ЭКСПЕДИЦИЯ
В СТРАНУ ДУШИ
(Продолжение. Начало в № № 633-637)
Обломок балкона
Михаил Сизов:
О том, что к российским журналистам здесь настороженное отношение (мол, приезжают с прогрузинскими настроениями), я догадался ещё в Каманах – по прохладной встрече отца Игнатия (Киута). Решая вопрос о нашей ночёвке, батюшка позвонил управляющему епархией и, поглядывая на нас, между прочим обронил в трубку: «Всё им рассказываешь, а потом пишут неправду...»
Поэтому, когда в Сухуме мы пошли к отцу Игнатию «брать материал», было несколько боязно. Абхазское гостеприимство всё же победило недоверие – батюшка пригласил нас в свой дом, усадил за стол. В гостиной по стенам и над дверными проёмами развешаны какие-то предметы, принесённые сюда явно из другого дома. От них исходил тонкий запах прели, будоражащий память. Почему-то вспомнилась дедовская изба на Костромской земле – закопчённый потолок над печью, скрип старых половиц...
Чтобы завязать разговор, Игорь, как автомобилист-любитель, начал с машин. Мол, на абхазских дорогах много старых машин, выпущенных ещё в СССР, даже «Запорожцы» нам встретились.
– Это вы, наверное, так хотите думать, раз настаиваете на этом, – нахмурился хозяин. – В Москве тоже много плохих машин. Был недавно там, поднял руку – и сразу несколько «Жигулей» тормозить начали, среди них даже «копейка». Так что разницы не вижу.
– Это мы в ностальгическом смысле, – вклиниваюсь я. – Просто такое впечатление, что в Абхазии остался кусочек Советского Союза. Добродушные гаишники на дорогах, выцветшие советские плакаты... Наверное, после развала Союза здесь были заняты войной и выживанием, и новые времена едва коснулись?
– Может, вы и правы, – согласился священник. – Когда я после войны приехал сюда из России, то почувствовал: здесь другие человеческие взаимоотношения, капитализм ещё не успел отдалить людей друг от друга.
– А что у вас за старые вещи на стенах? – Игорь кивает на предметы, также его заинтриговавшие.
– Это из моего родового дома. Стариною пахнут. Многие гости, когда приходят ко мне, говорят: «Вот запах моего детства!»
– Вы для того и взяли их сюда, чтобы о детстве напоминало? – спрашиваю.
– Нет. Просто того дома больше нет, сожгли его грузины. Вот обломок балкона над дверью прикрепил, как реликвию храню, память о родовом гнезде. Наша усадьба стояла близ морского побережья в селе Кындыг, от Сухума это в 30 минутах езды. Почти весь Кындыг сгорел, но некоторые сельчане, у кого умелые руки, что-то смогли восстановить – сарайчики, флигелёчки. А мы не можем, потому что большая усадьба была – требуется много денег.
– Получается, дома мирных жителей специально сжигали? – уточняет Игорь. – Мы в Абхазии всего несколько дней, а уже столько наслушались о зверствах войны. В голове не укладывается, ведь православные...
– Кто православный? Шеварднадзе? Вот у него бы и спросили, почему 14 августа, в первый день Успенского поста, грузинские танки пошли на Абхазию. Почему люди, которые древними христианами себя считают, в день строгого поста пришли сюда и зараз пятнадцать деревень сожгли? Ведь не только мой Кындыг в тот день пылал. Журналисты к нам из России приезжают, видят пустые грузинские дома, потом всякие статьи пишут. А съездили бы они посмотрели на пепелища абхазских домов!
В духе любви
– Или вот недавно приехали к нам священники из Тулы в паломничество и сокрушались, что здесь не поминают грузинского Патриарха, – продолжал хозяин дома, разливая нам чай по старинным фарфоровым чашкам. – Я даже не знаю имён этих священников, один из них сказал: «Мы инкогнито приехали». И вот они объясняют мне, что Патриарх Илия II находится под нажимом Саакашвили. Получается, сначала – под нажимом Гамсахурдии, который Абхазию хотел лишить автономии и развязал кровавую войну, потом под нажимом Шеварднадзе, а сейчас – Саакашвили... Этого я не могу понять.
– Но что может сделать Патриарх, находясь в Грузии? Здесь же не примут грузинских священников.
– Знаете, можно ведь обратиться к русскому Патриарху: «Ваше Святейшество, в силу конфликта и послевоенного синдрома я не могу окормлять Абхазию. Поэтому мы с вами, как добрые пастыри, должны позаботиться о людях, а не должны себя вести как политики. И вы, Ваше Святейшество, помогите, учитывая то, что Московская Патриархия имеет здесь влияние...» И тут возможны самые разные формы. Вы неправильно говорите, что грузинских священников не пускают. Здесь они были, не так давно приезжали два священника из Грузии. И на праздник Целителя Пантелеимона в Новый Афон, знаю, приехало много грузин.
Проблемы церковные должны решаться в духе христианской любви, а не в угоду политике. Ведь могла же Грузинская Патриархия хотя бы миро прислать через посредников или какие-то благотворительные акции проводить, когда Абхазия находилась в экономической блокаде. Но ведь ничего не делали! Только одни протесты о нарушении канонической территории. А вы знаете, когда эта «каноническая территория» возникла? После революции Патриарх Тихон указывал, что приходы осетин и абхазов должны самостоятельно решать свою судьбу. И абхазские приходы тогда решили быть с Русской Православной Церковью. Были и другие проблемы. Русская и Грузинская Православные Церкви молитвенно соединились только в 1943 году, под нажимом Сталина. А Константинопольская Патриархия признала Грузинскую Патриархию только в 1990 году. Видите, как всё сложно?
– Может быть, время залечит эти нестроения, – предположил Игорь.
– Да, время лечит. Но и разрушает тоже, – не согласился отец Игнатий. – Затянувшаяся неопределённость ведёт к хаосу, к духовной пустоте и к тому, что сейчас сюда даже мормоны лезут, всякие секты.
– А мусульмане как?
– Пока не наблюдаются.
– Но ведь Турция же рядом.
– Знаете, это вы говорите грузинскую версию! – опять насторожился наш собеседник. – Во времена Ельцина в Москву приезжали представители грузинского правительства и во всех своих выступлениях утверждали, что абхазы – это мусульмане. Мол, у нас конфликт православия с исламом. А что, если в Абхазии и вправду есть мусульмане, то их нужно убивать? В советское время здесь вообще мечетей не было. Сейчас открыты два молельных дома, суннитского толка. По словам их руководителя, приехавшего из Турции, туда ходит примерно сто человек. Вообще же я не встречал такого, чтобы абхазы держали намаз. Все абхазы отмечают Пасху, Успение, Рождество – это наши национальные праздники. Или, скажем, Спас. В домах накрывают столы, выставляют только что выращенные фрукты. Тут же на стол ставят свечи, молятся. Это уже народная традиция.
К сожалению, до сих пор не понятно, когда же решится церковный абхазский вопрос. Хотя, знаете, у меня нет ощущения, что мы вне Русской Церкви. Тем более что мы все – клирики РПЦ: так уж сложилось – все там учились и рукополагались. Можно сказать, мы вышли из Троице-Сергиевой лавры, чувствуем к ней тяготение, всех там знаем, и к нам приезжают. В этом году у нас в гостях и из Петербургской семинарии побывали – привезли человек тридцать лучших семинаристов. Их поощрили паломничеством, и они все наши святыни посетили. Из семинаристов замечательный хор получился, на службах пели, для всех была такая радость! Поэтому печально, что грузинская сторона враждебно к нам относится, очень печально.
– Всё-таки какое-то возрождение Православия в Абхазии есть?
– Постепенно восстанавливаются некоторые приходы, реставрируются церкви, в Кутоле совершенно новый храм построили. Простые люди на восстановление жертвуют, правительство помогает. Для республики, считаю, очень важно, что отец Виссарион участвует во всех важных государственных событиях, встречает высших лиц, которые в гости в республику приезжают. Единственное, он в Венесуэлу не поехал с правительственной делегацией – слишком далеко для него, да и дел много здесь. Президент Сергей Васильевич (тогда он ещё был жив.– Ред.) с ним советуется по разным вопросам и сам пытается воцерковляться, посещает богослужения – на Рождество в Сухуме выстоял до конца длинную службу. Несмотря на то, что прежде был секретарём райкома партии. Времена меняются... У меня, кстати, родственник – Генеральный секретарь компартии Абхазии. Очень добрый человек, Лев Нурбеевич Шамба. Его жена – моя кузина. Пять лет назад они, коммунисты, собрались в республиканском драмтеатре и принесли покаяние пред святой Церковью.
– В России такого, кажется, не было! – удивляемся мы.
– Причём этот их съезд был специально посвящён покаянию, а не просто так, между делом. Вспомнили, что коммунисты убивали духовенство, разрушали храмы, – и осудили это. На съезд пригласили отца Виссариона, и в его лице Абхазская Церковь приняла покаяние. По телевидению это показывали, было трогательно. Также на съезде постановили, что атеизм не является коммунистической идеологией и членам партии не возбраняется быть православными верующими... Вам бы встретиться со Львом Нурбеевичем. Дочка его очень религиозная, постоянно на службах в храме, и внук его тоже приходит – он очень любит отца Виссариона. Жена его всегда священников приглашает на большие церковные праздники, накрывает столы. То есть у нас нет такого противостояния «красных» и «белых», и вообще конфликтов в Абхазии не любят.
Путь в семинарию
Пили мы душистый чай, заваренный неизвестными мне травами, разговор постепенно перешёл на мирные темы. Бросив взгляд на точёные балясинки бывшего балкона, укреплённого над дверью, Игорь спросил отца Игнатия о его происхождении. Не из дворян ли?
– Нет, мой род – это вольные землепашцы, крестьяне. Все мои предки жили в Киндги, как раньше назывался Кындыг. Многие уехали оттуда в 20-е годы, оказались в Москве, Петербурге, в Америке и даже в Тбилиси есть. А сейчас эмигранты возвращаются, знаю некоторых, кто из Болгарии приехал жить на историческую родину.
– А как же у простых крестьян была большая усадьба, украшенная балконами? – не понял я.
– Знаете, в абхазской жизни очень много градаций, родовых разделений. В этом очень трудно разбираться. Скажу лишь, что вольные землепашцы имели свои привилегии, даже крепостных держали. Бывали случаи, что абхазские князья искали родства с такими фамилиями.
– А священники в роду у вас были?
– Были. У нас и церковь родовая имелась, в трёхстах метрах от дома. Из родственников я застал только дьякона Константина, последнего церковнослужителя из наших. Он там и похоронен в ограде церковной. В 1930 году храм разрушили, церковная утварь кругом валялась. Не знаю, кто ломал. Церковь потом пытались восстановить, мой дядя этим занимался. Сельчане собрали по тысяче рублей, чтобы построить на том же месте, но началась война и идея отпала.
– А как вы стали священником? Дядя на вас повлиял?
– Скорее, мама и бабушка, которые были очень религиозны. В семинарию я поступал в несколько приёмов – в 79-м, в 83-м и в 88-м годах подавал документы.
– А почему такие сложности?
– Советская власть препятствовала, и Грузинская Патриархия не давала благословения. Мне так говорили: «Если будешь учиться в России, у тебя получится русская ориентация, поэтому должен учиться в Тбилиси». На что я возражал: «Я не знаю грузинского языка». На это отвечали: «Выучил английский – сможешь выучить и грузинский». А потом Патриарх Алексий II сделал смелые, решительные действия, и по рекомендации митрополита Питирима, который очень любил Абхазию, меня приняли в 89-м году. Фактически так получилось, что я первый из абхазов, кто в советское время попал в российскую семинарию.
Вообще же в Абхазии после 30-х годов почти не было священников-абхазов. Отец Антип Сниада, настоятель в Лыхны, умер в 50-х. Вот он, кстати, происходил из дворян. Его дедушка, поляк Казимир Снядецкий, приехал сюда с графом Ермоловым во время Кавказской войны. Оба генерала влюбились в местных красавиц, причём избранница Снядецкого была сестрой прадеда нашего отца Виссариона. Ермолов получил отказ, а Снядецкий женился, владетельный князь одарил его землями в Лыхны. Так появился род Сниада, который дал нам одного из последних священников. А самый последний священник-абхаз, из рода Лагвилава, умер в 60-е годы. Его жена Саша Аслановна – сестра моего дедушки. Был он очень образованным человеком, закончил семинарию в России. Советская власть запретила ему служить, и он много лет работал бухгалтером в колхозе.
Такая вот предыстория. И вряд ли бы стал я священником, если бы не поддержка митрополита Питирима, который был в хороших отношениях с депутатом Верховного Совета Владиславом Григорьевичем Ардзинбой. Тот удивлялся: «Почему вы не принимаете Назария в семинарию?» Ардзинба, впоследствии первый Президент Абхазии, был, конечно, советским человеком, но к религии тянулся. Он болел пять лет и, когда я прислал ему иконочку Николая Чудотворца из Греции, был очень рад. Иконку в его доме до сих пор хранят, в его спальне стоит. Ещё настоящий кагор, что редкость большая, ему прислал, и он потихонечку пил, для здоровья.
– Почему редкость?
– Технология изготовления кагора очень сложная, и редко её выдерживают. Во-первых, он должен быть без сахара и без воды. Во-вторых, нужен особый изюм. Отец Виссарион требует, чтобы мы служили на настоящем вине, но стало трудно его доставать. Например, кагор «Массандровский» очень дорогой. Сейчас князья Ачба, которые на протяжении пяти-шести поколений владели винзаводом здесь, в Сухуме, восстановили «Вина и воды Абхазии». Но заводик небольшой. А вот прежде в Новом Афоне сами вино делали, огромные монастырские виноградники имелись. У монастыря были десятки подворий по всему миру – в Одессе, в Сочи, в Туапсе, в Петербурге, Стамбуле, Баку. Всё это, конечно, в прошлом.
«Никто не считал»
|
Отец Игнатий упомянул Новый Афон, и я вспомнил, что его нам представляли как человека, хорошо знавшего новоафонских пустынников, спасавшихся в горах.
– Старых, знаменитых, подвижников я, конечно, не застал, – ответил батюшка. – В ту пору, когда они начали уходить из жизни, я был ещё ребёнком. Но помню, как в советское время можно было сразу определить приезжего инока. Почему-то они одинаково одевались – даже в летнюю жару носили плащики, обычно белого цвета, или макинтош. На головах – небольшие приплюснутые шляпки, под которые все волосы заправлялись. А подрясник поднимали, подвязывая под плащом. И маленькие авоськи все держали, там что-то лежало. Такими они прибывали на Сухумский вокзал, ходили по городу, а потом уже кто куда – или в горную пустыньку, или в домах селились. Принимала их матушка Ольга (ей сейчас под 90 лет) – она была странноприимицей, у неё даже митрополиты и епископы останавливались. А в Сухум приезжало много-много. Патриарх Пимен в те годы говорил: «Если не можете в Иерусалим поехать к древним святыням, то поезжайте хотя бы в Абхазию». И сам Пимен тоже любил здесь бывать, его переводчица, служившая в Московской Патриархии, была родом из Сухума.
Тех приезжих в белых плащиках, что в горы уходили, милиция постоянно ловила и в тюрьму сажала. Вот у нас игумен Виталий. Сорок лет назад в тюрьме сидел как раз за то, что в горах подвизался.
– Власти знали, где они в горах скрываются?
– Знаете, там конспирация тщательная была. Земляночки такие делали, издали и не увидишь. Внутри землянок ставили печки, слепленные из глины и камней, и дымоотвод так устраивали, чтобы дым рассеивался, маскировку не нарушал. Сейчас примерно так же живут. Знаю двух матушек, чувашек, высоко в Тибельде они, возле места, которое называется Пасека.
– А почему монахов привлекают ваши горы?
– Всё-таки это святая земля – здесь ходили апостолы Андрей Первозванный, Симон Кананит, здесь был Иоанн Златоуст. Ещё плюс – хорошая природа, хотя на высокогорье лето очень короткое, считай, Север. Но вот отшельник Паисий – он ходил зимой и летом в одной одежде, не обращая внимания на непогоду. Представьте: конец июня, июль – и уже холода идут, к 10 сентября снег выпадает. А каково зимой? Чтобы к зиме подготовиться, нужно в течение лета на себе в горы продукты поднять – муку, крупу. Больше 25 килограммов на спину не возьмёшь, чтобы по крутым тропам взойти. Помню, отец Паисий рюкзаки для такого дела сам шил, чтобы были лёгкими и прочными. И одаривал рюкзаками своих братьев-пустынников.
После 1995 года появилась возможность закидывать грузы в централизованном порядке. Дважды машины с продуктами приходили из Почаева, когда там настоятельствовал архимандрит Ахилла, позже принявший схиму с именем Феодосий. Отец Виссарион поручал мне связаться с ГАИ, там выделяли своих водителей, и мы перегружали продукты на КамАЗы. Гаишники оказались хорошими ребятами, позже мы послали в ГАИ благодарность и одного их сотрудника даже в должности повысили за помощь монахам. И вот взбирается в гору КамАЗ, у которого шасси с двумя ведущими колёсами, мотор гудит-надрывается, и думаешь: «Господи, как же матушка Злата с рюкзаком здесь поднималась?» Это монахиня, которая прежде пустынников продуктами снабжала. Поднялись вездеходы до Пасеки – и стоп, дальше не проехать. Оттуда монахам самим груз поднимать – нужно утром в 6 часов выйти, чтобы к вечеру до кельи добраться.
– А как они в горах причащались? – интересуемся мы с Игорем.
– Их кельи разбросаны на много километров, а храмик один, маленькая такая землянка. В ней иногда собирались. Отец Паисий был негласным игуменом пустыни, он всех и причащал. Встречались они редко. И друг друга обычно называли по месту, откуда кто приехали. Была монахиня, которую называли «Питерская». А другая – «Тюменская». Помню, обращаюсь к отцу Паисию: «Вот пришла...» – и вспомнить имя не могу. Он: «Кто, Питерская? А, ну ладно, сейчас выйду». Вообще-то имена пустынников только Господь знает, поэтому так относились.
– Они навсегда там селились?
– Кто как. Некоторые там и умирали, как, например, иеромонах Гавриил. Однажды в Москве еду я в метро и вдруг вижу его на станции «Таганская». Как ни в чём не бывало идёт пустынник в своих лохмотьях, будто только что с гор спустился. Он был невидимый. Такое ощущение, словно его только я и видел – никто другой на этого человека в странной одежде, с дырявой шляпой на голове внимания не обращал. Он тогда приезжал в Москву по какому-то делу, позже мы встретились ещё на Болгарском подворье. Большой был подвижник. Умер он в горах не от старости, а замёрз в лесу. Было это в 1998 или в 1999 году. Иеромонах Геронтий тоже замёрз в горах. Он ночевал в Новом Афоне и наутро в Псху отправился, куда можно попасть горными тропами через перевалы Анчхо и Гудаутский. А зимой в горах очень холодно, снег в три метра выпадает...
Или вот был у нас подвижник отец Мардарий, иеромонах. Он ослеп, но ещё десять лет в горах подвизался, не хотел пустыньку покидать. Послушница Ламара помогала ему. А потом всё же увезли старца в Липецк, там постригли в схиму с именем Алексий. Операцию сделали, он очень страдал, там и умер. Когда я провожал его в Липецк, у него вообще никаких документов не было. Отец Виссарион звонил в Москву высокопоставленным людям, чтобы его пропустили на границе. Только под предлогом, что человек нуждался в срочном лечении, пограничники и сделали исключение.
– А сколько сейчас пустынников в горах?
– Человек, наверное, пятьдесят. Никто не считал, они ведь в разных местах подвизаются. Некоторые, правда, в горной деревне Псху поселились, там сейчас храм строится. Местные туда на вертолёте добираются, а если на машине, то от высокогорного озера Рица надо ехать ещё часов пять. Помню, там же, но намного выше, жили две сестры, монахини Марфа и Мария, и с ними был брат их Лазарь – священник. Настоящие подвижники. Но все они уже ушли из жизни.
– А какое впечатление произвёл на вас отец Паисий при первой встрече?
– Молчаливый, добрый. Меня вот несколько лет назад благословили надиктовать воспоминания о нём, чтобы книжку издать. Монахиня Олимпиада из Михайловой пустыни, что в Адыгее, их записала, но что-то связь с ней прервалась. Наверное, придётся заново книгу готовить.
– Может, расскажете нам? – просим отца Игнатия.
Игумен горной пустыни
– Рассказывать-то долго, – начал вспоминать священник. – Если только несколько эпизодов...
Мирское имя иеросхимонаха Паисия – Пётр Уваров. Он из Троице-Сергиевой лавры, чадо архимандрита Кирилла (Павлова), его постриженик. В пустынничестве подвизался здесь лет 25.
С гор отец Паисий спускался очень редко, в год один-два раза, ночевал обычно в одной и той же семье. Тётя Римма, его принимавшая, постоянно выговаривала: «Батюшка, вам надо лечиться! У вас слабое здоровье. Что ж вы не кушаете...» Заставляли пить вино, а он вежливо отказывался. Так в этой семье сокрушались...
Дело в том, что в 90-е годы он испортил себе желудок. Из-за голода. Потому что была война, продукты пустынникам никто не доставлял, а сами к людям они спуститься не могли – их бы просто убили. Там сванские сёла по пути, и рисковать не стоило. Отец Паисий даже из землянки редко выходил. Когда продукты совсем закончились, он с братьями жёлуди ел. Помню, в Пицундском скиту чищу я картошку, а отец Паисий смеётся: «Ты так чистишь... Нам бы тогда эту шелуху! Вот был бы царский обед!» Никогда этого не забуду.
И вот от той самой голодухи после войны открылась у него язва желудка. Требовалось хорошее питание, свежее молоко, и отца Паисия благословили поселиться в Новом Афоне. Из кельи он не выходил. А я как раз приехал из Ново-Афонского подворья, что в Москве находится на Гончарной, 6, при храме великомученика Никиты. Был я тогда простым послушником, носил мирское имя Назарий. Живу в монастыре день, второй – и ни разу батюшку не видел. Он всё в своей келье – молится и рукодельничает, рюкзаки шьёт. Готовится вернуться в горы.
Но в горы его не пустили. Вместе с двумя послушниками – мной и Василием – благословили его в Пицунде скит организовать. Поехали туда, нам выделили четыре комнаты в бывшей музыкальной школе. Там уже была община, сложился хор. Отец Паисий отслужил первую литургию и попросил меня: «Назарий, проведи меня в келью, так чтобы никто не видел». «А проповедь кто скажет?» – «Ты». Так и повелось – он служил, а проповеди говорил я, служка-пономарь. Приходилось даже крест давать людям для прикладывания, поскольку он сразу уходил в свою келью, чтобы хоть как-то сохранить монашеский образ жизни.
|
В Пицунде, рядом с отцом Паисием, у меня был очень хороший период жизни. Жили в здании древней Патриархии Абхазской Церкви, в двадцати метрах от храма VI века – в кельях, где до революции был монастырь. Там в огромном зале стоял настоящий орган, и мы просыпались под его звучание. У органистки Наталии Сизун репетиции начинались в 6 утра. Потом другой органист её сменял, а вечером Марина Шамба начинала репетировать. Все органисты с нами дружили. Свекровь Марины Шамба всё хотела доказать мне, что в древности православные использовали орган в богослужении. Долгие споры с ней были.
Находились мы там два года, за это время к нам присоединился ещё послушник Давид. И вот наступил момент, когда отец Паисий собрал нас и сказал: «Ты, Давид, иди в Лавру. Ты, Назарий, иди в Россию, ищи рукоположения и как можно быстрей постригайся в монахи. А мы с Василием – в пустыню». Так скит наш разошёлся в разные стороны.
Отец Игнатий замолчал, погрузившись в свои мысли.
– А что дальше-то было? Расскажите! – просим его.
– Что дальше? – продолжил он. – Отец Паисий с послушником Василием Березовским отправился обратно в горы, только летом иногда оттуда спускался. А меня в России постригли в честь святителя Игнатия (Брянчанинова) – так архиепископ Филарет нарёк, и потом рукоположили.
В 2002 году отец Паисий сильно заболел. Из горной кельи его привезли в Сухум. А у нас иеромонах Иоанн (Свинухов) работал завотделением нейрохирургии республиканской больницы, после войны он единственный такой специалист на всю республику остался. Осмотрел батюшку и сказал: «Отец Паисий, у тебя рак. Через месяц ты умрёшь». После этого отец Паисий принял схиму, его постригал иеромонах Рафаил (Берестов), который как раз находился в Абхазии. Сразу же после пострига я видел схимонаха: очень больной был, стоять еле мог, глаза блестели... Знаете, когда кто-нибудь заходил в помещение, отец Паисий всегда вставал, приветствуя, и нас учил, чтобы всех мы встречали стоя. И не просто привставали со стула, а в полный рост поднимались и кланялись каждому входящему. Сам он высоким был, плечистым, с яркими голубыми глазами. И вот когда зашёл я в его келью, он, несмотря на слабость, встал во весь рост, выпрямился и поклонился: «Благодарю вас за всё, батюшка Игнатий. Я вас очень благодарю за доброе отношение ко мне и моим братьям». Это было его прощание.
Спустя месяц отец Паисий попросил доставить его в Троице-Сергиеву лавру, чтобы попрощаться. Когда его туда привезли, он еле-еле сам смог войти в храм преподобного Сергия. Побыл там денёк-два, приложился ко всем святыням и умер. Ровно через месяц, как и сказал отец Иоанн. Потом его оттуда привезли сюда, поскольку в завещании он попросил похоронить себя в Абхазии на Михайловке, это в двух километрах от Сухума. Каждый год 8 ноября у его могилы собираются монахи, приезжают паломники из России, Молдавии, Украины и молятся – такая традиция сложилась.
В той земляночке, где находится храм горной пустыни, прежде стоял маленький серебряный потир, принадлежавший отцу Паисию. Так получилось, что, когда он преставился, чада его потир передали мне. А мантию он мне сам подарил, в октябре 93-го. «Пригодится тебе, пусть будет». Для меня это очень дорогой предмет. Сам-то он мантии не носил, в пустыне как в ней ходить будешь? Как я уже говорил, он круглый год носил одну и ту же одежду – скуфью, подрясник и плащ, который ему архимандрит Кирилл (Павлов) подарил. Всё это было в заплатах, даже сапоги залатанные.
|
– А фотография его сохранилась? – спрашиваем отца Игнатия.
– Есть только одна-единственная фотография. Однажды отец Паисий сказал мне: «Дай ряску». Взял рясу, надел, потом говорит: «А теперь сфотографируй меня у порожка». После этого снял рясу и в своё обычное переоделся. Больше он фотографий не делал. И знаете, вот этот снимок потом пригодился – его по благословению архимандрита Кирилла (Павлова) в часовенке поставили, на Михайловском кладбище, где отец Паисий похоронен.
Такого подвижника, как он, больше здесь нет. Знаете, когда отец Паисий был с нами, он всех умиротворял. Был немногословен, говорил «да», «нет», «не надо этого делать», «лучше сделать так», «туда не надо ехать» – и больше не говорил ничего. И это действовало, создавало удивительное равновесие. Он многое предвидел, в том числе раскол, который произошёл после его смерти. Но это уже другая история.
Напоив чаем, хозяин дома показал нам свой семейный альбом. Поразил снимок его родственницы, которая прожила более ста лет. Женщина со светлым лицом, одетая во всё чёрное. «Как монахиня одевалась. Только лицо было видно, даже руки не оголяла, на нашей-то жаре», – пояснил священник.
Почему-то при взгляде на этот снимок вспомнились разговоры, слышанные в России, о язычестве и сектантстве, которое будто бы готово поглотить Абхазию. Ну не абсурд ли? Чтобы победить православного, надо убить его душу. А в случае с Абхазией требуется убить всю страну целиком, ведь Апсны – это «Страна Души».
А путешествие наше продолжалось. По благословению отца Виссариона отправились мы в древнее село Лыхны...
Славянская душа
Игорь Иванов:
Мимо Благовещенского собора, огороженного кисточками кипарисов, мимо привокзальной площади, где в трещины на асфальте лезет трава, улицами, на которых – разбитые человеческие жилища с пустыми глазницами... У моста через Гумисту мы ещё раз остановились. Вечерело. С нагретых гор в долину стекали нежные волны, пропитанные терпкими ароматами южного леса. Под мостом – местные жители, плескающиеся в реке (речную охлаждающую воду они предпочитают обволакивающей морской), дымится костерок, между группками людей по каменишнику бродит лошадь... Нелепо, невозможно представить, что здесь воевали и убивали. Но на скале – следы от снарядов и пуль. Молча смотрим с Михаилом на мемориальные плиты с именами героев: русские, абхазские, армянские имена...
Но здесь мне отчего-то вспоминаются слова отца Виссарона Аплиа о подвиге тех, кто перед Богом молился за эту многострадальную землю. И прежде всего о своём духовном отце Петре Самсонове, к которому мы сейчас едем, – его труды он назвал ни много ни мало «равноапостольным подвигом по отношению к Абхазии».
– Всё-всё здесь сегодня благодаря отцу Петру! – говорил о своём духовном наставнике о. Виссарион. – Он спросил меня: ты умеешь на абхазском языке читать? Сам батюшка говорит по-абхазски отдельные возгласы. Он – русский – сделал меня чтецом на абхазском в Лыхненском храме! Из разбойника сделал священника!
(«Так уж и из разбойника», – деликатно возразил Михаил, на что отец Виссарион так же экспрессивно воскликнул: «А что, разве все мы не разбойники?! Разве не бывает у нас разбойных мыслей? Когда Христос предложил кинуть в грешницу камень тому, кто без греха, никто не кинул, в том числе апостолы...»)
– У грузинов не хватило духа, – говорил отец Виссарион, провожая нас в Лыхну, – а он... Жаль, таких батюшек становится всё меньше. Славянская душа – она другая! Для славян Христос важнее, чем мир. Чтобы славян уничтожить, нужно уничтожить православие. А чтобы православие уничтожить, нужно разрушить Церковь. Но она будет стоять до скончания века. Значит, и русский народ, пока он православия держится, непобедим...
Вот такие вдохновенные слова прозвучали напоследок. Конечно, слышать их было радостно. Но и острее воспринималось то, что Святая Русь и современная Россия – увы, далеко не совпадающие понятия... Но тем большее волнение я испытывал, ожидая встречи с отцом Петром из Лыхны.
(Окончание в 639)
 | назад |
| вперед |  |
