня памяти св. благоверного князя Александра Невского (6 декабря). Действующий храм его имени, насколько я знал, должен стоять в историческом центре, «на высоком зелёном холме, на древнем городище». Поэтому, въехав в село, сразу стали искать центр. «Вон большой храм – должно быть, он», – кивнул Игорь на купола, что вдруг выросли над низенькими крышами старинных, дореволюционной постройки домов. Игорь пошёл фотографировать, а я огляделся округ... Странно как-то: ни холмов, ни реки. А древнее городище должно стоять на слиянии Юга и Кичменги. Когда в 1992 году храм на городище передали верующим, то весной туда было не попасть – реки разливались и церковь оказывалась на острове. Как мне рассказывали, православные плавали на богослужение на самодельных плотах. А потом местный священник Сергий Щепелин с тремя сыновьями и с помощниками построил мост и деревянную лестницу, «ведущую на зелёный холм, к белому храму с двенадцатью золочёными крестами». Где всё это?
|
Спрашиваю у прохожего, тот поясняет: «Это Успенский кладбищенский храм, он реставрируется. А действующая церковь дальше...» Вот это да! Если кладбищенский – такая храмина, то каков будет главный храм?
А Александро-Невская церковь оказалась небольшим, воздушным таким храмиком. Золочёные крестики на фронтонах... вроде он. Это и есть собор? Отец Сергий, которого мы там встретили, лишь посмеялся над нашей невнимательностью:
– Собор? Да он же за вашей спиной...
В огромном здании с вывеской стекольного магазина, действительно, можно угадать контуры церкви.
– Это Спасо-Преображенский храм, он тут голова всему, – пояснил священник. – В старину знаменитая Кичменгская ярмарка проводилась как раз в день его престола. Сейчас вот возродили Преображенскую ярмарку, а сам храм восстановить не получается. Когда решался вопрос о передаче церковного здания нашей общине, то его даже не рассматривали – слишком большой, неподъёмный. И передали нам Александро-Невский храм, который был приписным к собору.
|
– А почему он такой необычный, со множеством крестиков? – спрашиваю.
– Это храм-памятник. Его кичменжане на свои деньги построили, в память об убиенном Царе-Освободителе Александре II. И освятили в честь его небесного покровителя.
– А я думал, что имя Александра Невского как-то связано с историей Кичменгородка, – почему-то огорчился я. – Здесь ведь, насколько знаю, битва с татарами была и образ благоверного князя мог вдохновлять ратников.
– Да, городок боевым был, – согласился отец Сергий. – Видите, остатки земляного вала? – на нём крепость деревянная стояла. Её поставили, чтобы обезопасить путь по реке Юг в Устюг и далее в Двинские земли. Как давно это было, точно не известно, а первое упоминание о Кичменгском Городке относится к 1468 году, когда его татары сожгли. Мы, кстати, собирались часть крепостной стены восстановить. Нашим детям всё это интересно, видеофильм даже сняли, как мальчишки с мечами в атаку идут. Здесь ведь не только от татар отбивались, но также от поляков. Отряд полковника Яцкого, который успел разорить Прилуцкий монастырь в Вологде, Сольвычегодск вырезать, пожечь Устюжские слободы, как раз под этими стенами был разгромлен.
– Мне говорили, что до принятия сана вы были директором краеведческого музея? – спрашиваю священника.
– Да, верно. А музей – вон он, напротив Преображенского собора стоит. Прежде это был дом священника, настоятеля собора. При моём директорстве – музей. А сейчас – воскресная школа.
«Камень с души»
|
Отец Сергий пригласил нас в школу – одноэтажное, но вместительное здание. Несколько классов, где одновременно можно вести занятия с детьми разных возрастов. Кругом иконы и стенды, повествующие об истории родного края.
– Когда был музей, то многие экспозиции рассказывали о Церкви. Теперь церковная школа – и нашлось применение музейным экспонатам, – пояснил батюшка, заметив мой интерес. – Вообще, краеведение и церковь тесно связаны, первыми краеведами в России ведь были священники.
– А ведь вы могли, став священником, и не уходить с должности директора? – удивляюсь. – Ведь есть священники-врачи, священники-преподаватели, знаю даже священника – директора национального парка-заповедника.
– Верно, есть и священники – директора музеев, этим сейчас никого не удивишь. Когда владыка меня уговаривал на рукоположение, он как раз о совмещении должностей и говорил. Но потом оказалось, что не по мне это: раз священник – то священник, не умею я совмещать. Выход я нашёл – музейное дело продолжил мой старший сын. Он теперь директор музея, который в другое здание переехал.
– Помогаете ему?
– Советом больше. У молодёжи – своё видение. Когда приглашает меня на мероприятия, то прихожу. Совместно Глубоковские чтения проводим...
– Глубоковские?
– Известный богослов Николай Глубоковский родом отсюда. Его отец Никанор Петрович служил священником в этом Спасо-Преображенском соборе, рядом с которым находимся. Могила батюшки, кстати, сохранилась перед алтарём Успенского кладбищенского храма.
– Мы там были. Большой храм!
– Так и погост был не маленький, сколько веков хоронили... Бог даст, после ремонта в Успенском постоянно начну служить, теперешний-то храм, Александро-Невский, мало народа вмещает.
– Как народ к вам относится? Вас же хорошо знали до принятия сана. Директор – и вдруг «поп».
– А я не только музеем занимался – в школе учительствовал, был вторым секретарём Кичменгско-Городецкого райкома комсомола, народным депутатом. Здесь и вправду не чужой, меня знают и я всех знаю – разве плохо?
– Вторые секретари обычно ведали идеологией...
– Нет, на меня тогда повесили образование, здравоохранение, правоохранительные органы и культуру.
– То есть с атеизмом не сталкивались?
– Знаете, сейчас вот свою жизнь просматриваю и вижу, что Господь меня оберегал от этих вещей. Начать с того, что, учась в педагогическом институте, не сдавал научного коммунизма. На четвёртом курсе женился, родился сын, и пятый курс я заканчивал заочно. А заочникам не экзамен, а зачёт по коммунизму надо сдавать. Приезжаю в Вологду, в институте спрашиваю: кому сдавать? Посылают к преподавателю, а тот: «У меня сейчас лекция, ты прямо на неё приходи, я вопросы дам, а после лекции ответишь». Вопроса два: о предмете научного коммунизма и ещё какой-то. А я вообще не готовился – полистал на лекции книжку и только и смог об атеизме сказать, что, мол, это форма отрицания религиозных представлений. «А второй вопрос?» – профессор спрашивает. Признаюсь: больше ничего не читал. Он зачётку «подмахнул» – что взять с заочника-то? И этим закончилось. Потом с атеизмом нигде не сталкивался, время было уже не то.
В комсомол я пришёл в 83-м году. Окунулся немножко в эту кухню и скоро понял, что как-то мне не по пути. Из райкома комсомола меня хотели взять в райком партии, но я партийный билет положил на стол. Не потому, что там люди плохие – наоборот, люди-то хорошие, честные, для государства старались. До сих пор с ними дружу, многих уже окрестил, на исповедь в храм ходят. Но вот что мне там не нравилось, так это какая-то двойственная идеология: верили в одно, а делали другое.
Поменяв райком на музей, я, конечно, потерял в материальном плане. Но словно камень с души! Между тем, о священстве и не помышлял, даже крещён не был.
– Родители разве не крестили?
– Отец был коммунистом и учителем, мама тоже в школе преподавала, а там с этим строго. Дед по материнской линии вообще был председателем райисполкома – после войны его как твёрдого, волевого партийца послали сюда «вытягивать» район. Может, в какое-то высшее начало он и верил – всё-таки войну прошёл. Второй дед, по отцу, участвовал в трёх войнах, потом работал ветеринарным фельдшером. Был ли он верующим, не знаю. Одна только бабушка была православной, молилась. Сейчас-то их уже нет на свете, но мама, слава Богу, здравствует, она с 34-го года. Мы вместе с ней пришли к вере. В храме не стесняется на исповедь ко мне подходить. Отец перед смертью тоже пришёл в Церковь, успел креститься. А вот жена моя Валентина – точно из православной семьи. И мама её, и обе бабушки были церковные. Валя потом призналась, что и сама всегда тайно верила. Да и я, вообще-то, Бога никогда не отрицал, просто не задумывался.
– С матушкой Валентиной вы в пединституте познакомились?
– Раньше. Она ж местная, у моей мамы в классе училась. А подружились в институте, хотя на разных факультетах были – я на историческом, она на инязе. Так получилось, что оба стали командирами факультетских стройотрядов, на этой почве и сошлись.
Батюшка смеётся, а я продолжаю «пытать» его, уж очень необычной показалась судьба священника. Спрашиваю, как же Господь подвиг его из райкома ВЛКСМ в Церковь прийти. И услышал такой рассказ.
Из обломков
– В самом конце 80-х к нам из Москвы приехал Сергей Колчеев, работавший журналистом, кажется, «Комсомольской правды». Он и изменил мою жизнь, – вспоминает батюшка. – Зашёл он сюда, вот в этот домик, который тогда музеем был, стал интересоваться церковной историей Кичменгородка, какие тут святые подвизались. Я рассказал о преподобном Симоне Воломском, чья Крестовоздвиженская пустынь была на нашей реке Кичменга, средь дремучих лесов и непроходимых болот. Позже, в 95-м, мы, кстати, сходили к Симону. В юности я охотился, в лесу хорошо ориентировался, но там всего-то пять километров по лесной дорожке надо от бетонки пройти, без труда нашли. От поселения Воломы ничего не осталось, среди деревьев стоит один храм, под которым преподобный похоронен. После этого похода начались православные паломничества туда, путешественники ночевали в Кичменгородке, так что в нашем доме негде было яблоку упасть, бывало, мы с матушкой на печь спать забирались.
В 1990 году Сергей Колчеев стал священником в Никольске, а меня выбрали депутатом райсовета – это были тогда первые альтернативные выборы, уже демократия наступила. Среди депутатских наказов был и такой – открыть церковь. Почему-то первым делом я за этот наказ и взялся. Отправился к отцу Сергию в Никольск советоваться, до двух часов ночи с ним говорили. В ноябре 1992-го мы с отцом Сергием провели учредительное собрание, съездил я в Вологду и зарегистрировал приход. Снова собрали бабушек, я выложил документы: избирайте старосту! Они посудили-порядили и на меня показали: тебя выбираем. Жалко было начатое дело бросать, я и согласился. Позже, будучи у владыки – тогда епархию возглавлял архиепископ Михаил (Мудьюгин), – говорю: «А вы, владыка, знаете, что у вас некрещёный человек приход возглавляет?» Он так удивился: «А вы что же, некрещёный?» Вот такое время было необычное, когда из обломков православие восстанавливалось.
Я себе вроде как зарок дал: если открою храм, то приму крещение. Бывало, привезу отца Сергия из Никольска; он молебен служит, а я этак незаметно крещусь и по сторонам оглядываюсь, не видел ли кто. Чего боялся? Не понять. Когда храм нашим стал, батюшка меня и окрестил. Он тогда многих к Церкви присоединил – по семьдесят человек за один приезд крестилось. А на исповедь люди вставали в длиннющую очередь, до ста человек, пришлось даже с ребятами оцепление выставлять.
К тому времени Александро-Невский храм был как раз отреставрирован – под археологическую экспозицию моего музея. Но работы там провели безобразно, через год пол провалился. Под алтарём мы нашли бутылку с запиской: «Этот храм реставрировали...» «Синодик» такой оставили. Пришлось всё переделать. Я, вообще-то, не привык к «тяп-ляп», поэтому освоил кой-какие навыки: могу печь сложить, столярничать, дом себе построил, баньку сам срубил. А на храме были ещё и помощники, кичменгские мужики – народ мастеровитый. В общем, украсили мы церковь. В 97-м году владыка прислал нам из Устюга священника Иоанна Хвоща, начались регулярные службы. Отец Иоанн – человек сильной веры, он вроде как за отца мне стал, до сих пор близки, постоянно перезваниваемся. И народ его любит за простоту и сердечность. Но спуску нам не давал. Чему он научил меня и клирос – так это смирению. Мы ж вообще ничего не знали, а батюшка требовал. Хорошо, что его дети – Алексей и Вера – к нему приезжали, они нам и подсказывали, как служить.
Потихоньку круг общения мой стал расширяться, с другими священниками познакомился. У владыки Максимилиана много друзей, и он привозил их сюда, на родину Глубоковского. Так, например, я подружился с отцом Борисом Даниленко, директором Синодальной библиотеки Московской Патриархии. В 2002 году меня поставили диаконом, а спустя три года владыка Максимилиан поднял вопрос о священстве: «В следующий мой приезд дашь ответ». Я был уверен, что скажу «нет», но сказал «да». Когда Господь к Себе приводит, тут человеческие резоны сами собой отпадают. В итоге получилось то, что мне и надо было, – сейчас не представляю, как бы иначе жил.
А жизнь продолжается. Литургию служу уже в трёх храмах: здесь, в Шонге и в Косково, где восстановили большой храм Георгия Победоносца. И воскресная школа у нас – чуть не самая большая в Вологодской области, в прошлый год обучалось 206 детей. В этом году не меньше, и каждый день их прибавляется: «И моего ребёнка запишите...»
«Разрешите обратиться!»»
– А как вам удалось такую школу наладить? – интересуюсь.
– Я и матушка по образованию педагоги. Поэтому у нас очень тесные связи с местными общеобразовательными школами. Многие там понимают, что будущее за детьми, которые получат нравственное воспитание, поэтому сотрудничают с нами. Это первое. А второе... Что для меня школа? Всё бросаю и к детям иду. Могу в администрацию не пойти, не поехать в область, отказаться от чего-то важного, а к детям иду. Вот завтра меня ждут в Шонге. Всё брошу, поеду к ним урок проводить. Мы там воскресную школу устроили в бывшем доме священника Симона Кузнецова, мученика (сейчас вот документы подали на его канонизацию). А третья причина, думаю, в том, что у нас не совсем обычная школа.
Обычно как? Дети шесть дней учатся в школе, загружены под завязку. Один день отдыха – воскресенье. Но и тогда в храм на службу надо идти, а потом ещё два часа в воскресной школе сидеть. Это нереально.
– А как же иначе?
– Мы нашли выход – сама жизнь его подсказала. Когда мы делали первый набор, то в сентябре пришли в обычную школу на родительские собрания начальных классов. Рассказали о воскресной школе, познакомили с программой и спросили: хотите, чтобы ваши дети учились по ней? Голосуйте. И подавляющее большинство родителей проголосовало «за». После этого учителя стали раз в неделю, а то и чаще, приводить детей к нам на занятия. Как правило, в учебной сетке находятся окошки или идёт замена предмета «Истоки» – тут учитель сам решает, как лучше.
Недоумеваю:
– Родители – понятно, а учителя-то как согласились?
– Не все сразу согласились. А потом посмотрели, какими дети в соседних классах стали после наших занятий, и решили своих привести. Это же сразу заметно: кто ходит в церковную школу, а кто нет. По дисциплине, поведению, отношению к жизни.
А потом это дело у нас вширь пошло. В Кичменгородке две школы – Городецкая и Первомайская. И вот в Городецкой начали эксперимент – сделали раздельное обучение для мальчиков и девочек. И тут сразу же на ум идея пришла... Звоню своему другу, председателю клуба военных моряков запаса. Наверное, слыхали о нём? Двадцать лет назад капитан III ранга запаса Пётр Михайлович Лукин организовал у нас в Кичменгородке первый на Вологодчине клуб моряков-ветеранов. От него эта «волна» идёт во все стороны, даже в другие областные центры. И вот говорю ему: «Слушай, давай сделаем класс юнг». Он: «Давай!» В школе на собрании Пётр выступил: «Давайте сделаем класс юнг при воскресной школе!» На том и порешили. Одно занятие в неделю ведём мы с матушкой, другое – моряки запаса. Когда я первые уроки проводил, матушка сидела в классе чуть ли не в обнимку с детьми, чтобы они по партам не бегали – абсолютно неуправляемая толпа. А в следующей четверти они уже без поднятой руки – «Разрешите обратиться!» – с учителями на уроках не заговаривали. Первый год закончили – у них идеальная дисциплина, даже у девочек в классе такого не было. Юнги занимаются у нас уже третий год, и знания у них замечательные, всё усваивают. Мы им и форму морскую пошили, это тоже дисциплинирует. У нас теперь два кадетских класса: наш морской и казачий в Первомайской школе, мы их тоже духовно окормляем. Проводим для них совместные военно-полевые сборы.
– А где? На реке или в казачьем гуляй-поле? – шучу я.
– У нас есть православная база отдыха в деревне Воронино, там и поля, и речка, – отвечает батюшка.
– База отдыха? Может, православный летний лагерь? Так ведь это называют.
– Нет, именно база отдыха. Туда приезжают и семьи с детьми – из нашего Великоустюжского благочиния и из Тотемского, обычно с пяти приходов. В этом году семьдесят человек отдыхало. До революции в Воронино была купеческая усадьба, два этажа с мезонином – вот её нашему приходу местная администрация и подарила. В первую очередь она, конечно, для детей. Официально это называется так: совместное проживание детей по программе «Русская усадьба». Цель программы – воспитание ребят в духе русских дворянских поместий. Там они у нас танцами занимаются, музыкой, живописью, поэзией – приглашаем хороших поэтов, музыкантов. Балы в усадьбе проводим. Конечно, без «глупостей» лагерных тоже нельзя – есть и купание, игры.
– А у класса юнг какая программа?
– Морская, какая же ещё? Ими занимаются моряки-ветераны, и это хорошее мужское воспитание. Ездили, например, в Красавино Великоустюжского района, в музей Сергея Перминина. Уроженец тех мест, он прославился тем, что во время аварии заглушил атомный реактор на подлодке К-219, который должен был взорваться. Их там в отсеке двое было – офицер Беликов и он. Беликов сознание потерял в ядовитом горячем пару, а Перминин в одиночку продолжал работать и сумел поднять поглощающие решётки реактора. Оба погибли, спасая подлодку. Слышали, наверное?
– Да, смотрел американский фильм «Враждебные воды». Там так выходило, что он не только лодку спас, но и весь мир – если бы взорвался реактор, а вместе с ним и ядерные боеголовки ракет, то американцы пустили бы на СССР атомные заряды и начался бы Армагеддон. Это же близ американского побережья происходило.
– Вот такие истории героизма до мальчишеских сердец хорошо доходят. Им всё интересно. В Красавино у школы, где Сергей Перминин учился, установлена настоящая рубка атомной подводной лодки – так они её всю облазили, от перископа было не отодрать.
– А свой корабль для юнг не думаете приобрести?
– Есть намётки катер купить, Пётр Михайлович уже с кем-то договаривается.
Призвание
В разговоре со священником поразил меня один факт. В начале года в Вологодской области был начат эксперимент по введению в школы Основ православной культуры. Как и в других регионах, родители в подавляющем большинстве предпочли выбрать не ОПК, а курс светской этики. Один только район за ОПК проголосовал – Кичменгско-Городецкий. Причём... 100 процентов. Отец Сергий, сообщив этот факт, всячески уверял меня, что он здесь «не при чём»: «Мы с матушкой даже не знали даты, когда голосование будет проходить». А я подумал: нет, батюшка, вы тут очень даже «при чём». Вам ведь доверяют в районе – и в администрации, и в общеобразовательных школах вы «свой», поэтому православия там не боятся. А от них, от чиновников и учителей, зависело, как пройдут выборы.
С детьми отец Сергий занимается не для галочки, а по призванию. Ещё когда он в музее работал, никто не заставлял его идти в школу, в класс Валентины Александровны, и рассказывать детям о Церкви, о святых. Благочиние требовало отчётности, и настоятель рапортовал: у прихода есть воскресная школа. На деле так и было – эти походы в школу разве не отвечали целям Церкви? Дело ведь не в названии. Православный директор музея не знал тогда такого слова – «катехизация», но давал детям основы христианской веры, ездил с ними в паломничества. С той поры прошло много лет, дети разъехались учиться по разным городам – и когда возвращаются на каникулы, то ходят в храм. Многие исповедуются и причащаются, что редко бывает среди студентов. И никто их к этому не принуждает! Просто в своё время они получили правильное воспитание.
А сельчане-то это видят – вон какие хорошие дети выросли: на улице здороваются, вежливые, с пивными бутылками не ходят. Потому и православное образование в школах поддержали. А ещё видят, как рядом с батюшкой преображаются даже совсем пропащие. Привели к нему в воскресную школу девочку, которую мама совсем забросила, и уже решался вопрос о лишении родительских прав. Девочка была заторможенная, могла говорить лишь отдельными фразами, с матерными словами. «Сказал я, что без святого причастия делать тут нечего, только на Бога надежда, – рассказывает батюшка. – А бабушка боялась её в храм привести – думала, внучка-то во время службы разразится матом, стыд будет и позор. Всё же привела. И вот в конце службы стою с Чашей, смотрю: она подходит. Сияет как солнышко, улыбается вся и губёшками к Чаше тянется. Походила на службы, в воскресной школе позанималась – и педагоги признали девочку «обучаемой», согласны теперь принять её в интернат, где она нормальное среднее образование получит.
Или вот судьба мальчика, больного церебральным параличом. Ходить он не мог, в школе учился «дистанционно». А в воскресную школу сам пришёл. Матушка Валентина как увидела его, так сразу руки вытянула – чтобы поддержать, казалось, вот-вот упадёт. А теперь мальчик даже по хозяйству помогает: дрова по одному полешку носит в печку воскресной школы.
Бывает, отцу Сергию звонят учителя: «Батюшка, мои совсем распустились, не справляюсь. Вы бы пришли, поговорили с ними». И священник направляется в школу. После беседы выходит из класса: «Хорошие детки, прилежные. И почему это вы с ними не справляетесь?»
Великое дело, когда батюшку народ признаёт «своим». Где родился, там и пригодился – эта поговорка вполне подходит и нашим русским пастырям.
Михаил СИЗОВ
Фото автора и И. Иванова
 | назад |
| вперед |  |
