10 лет назад мы уже встречались с отцом Сергием Сверчковым – с тех пор многое в жизни батюшки переменилось

СТЕЗЯ

«Осенью чайки с Печоры облетают крест над Войвожем. Делают прощальный круг, перед тем как отправиться в тёплые края. Отец Сергий Сверчков крестит их озябшими пальцами и благословляет: “Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь”. Потом долго смотрит вслед, маленький, в надвинутой почти на глаза скуфейке. Так каждый год. Очень любит птиц».

Я написал эти строки десять лет назад. С тех пор в жизни семьи Сверчковых многое – почти всё! – изменилось. Из Сосногорского района они вынуждены были перебраться в село Ношуль, оставив большой, хороший приход. Это самая южная часть нашей северной республики. Жить здесь пока не на что, но растут яблоки, летают ласточки и дольше, чем на Печоре, длится лето. С Войвожем, где у Сверчковых непрестанно болели дети, вообще никакого сравнения.

– Когда мы встречались в прошлый раз, у вас был только один сын? – уточняю я у отца Сергия по телефону, ещё из Сыктывкара договариваясь о поездке.

– Да, Серёжа, – отвечает батюшка. – Марина, Настя и Мариша появились позже.

– Он-то вам родной? – вспоминаю я добродушного, славного мальчишку.

– Они нам все родные, – отвечает отец Сергий, – но если вы о формальной стороне, Серёжа тоже приёмный.

Он был желанным ребёнком в хорошей, интеллигентной семье. Но после того как умер отец, маму Серёжи трезвой видели редко. Присматривал за мальчиком старший брат, однако и у него всё складывалось плохо – несколько раз отсидел. Жила эта сломленная несчастьями семья на первом этаже, а Сверчковы – на третьем.

– Серёжа у нас время от времени ночевал, – вспоминает матушка Фотиния много лет спустя. – Идёшь с работы, а он сидит, голодный, – как его оставишь? А потом мальчик заболел. Началось с отита, потом перешло в менингит. Он перестал слышать одним ухом, был очень слаб. Однажды стояли мы в сосногорской церкви, вдруг слышу голос: «Заберите его к себе». Очень отчётливо прозвучало. «Ребёнок заикается, – говорю батюшке, – слышит плохо, в детском доме ему будет трудно. Что там его ждёт?» Так всё и решилось.

– Отец Сергий тогда уже был священником? – спрашиваю у матушки.

– Нет, – отвечает она, – он работал слесарем в депо, а я – в финотделе районной администрации. Мама Серёжи потом благодарила нас, а его брат Олег стал крестником батюшки. Но это было уже позже, когда мы получили приход в Войвоже. Однажды Олег снова с кем-то подрался. Звонит, сообщает, что ему грозит восемь лет строгого режима. Батюшка в ответ: «Приезжай, подумаем, как быть дальше». Приехал. Помог построить баню. Потом собрали мы ему рюкзак, отправили на суд. Но произошло чудо – Олегу дали условное наказание! Он был в шоке. Вдруг дошло, что судьбу его решал не суд районный, а суд Божий и были на одной чаше весов все его прошлые отсидки и драка, а на другой – помощь семье священника да ещё наши молитвы. Заикаясь, сообщил о такой радости. И с тех пор остепенился. Женился, ребёнок у него родился, сам работает.

– Работу постоянную нашёл – мебель таскает, – уточняет отец Сергий. – Труд тяжёлый, все силы туда уходят.

Он по жизни молчалив, а сегодня ему ещё и нездоровится. Но наш с матушкой разговор слушает с интересом, да и отдыхает заодно, лишь изредка вставляя реплики.

– С Серёжей всегда было просто, – вспоминает матушка. – Помню первое Прощёное воскресенье в его жизни, он был тогда совсем ещё маленький. К нему бабушки подходят, просят прощения, а он – как изваяние, молчит. Я тоже попросила, и было за что – перед тем его незаслуженно отругала. Дома спрашиваю: «Ну, что же ты молчал?» А он расплакался и сказал: «Сегодня самый счастливый день в моей жизни». Его потрясло, что могут быть такие отношения между людьми. Серёжа первый помощник у нас, и всегда таким был. Закатает штаны и полы во всём доме вымоет; благодаря ему я забыла, что такое мытьё посуды.

Девочки его очень любят, готовы и дома висеть на нём, и в храме приходится их оттаскивать. Пока была жива Петунья, наша кошка, она Серёжу всё защищала, он у неё был любимцем. Лапой девчонок отгоняла. Серёжа как скажет: «Сейчас Петунью приведу!» – девчонки: «Ой!» – и затихают, вроде как испугались.

Сын всё такой же, как прежде, только научился столярничать, многое в хозяйстве сделано его руками, например диван необычного образца, что стоит во дворе. Помогает отцу возводить дом.

– Серёжа совсем не изменился, – говорю отцу Сергию, – только лицо в два раза больше стало. Жениться не надумал?

– Он мне сказал: «Дом построим, всё наладится – тогда, Бог даст, женюсь».

– По духовной линии, говорит, не готов. Тяжело быть священником. Это и в самом деле так: кажется, легко, а на самом деле трудно.

– Мне так не кажется, отче. И никогда не казалось.

«Дело идёт к ужину. На стол несут кагор, картошку, белые грибы, собранные в окрестных лесах. Сын – тоже Серёжа, тихий улыбчивый мальчик, – прислушивается к нашему разговору. Диктофон записывает голос батюшки, иногда едва различимый из-за звона посуды».

Это тоже было написано десять лет назад. На этот раз всё повторяется. Вкуснейший грибной суп, вино. В большой комнате с печкой гомонят девочки, вернувшиеся из школы. Среди прочих обитателей – попугай, котёнок, а ещё кот.

– Помнишь, чёрный кот Макс у нас был, когда ты приезжал? – интересуется батюшка.

– Так вот это он, 19 лет ему. Старенький совсем, – вздыхает отец Сергий.

– Три дня назад собаку гонял, – уважительно произносит матушка Фотиния.

– Больше семи лет ему не дашь, – заканчиваю я свою мысль.

Макс встаёт и уходит. Хватит, мол, меня разглядывать да обсуждать, делом бы лучше занялись.

– А попугаиха у нас девять лет живёт, – сообщает матушка, – ты её в прошлый раз не застал.

В шестнадцать лет Сергей Сверчков отправился на лесоповал, чтобы помочь матери с отцом – семья была большая. После армии оказался в Благовещенске, где едва не женился на девушке из Вьетнама. Там впервые задумался о Боге. Шёл однажды мимо храма в расстроенных чувствах, вдруг остановился, спросил у служительницы:

Вроде и пить-то не особенно хотел, но нашёл повод задержаться. Старуха протянула ковш со святой водой и посоветовала: «Выпей водички да скажи при этом: “Господи, помоги”, и сразу легче станет». Угадала настроение. Выпил Сергей ту водичку, сказал: «Господи, помоги», пошёл было дальше своей дорогой, но вдруг почувствовал: так хорошо стало на душе – будто и не болела. Потом плотничал на бетонном заводе, работал на шахте в Инте, но лишь когда познакомился с матушкой, собственно, и начал жить.

– Я жила в Сосногорске, одна в трёхкомнатной квартире. Летом мама уехала, и к её возвращению нужно было сделать ремонт. А как одной справиться? Как-то стою на остановке мрачная, думаю: с какой стороны за дело взяться? Подходят двое – понимаю, что двойняшки, очень уж похожи. «А что ты такая грустная»? – спрашивают. И что-то меня к ним расположило. Пожаловалась, а они смеются: «Ну, подумаешь! Мы придём, поможем». Записали адрес на какой-то бумажке. Я им почему-то сразу поверила, почувствовала, что люди хорошие. На следующий день в десять часов стоят в дверях. Сразу честно признались: делать мало что умеют, но работящие...

Брата звали Виктор, и он всю жизнь следовал за Сергеем в его странствиях по стране. Витя был почти слепой, с нарушенной координацией движений.

– Его часто за отца Сергия принимали, – говорит матушка Фотиния, – думали, что священник напился, оттого его шатает. А Витя и не пил.

– Умер Витя. Прооперировали ему голову, после ещё сколько-то пожил и умер. Перед смертью сказал, что во сне мать увидел, она сказала, что ему строится дом и скоро будет готов. Потом начало отказывать сердце, становилось всё хуже... Он очень изменился внешне, но, когда умер, будто помолодел на много лет и в гробу лежал с улыбкой. Люди удивлялись, говорили: вот как у верующих бывает! Не нужно было объяснять никому, что Витя теперь с Господом, и так было видно.

Вскоре после того, как Сергей пришёл в Церковь, ему предложено было стать священником. Сверчковы задумались. А потом будущий пастырь увидел сон. Идёт Богородица по облакам, переступает с одного на другое, а он издалека на Неё смотрит и кричит: «Смотрите, смотрите, Богородица идёт, Матерь Божия!» Упал на землю и заплакал так, как наяву никогда не плакал. После этого ему стали сниться большие церкви – деревянные, с красивыми куполами...

– Тут ещё кабачковое варенье есть, – сообщает матушка Фотиния, – попробуйте, вкусно.

Батюшка подливает мне вина, хотя сам не пьёт. А матушка припоминает ещё одну деталь истории рукоположения:

– Принять сан предложили той весной, когда мы взяли Серёжу. А летом поехали мы в Дивеево, где нам встретился удивительный священник. Одна женщина поднесла к нему девочку, которая не умела говорить. А батюшка положил ей руку на голову и просит: «Скажи: “Мама”». Ребёнок послушался. «Она будет говорить», – пояснил священник. А моему батюшке в ответ на вопрос, как быть, сказал: «Кадилом будешь махать».

– Ради спасения души, чтобы Бога знали, выросли благочестивыми, замаливали наши грехи, – отвечает отец Сергий.

Матушка Фотиния училась на третьем курсе богословского университета, но было предчувствие, что доучиться не сможет. Недоумевала, откуда это: может, умереть пришло время? На самом деле – жить. Однажды им с отцом Сергием попала в руки статья про девочку-сироту, над которой издевались в детском доме мальчишки, а ребёнок, обнимая руками батарею, всё спрашивал: «Мама, когда ты придёшь?» Мимо детдома проходили поезда, а девочка всё ждала, что в одном из них приедет её мама.

И до того эта история резанула по сердцу, что Сверчковы поняли: надо брать детей. Так в их доме появилась Настя. Её родители сильно пили. 6 ноября Настя родилась, а 8-го её мать приговорили к трём годам за мошенничество. Когда девочка появилась в доме у Сверчковых, то не умела разговаривать, хотя давно уже пора было научиться. Вместо «поцелуй» произносила «луй».

«Брошенные дети – самые несчастные на свете, – говорит матушка. – Мне кажется, даже если мать пьяница, нельзя разлучать её с ребёнком. Какой бы мать ни была, а любовь детям от неё всё равно перепадает».

Вот только при всей своей боевитости Настя из-за любой мелочи начинала плакать. Сверчковы долго не могли понять, в чём дело, списывали на воспоминания о матери, о детском доме. Матушка просила: «Не плачь». «Не могу перестать», – отвечала девочка, глотая слёзы. И однажды врачи сообщили: «У вашей девочки зоб второй степени» – болезнь щитовидной железы. Это и влияло на её настроение. Начали лечить, давать воду из другого источника. Но у Насти одна болезнь сменяла другую. Простывала непрерывно. Стало ясно, что из Войвожа надо уезжать.

Марину взяли в семью, когда ей было семь лет – она на два года старше Насти. В детский дом попала после того, как у неё на глазах мать убила отца. К тому времени, когда она оказалась у Сверчковых, характер во многом сложился.

– Они все врут и все воруют, – предупредил отца Сергия и матушку Фотинию директор детского дома.

Время от времени девочка брала без спросу родительские деньги. Потом это прошло. От готовности говорить неправду избавиться было труднее. Маялись с нею, но девочка исповедовалась, причащалась и как-то незаметно начала исправляться. Очень сильно повлиял страх лишиться семьи. Однажды явилась комиссия посмотреть, как живут дети. Мысль, что её могут забрать, Марину сильно испугала. Все девочки у Сверчковых этого боятся, особенно с тех пор, когда узнали, как чиновники в Приморье пытались забрать приёмных детей у священника.

В какой-то момент выяснилось, что у Марины замечательный голос. Потом всё чаще стали замечать, какая она добрая. Быть может, сказалась душевная боль, перенесённая когда-то. Если кто-то в семье простудится, девочка спешит принести чай, укутать; потрогает лоб, проверит температуру. А сама она в Войвоже тоже болела всё чаще, подолгу оставаясь в больнице. Осипла, но Сверчковы верили, что голос ещё вернётся.

Ношуль тянется километров на пять, идёшь – и конца-краю ему нет. Стоит село на берегу Лузы, которая впадает в Юг – в ту самую реку, которой обязан своим названием Великий Устюг. Прежде Ношуль был центром волости. В начале XIX века прихожане двух здешних храмов решили возвести одну церковь, но большую, каменную. Правда, строить было не из чего. По нынешним временам препятствие неодолимое, но тогда народ был терпеливый и смекалистый. Решили так: каждому ямщику хорошо бы привозить с собой по два кирпича.

Никто отказываться не стал. Везли из Вятской земли, из Вологодской, Архангельской – кто по два кирпича, а кто и больше. Складывали их возле лесничества, где надумали строиться, но Господь рассудил иначе: за оврагом нужно строить, на горке. И когда набрали материала, сколько нужно, в одну ночь невидимой силой кирпичи были переброшены на новое место.

В 1814 году церковь была освящена во имя первомученика Стефана, с приделом в честь Параскевы Пятницы. Числилось тогда прихожан 332 человека. Сто не в сто, но во много раз больше, чем нынче. Храм был закрыт в 1935-м, последним в районе. Не стало на нём колоколов, звон которых был слышен на 15 вёрст.

Отца Сергия это особенно огорчает. Вспоминает:

– В Войвоже как начнёшь звонить – будто благая весть разносится и тянутся люди в храм. Одна прихожанка говорила: «Иду – слышу колокол; красиво звонит, и мысль появляется: “Это меня Бог зовёт”». Нет-нет да и встрепенётся душа, опамятует. А здесь колоколов нет.

Не знает пока отец Сергий, как задеть ношульцев за живое, пробудить от духовной спячки. Но думает об этом много. Вспоминает, как в Войвоже начинал с воскресной школы. Значит, нужно и здесь открыть – для детей и взрослых. Матушка у девочек в классах выступала: один раз о дружбе рассказала, другой – о Пасхе. Всем вроде понравилось.

– Раньше молитва была в сёлах, – тихо говорит батюшка, – и нечисть по лесам да болотам пряталась. А как не стало молитвы, вся в дома перебралась. Спрашиваю одну женщину, почему в храм не идёт. «А мы и без Бога хорошо живём», – отвечает. Другая объясняет, что церковь ей ни к чему – она в лесу перед деревьями молится. Люди здесь хорошие, порядочные, но далёкие от Бога. Поначалу, правда, креститься шли, отбою не было, но как сказал я им, что прежде крещения нужно побеседовать, послушать, в какую веру крестишься, – никого не стало.

– Трое нас, трое вас – помилуй нас. В воскресенье, правда, поболе. Из Вухтыма люди приезжают. Это посёлок раскулаченных, перед войной возник. Там верующих больше.

– На что вы живёте, отче? Вам какая-то зарплата полагается?

– Четыре с половиной тысячи, но столько не выходит. Нет доходу. Но ничего, Господь не оставляет.

С горькой иронией вспоминаю разговоры на всяких интернет-форумах про загребущих попов. Познакомить бы этих обличителей с нашими сельскими батюшками, которые за год столько денег не видят, сколько те нередко имеют в месяц.

Спрашиваю, как же всё-таки решились оставить Войвож.

– Девочки непрестанно болели – одна за другой, а то и вместе, – отвечает отец Сергий. – Всю зиму по больницам. Обратился к владыке, он предложил отправиться в Прилузский район. Климат здесь, конечно, не сравнить с северным, благодать! Сначала жили в Спаспорубе при отце Иннокентии, потом я сюда попросился.

Матушка обращается к старшей дочери – Марине, решившей испить водички:

– Марин, я вчера холодной воды напился и вот болею, температурю...

– Про нас говоришь, что мы часто болеем, а сам-то тоже всё время.

– Осторожно с водой! – подытоживает матушка, потом продолжает, обращаясь ко мне: – Мы – ихние, они – наши. Страшно потерять друг друга. Девочки на службе могут подойти ко мне на клирос, прижаться, обнять. Особенно Настя: когда читаются часы, Апостол – стоим в обнимку. Это не всем нравится, считают, что на службе по стойке смирно нужно стоять. Осуждают.

– Не отшвыривать же, – недоумевает отец Сергий.

– Марина, сядь покушай, – невпопад предлагает батюшка.

– Да, беги, – благословляет батюшка, – сапоги-скороходы надень, только мои рабочие не надевай.

Живут Сверчковы в съёмном доме, но рядом с ним строят собственный.

– Как вам удаётся, отче? – спрашиваю отца Сергия.

– Жильё в Войвоже продали, были старые накопления, но только надолго их не хватило. А сейчас люди помогают потихоньку. В Объячево у нас появилась хорошая знакомая Ольга, заведующая магазином. Она православная, дала нам в долг без процентов довольно большую сумму. Ещё Эдуард – он здешний, ношульский. То доски пожертвует, то ещё какие-нибудь материалы. Начинаю говорить об оплате, отвечает: «Да ладно, батюшка, откуда у тебя деньгам-то взяться?»

Благодаря другому благодетелю – Андрею – удалось купить окна с большой скидкой, меньше чем за полцены. Мы познакомились после того, как его жена Татьяна начала ходить в храм, а Андрей – помогать с ремонтом. Они живут в Сыктывкаре, но сюда часто наезжают. Очень переживали, что не имеют детей, а тут радость – Татьяна забеременела. Это произвело на них большое впечатление. Воочию убедились, что Господь воздаёт сторицей. И сказали: «Вы нам нужны, и мы вам нужны».

Даже с учётом сказанного непонятно, откуда что берётся. Неизвестно, сложится ли приход, служить ли здесь отцу Сергию через год-два. Это один Бог ведает. А Сверчковы ведут себя так, будто они в Ношуле на века. Оптимистичный народ наши батюшки.

– Мариша пришла! – восклицает батюшка и смеётся: – Что ты спряталась, застеснялась? Ну, скажи, что там горело возле школы?

– Трава горела! – Мариша делает круглые глаза. – Там такое было, ужас!

– Самая высокая в классе, – любуется дочерью матушка.

Трое детей – это кому-то кажется много, но у Сверчковых на это была другая точка зрения. После того как в семье появилась Марина, они посоветовались с владыкой, и он благословил взять ещё двух деток – мальчика и девочку. Вот только Андрей пожил у Сверчковых недолго. За ним приехал отец – хороший, надо сказать, человек. Жена его бросила, забрав с собой Андрюшу, но оставив сына от первого брака. И человек воспитывал неродного ребёнка, не ведая, что происходит с его собственным. Потом мать спилась, Андрей оказался в детском доме, попал в семью Сверчковых. Здесь-то его папа и нашёл.

У девочки было два брата – шестилетний Максим и трёхгодовалый Матвей, а самой Марише было четыре, когда её взяли к себе Сверчковы. Родные мать с отцом то дрались, то мирились и уходили в бессрочный запой. А дети – сами по себе. Жили дружно. Максим искал еду по помойкам, Мариша тоже заботилась о братьях как могла. Во что-то играли, о чём-то разговаривали, им было почти хорошо, этим современным «детям подземелья». Воспитательницы в детдоме плакали потом, наблюдая за этой несчастной и прекрасной троицей, безукоризненно воспитанной – непонятно кем.

Когда они в первый раз оказались в приюте, мать их выкрала, но когда во второй – не смогла. Удочерив Маришу, отец Сергий и матушка Фотиния обнаружили, что она тоскует о братьях. Посовещавшись, решили забрать их к себе, но опоздали. Мальчишек отдали в какие-то семьи за границей. Следы их затерялись.

В детдоме Маришу остригли, чтобы не было вшей. Она смотрела на других девочек и очень переживала, а потом придумала вот что. Намотает полотенце на голову, накрутит хвосты, и ловко так – Марине с Настей не угнаться в мастерстве.

– Так и ходит с «волосами», – смеётся матушка. – Она у нас умница. Очень ласковая: придёт, обнимет, поцелует. Папу любит за руку держать, чтобы чувствовать, что он здесь, рядом, никуда не исчезнет.

– Они все взрослее выглядят – жизнь тяжёлая была.

Спрашиваю батюшку, откуда у него фамилия такая.

– В Рязанской области есть село Сверчково, – задумчиво отвечает он, – а в честь кого названо – неизвестно.

– Дивеево, – отвечают батюшка и матушка одновременно.

Там всех удивила Настя. Самая маленькая, она оказалась самой смелой: спокойно зашла в ледяную воду. Девочки любят танцевать под музыку с диска, купленного в паломничестве. Скучают по обители. На мои сомнения, удастся ли им достроить дом в Ношуле, матушка отвечает историей из поездки к преподобному, сильно всех повеселившей:

– Господь нас слышит и исполняет желания, – твёрдо говорит она. – Вот такой пример. В позатом году в Дивеево батюшка всё хотел ежа посмотреть – никогда в жизни ни одного не видел. На участок того дома, где мы жили, по вечерам приходила целая семья ежей, как нам объяснили. Но батюшка, сколько их ни выглядывал, так и не увидел.

Поехали мы домой, но заплутали под Арзамасом. Видим: фура стоит. Спрашиваем водителя, как выехать. Он попытался объяснить, но мы этих мест не знаем, так толком ничего и не поняли. Тут девочки захотели в туалет и батюшка повёл их через дорогу. Вдруг кричит мне: «Иди, иди сюда!» Оказывается, чуть на ежа не наступил.

– Радость была, – смущённо улыбается отец Сергий.

– Как ребёнок радовался, – подтверждает матушка Фотиния. – Водитель фуры смотрел-смотрел на нас, а потом и говорит: «Ладно, я вас отсюда выведу. Мне не время, но выведу». Господь ежа показал и водителю подсказал нам помочь. Он эту свою огромную фуру развернул (ему в противоположную сторону нужно было ехать) и двинул, а мы – за ним. Конечно, это малость такая – ежа увидеть, но ведь от Бога подарочек.

Потом поясняет, почему Марина в длинной юбке и вообще одета так, будто вернулась не из школы, а из церкви: – Любит православную одежду.

– Марина, почему ты любишь православную одежду? – спрашиваю я. – Тебе правда нравятся длинные юбки?

– Так что сначала: нравится или привыкла? – смеюсь я.

– И то, и другое, – спокойно, как маленькому, объясняет мне девочка.

Их не принуждают к молитве и вообще не неволят, но то, что девочки не просто девочки, а «поповны», как раньше выражались, всё-таки чувствуется. Вот альбом, в котором Настя училась писать. Читаю: «Не обманывать, не судить ближнего, не завидовать о чём-нибудь».

– Настя у нас очень ответственная. Поставишь в огороде полоть – будет работать до упора, ни за что не сбежит. И когда пошла в школу, у неё был сильный страх опоздать. За час начинала собираться. Ближе к выходу – истерика: плачет, кричит, что опоздала. И так каждый день. Уж я объясняла ей, что не нужно бояться, что она нас измучила, ничего не помогало. А потом она сама придумала, как справиться с собой. На всех дверях, везде, где можно, налепила на пластилин записочки: «Торопиться не надо», «Не надо расстраивать родителей». Такая была борьба с торопливостью. И, как развесила записки, больше не паниковала.

А Мариша у нас очень любит рисовать. Рисунки у неё очень осмысленные, не пустые. Вот лиса бежит, а глаз на спине. «Почему?» – спрашиваю. «Ей так удобнее видеть», – отвечает. В первом классе насмешила нас одним своим рисунком. Нарисовала всю нашу семью, кроме Серёжи. «Мариш, – обращаюсь к ней, – ты что, не любишь его?» А Мариша так застенчиво отвечает: «Не знаю, как его кудрявые волосы нарисовать».

...Мне пришла пора уезжать. Выходим на улицу. На прощанье хочется посидеть на диване, сделанном Серёжей. Тепло, хорошо. Смотрим на птиц, на Ношуль, который тянется бесконечно, теряясь вдали.

– Скворцы здесь, – говорит батюшка с ноткой счастья в голосе. – Как скворечник сделали, двое поселились. Ласточки, голуби. В поле журавли ходят, их в бинокль можно разглядывать. Что и говорить – юг...

Сидим, и нам всем так покойно. Вдруг подумал про себя: «Не сошла ли на Ношуль, с приездом Сверчковых, благодать?»

Дорогие читатели! Жизнь нашего сельского духовенства очень трудна. С четырьмя детьми на маленьком приходе жить особенно непросто. Тем более что у семьи священника Сергия Сверчкова всё ещё нет своего дома. Просим помочь им. Любая, даже самая малая лепта будет иметь значение.

168150, Республика Коми, Прилузский р-н, с. Ношуль, ул. Чекшадор, д. 22. Сверчкову Сергею Викторовичу.

назад

вперед

На глав. страницу | Оглавление выпуска | О свт.Стефане | О редакции | Архив | Форум | Гостевая книга