ОТЧИНА
ДЕДУШКИНЫ СВЯТОЧНЫЕ СКАЗКИ
Каждый маленький человечек должен получить в детстве свою порцию сказок. А родители обычно – самые никудышные сказочники.
...С наступлением новогодних каникул нас отравляли в село Керчомъя. Дед с бабушкой ждали нас как счастья. Обнимали, целовали, кормили, расспрашивали. Дед как ребёнок радовался подарку – бутылочке холодной «Столичной» и рыболовным снастям. Бабушке всегда дарили красивый павлово-посадский платок, и она его накидывала гордо на голову, дескать, смотрите – зять подарил! И действительно, он ей, красавице, не знавшей старости, очень шёл.
Рано утром, в полной темноте, бабушка вставала и начинала топить печи. Громко шуровала кочергой и приступала к пирогам да шаньгам, в изготовлении которых была великая мастерица. Нас не будила, и шкворчание на печи вплывало в нашу утреннюю дрёму успокаивающей музыкой – мы дома! Потом мы вставали и, если бабушка шла в хлев, бежали за ней и обнимали ягнят. Шумно тискали визжащего поросёнка и сами пытались его накормить. Потом заходили вместе в избу, садились за большущий крестьянский стол и пили чай из настоящего самовара и из чашек с блюдцами. Чай сначала лили в блюдце и потом долго на него дули, поддерживая блюдце тремя пальчиками детских рук, – пили как бабушка. Телевизора – какое счастье! – не было, поэтому кто бегал на лыжах, а потом сушил штаны и грел попку на русской печке, а кто-то бежал на лёд озера.
Весь день дед читал. Пил чай из большущей кружки с зелёным ободком и хрустел бабкиными сухариками. Дед – фронтовик и бывший главбух сельпо – физической работы не чурался, но и не особенно ею был увлечён. Он любил читать. Читал всё. От Диккенса до самых примитивных сказок. Бабка бурчала, но он читал всё равно, нацепив на нос смешные большие очки. Вечером дед начинал подтравливать нас на бабушку:
– Будет мне «Беломор» – буду вам рассказывать сказки! Не будет папирос – и сказок не будет!
Мы начинали клянчить у бабули денег на папиросы и, получив 20 копеек, стремглав неслись в магазин сельпо купить заветную пачку «Беломорканала».
Дедушка Ваня, зацепив взглядом вожделенную пачку папирос, шёл к печи, где лежал матрац на деревянном настиле из досок, и говорил: «Ну, усаживайтесь!» Кто ложился, кто садился, кто-то из мелких елозил вниз-вверх, и... начиналось! Лёжа на печи, дед заводил: «Когда-то очень давно, с момента основания земли, жил Гуак Гуликович, королевич...» Детская фантазия работала и выстраивала подсознательный образ добра и зла. Далее дед пускал в оборот жуткие подробности злоключений королевича «из-за баб» и справедливую с ними расправу, в результате чего он, королевич, наказывал изменницу и женился обязательно на доброй красавице Чернавке. Фантазия деда была беспредельна, и многое он сочинял уже сам, во время рассказа. Параллельно шли не заумные, а меткие жизненные умозаключения. Почему-то дед всегда начинал проводить аналогии между сказочными персонажами и своими жизненными случаями и тут обязательно пересекался с бабушкой, которая, как оказывалось, тоже внимательно его слушала, лёжа на кровати. Особенно бабушку задевало, когда дед делал «глубокие выводы» о гулящих женщинах и женщинах вообще. Она искренне взрывалась:
– Иван! Забыл, как я за тобой до Весляны поехала! А ты там, оказывается, был уже женат! Да ж меня... меня Евгений Фёдорович (высокопоставленный чиновник Коми АССР) сватал, всё за руку держал, когда на мосту расставались! А я! Дура, я тебя любила! Из-за твоей гармони громкой! Из-за глаз твоих голубых бесовских! Из-за кудрей твоих тёмных!
Молодые обиды начинали переполнять сердце бабушки, и она, привстав, в слезах выговаривала:
– Вот врёт он всё! Сивый мерин! Сам гулял! С фронта пришёл, а его жена замуж за еврея-портного вышла! Он пришёл-то с одной почкой! Обниму – больно! Руку положу – больно! Ногу – больно! Я его выходила, а потом к нему, бесстыжему, бабы нагло домой приходили. Всё из-за гармони его. Придёт! Сыт и пьян и нос в табаку! Помнишь, гад, сам по подругам шлялся, а меня ревновал?
И горе тяжёлой жизни охватывало её сердце, она начинала плакать. Дед конфузился на «широкой аудитории». Мы молчали. Я, из женской солидарности с бабушкой, открывала, что у дедушки действительно очень голубые глаза. Спрашивала. Дед ожесточённо защищался:
– Глаза! Вот смотрите, какие стали мои глаза! Кашель! Опоили меня, вот ваша бабка и смилила... Всё время уходил и опять к ней тянуло. Возвращался. Вот так вот!
Бабушка не выдерживала и переходила в экспрессию, применяя далее жуткие для детского слуха выражения русского фольклора. Демонстративно одевалась и шла из дому, к соседке, громко хлопнув дверью. Дед оживал.
– Ну, – говорил он смело, оглядывая нас, – кто знает, где бабкина заначка?
Мы все молчали, напуганные из-за внезапно вспыхнувших страстей.
– Ну, тогда сказки кончились! Я так не могу! Расстроила меня ваша бабка. Вот не боюсь её, но когда глаза вытаращит в злости, ну прямо Змиулан! Вот тогда переживаю... Вы про Змиулана не слышали сказку? Расскажу! Только где у неё?..
Взгляд «мелких» предательски упирался в место заначки, и дед, как разведчик, быстро понимал обстоятельства. Спускался с печи. Наливал рюмочку из потайного места и быстро опрокидывал. Предупреждал, чтоб молчали. Мы, конечно, молчали и слушали сказки деда дальше... Сон приходил внезапно. Дед толкал нас, сонных, и говорил: «Слушайте дальше. Для кого я тут рассказываю?»
Утром мы просыпались от грохота чугунков. Бабушка делала привычную работу. Вчерашней ссоры уже как не бывало. Дед щурился, хитро подмаргивал глазом и говорил: «Молчок! (Все понимали о чём.) Тут сказке конец, а кто слушал – молодец!» Опять шли пить чай.
Дед не хотел умирать. Фронтовой хирург сказал ему: «Катаев! Если ты выжил с таким ранением, ты будешь жить сто лет!» И дед верил. Отметил с помпой 70-летие. Простыл. Боясь как ребёнок уколов и врачей, сбежал из больницы.
Они сели вместе на кровать. Бабушка обняла деда и сказала:
– Ваня! Я тебе винца купила кубанского! Выпей, а?
Он ответил:
– Настя, прости меня, ты знаешь, сколько я выпил... Оказывается, самое вкусное на свете – это холодная вода. Я сегодня умру, Настя!
Бабушка, обняв его, беззвучно заплакала:
– А куда ты меня оставишь? Вот ведь коммунист, не обвенчались мы с тобой. На том свете порознь будем!
Дед повторил:
– Умру я. Умру. Прости.
Лёг и закрыл глаза. Навсегда.
Каждое Рождество мы собираемся и вспоминаем их. Дедушку Ваню и бабушку Настю. Вспоминаем их яркую военно-фронтовую любовь. Вспоминаем рождественские прекрасные сказки, переплетённые жизнью и страданиями.
Сказки начинают нашу жизнь. Каждый ребёнок должен повстречать своего сказочника.
Любовь ПОПОВА
г. Сыктывкар
 | назад |
| вперед |  |
