СТЕЗЯ
О ТОЙ, В КОМ УВЕРЕНЫ
Много лет Великорецкий крестный ход поддерживает отряд спасателей «Пересвет»,
которым командует Наталья Бабинцева
Колесо обозрения
Выпускной, нарядные девушки в слезах, всё как везде в то последнее советское десятилетие...
Сейчас молодые воспринимают расставания как-то спокойнее. Может, из-за мобильников, которые всегда под рукой, и ты ни с кем вроде не прощаешься. Нет, это мало что объясняет. Наверное, дело в том, что мы боялись стать чужими. У нас полкурса дружит до сих пор – последнее поколение, выросшее в СССР. С детства верившее, что нельзя без истины, без любви, нельзя друг без друга. Так нас учили.
Мы были первыми за много-много лет, кто ел досыта и не терял отцов на войне, кого учили выжившие, выстрадавшие своё право учить. Они подвели нас к воротам церковной ограды. Одни вошли вместе с нами. Другие остались, провожая глазами, но в ворохе записок священники ещё долго будут находить их имена.
А потом мы обнаружили, что страны, которую любили, мира, где родились, больше нет. Так уже было – после февраля семнадцатого. Уже теряли, потом возвращали, заплатив, сколько было запрошено: всё, что имели. Сможем ли повторить?
Хочу рассказать немного о той, в ком я уверен.
...Итак, 80-е годы, выпускной, нарядные девушки в слезах. Гуляя, добрели до колеса обозрения в парке. Плохо себе представляю Наталью Бабинцеву плачущей – не тот характер. Свою печаль она выразила несколько иначе, чем другие. Подпрыгнула, ухватившись за перекладину. Просто так, как бы предлагая: девчонки, давайте прокатимся! Понравилось. Следующая перекладина была недалеко. Крики подруг... но она уже не могла остановиться, пока не поднялась до самого верха. Не было никого в тот день в городе выше её. Она смотрела на Вятку и там, в высоте, что-то поняла о себе. Во всяком случае, начала понимать.
«...Благодарить пора»
|
Учительница, ошеломлённая её поступком, посоветовала заняться туризмом. Надеялась таким образом направить энергию девушки в мирное русло. Наталья познакомилась со спелеологами, объездила весь Союз. Рассказывает, что самые интересные, суровые пещеры – на Кавказе. Брали с собой гидрокостюмы, чтобы передвигаться под водопадами. А самые красивые пещеры – в Средней Азии. Стены из гипса. Белоснежные или прозрачные фигурки, ёлочки из кальцита, иногда целые люстры под потолком, огромные, всё светится. Непостижимо – откуда, для кого вся эта красота под землёй!
Еще любила плавать на катамаранах. И надо сказать, что, рассчитывая на «мирное русло», учительница немного промахнулась. Смерть где-то рядом бродила всё время. Однажды в пещере что-то пошло не так и Наталья сорвалась, пролетев изрядное расстояние. Слава Богу, верёвка выдержала, но с полчаса она беспомощно болталась в темноте, не догадываясь, как далеко дно, усеянное острыми камнями. Несколько раз её выбрасывало с катамарана в опасных местах. Как-то рядом с её палаткой в горах в дерево ударила молния. Те, кто был снаружи, на безопасном расстоянии, видели, как палатка окуталась светящимся слоем сантиметров в семьдесят толщиной. Обошлось.
МЧС в те время ещё не было, поэтому опытных туристов звали в места природных катастроф. Так Наталья побывала в Армении после землетрясения. Поразил бардак: в предельно централизованной стране не нашлось людей, способных руководить спасательными работами. Люди гибли под завалами, а группу Натальи отправили готовить к взрыву пострадавшие дома, спускать с верхних этажей вещи и почему-то батареи парового отопления. Это тоже было нужно, но не срочно. Просто не знали, куда пристроить опытных спелеологов.
Спрашиваю:
– Вы не думали, что Бог вас спасал для чего-то?
– Тогда думала – везение, – говорит она. – Теперь понятно: хватит искушать, благодарить пора.
– Как вы стали христианкой?
– Году в 90-м или 91-м я крестилась, но это не было осознанно. Мамина подруга всё уговаривала, и я решила: «Ну, крещусь, подумаешь». А потом... Не знаю, что произошло. Я начала увлекаться историей, а склонность к ней чаще имеют верующие люди. Всё было непросто, но Господь вёл. В семье у меня не слишком верили. Дед был первым секретарём райкома партии, поэтому мама осталась некрещёной. Бабушка тоже не очень-то верила, а вот сестра её не отошла от Церкви. Её молитвами, быть может, все трое мы – бабушка, мама и я – как-то доползли до храма.
– Наталья, туризм бывает разный, но вас привлекал именно экстремальный. Почему?
Она какое-то время думает.
– Может быть, потому, что в опасных ситуациях люди сближаются, становятся друзьями. Чем поход серьёзнее, тем сложнее расставаться. Чего не было, так это желания рисковать ради самого риска.
– Это такое преодоление одиночества, с которым каждый человек справляется по-своему?
– Возможно, да. По маловерию бывает чувство одиночества. Но дело не только в этом. Хочется возлюбить ближнего. И потом, душа искала красоту, а через неё – Бога. Это я сейчас понимаю, тогда и Бога-то не знала, а всё равно тянуло.
Когда Наталья сказала про опасность, которая сближает, я вспомнил, что у неё с этого всё и началось на выпускном. Очень трудно выразить эту мысль, и Наталье трудно. В обмен на любовь, на родство почему-то хочется предложить свою жизнь. Наверное, потому, что это путь Христов. И это чувствует даже тот, кто ничего ещё не знает о Нём.
Командир
|
Впервые командира поисково-спасательного отряда «Пересвет» Наталью Бабинцеву я увидел во время крестного хода на реку Великую. Додумался тогда отправиться в дорогу, надев неразношенные кроссовки. К моему плоскостопию они подошли, можно сказать, идеально, в кавычках, разумеется. Первые мозоли появились уже в Кирове, а километров через шестьдесят, на следующий день, мы с одной 90-летней старушкой шли в ходу последними, наперегонки. Это были такие гонки черепах. Оба с клюками; то она меня обойдёт, то я её.
В какой-то момент друзья сказали мне: «Всё, нужно возвращаться, дальше тебя придётся нести». В этот момент и появилась рядом Наталья Бабинцева, группа которой много лет поддерживает ход. Усадила в машину, эвакуировала. На следующий день, подлечившись и переобувшись, я вернулся. Удивительное дело, столь обыденное в пути на Великую и обратно. Заживает всё как на собаке. В какой-то момент думаешь: неделю ты точно не ходок. Но уже на следующий день, отлежавшись, ковыляешь снова. Если, конечно, тебе вовремя помогут.
* * *
В общем, испытал я тогда на себе, насколько нужна Великорецкому ходу спаскоманда, ведь бывают случаи и куда серьёзнее. Всё-таки нагрузки огромные, а среди православных немало таких, кого в Церковь привели болезни. У одного по пути на Великую сердце не выдерживает, у другого ещё что-то. Как раньше обходились без Натальи и её ребят, не понимаю. Вот и она – ходить мы начали примерно в одно время, году в 97-м, – вскоре поняла, что её умения ходокам необходимы.
О встрече мы договорились только летом этого года. Центр детско-юношеского туризма и экскурсий, где базируется отряд «Пересвет», занимает первый этаж одной из кировских пятиэтажек. На стенах плакаты, где подробно, с иллюстрациями представлено оружие нашей армии: зенитные комплексы, танки, самолёты и так далее – туризм в России больше чем туризм. Что бы мы ни делали – либо готовимся к войне, либо срываем подготовку. Тысячу лет живём на волоске. Я много раз ловил себя на мысли во время хода, с гордостью глядя на хоругви, мужиков: один неплохо подготовленный батальон здесь точно идёт, а так и полк наберётся. Это в крови, этого не изменишь. И вообще-то, сильно мешает. В мирное время. Но не было бы у нас его – этого мирного времени, будь мы другими.
В нескольких комнатах, принадлежащих отряду «Пересвет», много туристского снаряжения. На столе командира лежит книга «Неугасимая лампада» Ширяева. И ещё одна, кажется о смерти.
* * *
Наталью с группой всё время куда-то вызывают, в основном вскрывать двери квартир, хозяева которых потеряли ключи. Поэтому разговор у нас такой: немного поговорим, потом час жду, снова поговорим, снова жду, расспрашивая о крестном ходе ребят, остающихся на дежурстве. Они показывают мне фотографии, из подписей к которым узнаю немного шутливое Наташино прозвище – «генерала». Что ж, ей подходит.
Спокойный, чуть ироничный взгляд из-под полуопущенных век, медленные движения, но это не та медлительность, которая происходит от вялости, а наоборот – способ контроля энергии. Сильный, добрый человек. То, что она командир, ясно всем с первого взгляда.
Ребята
Что за ребята в «Пересвете», объяснять, думаю, не нужно. Когда человек отрывается от всяческой ерунды и отправляется спасать грибников или искать незахороненных воинов где-нибудь на Брянщине, тут нужно обладать определённым складом характера. Бонусов никаких. Ни денег, ни званий типа «молодые лидеры». Только возможность уважать себя. То, что в последние двадцать лет не пользуется популярностью ни на ТВ, ни в коридорах власти. Из людей, которые себя ценят, не получится ни хороших зрителей, ни зомби, дёргающихся под слоган «Голосуй или проиграешь». Они никому не нужны, кроме своей страны. Но страна об этом узнает, когда припрёт.
Естественно, я спросил у тех, с кем говорил, ходят ли в церковь. Нет, не ходят. Огорчился, врать не стану. Но понял: Наталья на них не давит, даже мягко, как иногда бывает. Это – первое. Второе: я увидел, как они её уважают. Поэтому главное она сделала. Подвела к тем вратам, за которыми Бог. А выбор, войти ли, за них никто не сделает.
От Алексея Цируля узнаю, что «Пересвет» сопровождает ещё и старообрядческий ход на Великую. Он идёт позже. Путь там покороче, людей поменьше (человек пятьсот), но больше молодёжи. В общем, хлопот особых не доставляют.
Иногда дежурных отряда вызывают помочь на пожарах – вскрывать двери, окна с решётками, полы. Ещё грибников искать. Они теряются постоянно.
– Всегда находите? – спрашиваю Алексея.
– Не всегда. Часто пропадают с концами. Был случай в Слободском районе. Там и теряться-то негде. Между вырубок две старушки чернику собирали. Одна отстала, вторая убежала вперёд. До сих пор не нашли. А ведь поле рядом, дорога, с одной стороны болото, через него не уйти, с другой – просека. Негде потеряться. А человека нет...
Алексея вызывают, Елена Губкина предлагает чаю.
– После крестного хода нет желания сходить в храм? – спрашиваю её.
– Нет, – лаконично отвечает Лена.
Рассказывает, чем занимается отряд во время движения на Великую. В основном люди мучаются мозолями, но иногда случаются и серьёзные проблемы: инсульты, инфаркты, кровотечение у женщин – и тогда несколько километров приходится бежать с носилками. Ещё приходится искать людей. Особенно часто теряются дети. Ход растягивается на много-много километров, это двадцать тысяч человек на дороге, сужающейся местами до перекинутого через топь бревна или, наоборот, разливающейся вдруг так, что потеряться можно, отойдя на пару метров от родителей. Ребята из «Пересвета» двигаются расширяющейся цепочкой вдоль всего хода, к тому же взаимодействуют с милицией. Сообщают через мегафон: «Потерялся такой, обратите внимание, не идёт ли рядом». Обмениваются сообщениями по рации, сами начинают двигаться энергичнее, выглядывая пропавшего. И так раз по пятьдесят в день.
– Елена, как люди воспринимают то, что в ходу разболелись, со смирением или ропотом?
– Некоторые идут, зная, что нездоровы, – с укором говорит Елена. – И выходит, усугубляют. Но некоторые не знают, что больны. Помню двадцатилетнего парня, спортсмена. Во время хода у него отнялись ноги... Как воспринимают? Сдержанно. Но моё мнение: много идёт людей неверующих. Может, они сами этого не знают, но поступают не как православные. Могут пройти мимо человека, которому плохо. Не разбудить на стоянке соседа, мол, спит и спит. Не задумываются, что дальше будет.
|
– А как поступают православные?
– Там идёт много врачей-паломников. Они себя не афишируют, но когда что-то случается, подходят. Многие люди помогали нести носилки, отказываются единицы.
– Есть разница между этими людьми и теми, с кем вы сталкиваетесь в городе?
– Милосердия к другим больше. У нас в городе, это было год назад, мы стали свидетелями такого случая во время часа пик. На пешеходном переходе машина сбила женщину и уехала с места. Остальные водители тоже её объезжали. Никто не остановился. Люди на остановке не вызвали «скорую», не попытались вынести с дороги. Для меня это был шок. Как такое может быть?! В православной стране...
Она говорит с такой горечью, что я не знаю, что ей ответить. Но сама себе и отвечает:
– Там, в ходу, есть мальчик из Питера, лет семи...
Лена замолкает. Спустя какое-то время продолжает:
– Он с рождения инвалид, но ходит второй год подряд. Колей его зовут. Идёт пешком, сам, на костылях. И никогда не хнычет. Для этого действительно нужно иметь мужество и самоотверженность.
«Сознание-то возвращается»
Наталья возвращается с очередного вызова.
– Опять кто-то ключи потерял? – смеюсь я. – Ну и сколько за день удаётся дверей вскрыть?
– По-разному, – улыбается Наталья. – Иногда десяток.
Впервые в крестный ход она пошла просто паломницей. Или даже просто туристкой.
– Почему? – спрашиваю у неё.
– Потому что время пришло собирать камни... Все когда-то начинают. Кому-то хочется пройти маршрут, кому компания интересна, кто хочет просто развеяться. Но один раз сходил и понимаешь, что это не турпоход, а что-то большее. И потихоньку сознание-то возвращается.
Несколько лет мы ходили паломниками, потом поняли, что народу нужна помощь: количество людей увеличивается, а здоровья не прибавляется. Маршрут трудный. Пути эвакуации сложные. Есть довольно длинные участки, где машина не подъедет. Приходилось носилки делать, чтоб людей выносить. Ну и подумали: раз можем, почему бы и нет? Лет десять с тех пор уже прошло...
– Без вас трудно обойтись?
– Без нас всё равно бы как-то справились. Но то, что мы ходим, нужно не только другим людям, но и нам, по воле Божией, для нашего укрепления. Такой шанс – помочь людям! Не было бы нас, пришли бы другие. Они не могли бы всё делать так же профессионально и быстро, но всё равно... Иногда бывают очень тяжёлые случаи. В прошлом году у одного ходока было предынсультное состояние, у другого предынфарктное – перед селом Монастырским. Мы с носилками и капельницей шесть километров не шли, а бежали. Успели. Хорошо, что с нами медики-добровольцы начали ходить.
– Как действует система поддержки хода?
– Сложилась довольно сильная структура. Мы на ходу, можно сказать, срабатываемся с добровольцами, бригадами экстренной медицинской помощи, ребятами-милиционерами из ППС, которые помогают нам искать людей, мгновенно включаются, если что – мы на одних радиочастотах работаем.
– О врачах-добровольцах можно чуть подробнее?
– Их пятнадцать человек: реаниматоры, травматологи, анестезиологи, окулисты, педиатры. Кто-то просто идёт, чтобы помогать, кто-то – паломником, но, как только появляется нужда, присоединяются к нам. При удачном стечении обстоятельств и людям успеваем помочь, и на исповедь и причастие удаётся попасть.
– Лена Губкина рассказала о случайных людях...
– Они далеки от идеи крестного хода. Что-то хотят себе доказать. С такими взаимопонимания не находим. Могут не уступить дорогу, вплоть до грубостей, растягивают крестный ход, задерживаясь, вроде как сами по себе топают. Если ход растянуть, наши начинают выпадать из связи – у раций ограниченный радиус приёма. Верующие не понимают, что за публика иной раз рядом шагает, а ведь в Москве даже путёвки продают на Великорецкий ход, где выпивка заложена. И слышишь, бывает, такие упрёки, что не сразу понимаешь: он не шутит. Например: «Шестьсот лет ходите, а дорогу построить не можете». Но в прошлом году кто-то из наших сказал: «Паломники на этот раз были похожи на паломников». Может, наконец, отсев произошёл, положение как-то выправляется. Прежде было хуже.
Что до верующих людей, их, конечно, больше и помогают они охотно.
«Я знаю, никакой моей вины...»
Теперь Наталье зачастую не до туризма. Когда приходится выбирать: в крестный ход или на Кавказ, выбирает ход. И есть ещё одно дело, взявшись за которое, Наталья и её пересветовцы навсегда перестали быть туристами.
На местах боёв Великой Отечественной всё ещё остаются непогребёнными сотни тысяч наших солдат. Это пропавшие без вести. До конца 80-х их искали одиночки или небольшие группы, как правило, на собственные средства. Из Кирова ездил Герман Васильевич Якшин. Использовал отпуска, отгулы – всё, что мог. Когда вышел на пенсию, стало проще. В апреле отправлялся и до октября копал, пока земля не смерзалась. Нашёл и похоронил по-людски целый полк – 1302 бойца и командира. Установил благодаря солдатским медальонам имя примерно каждого десятого. У 52 нашёл родственников. Яншин – сам фронтовик, в семнадцать лет ушёл воевать. Для него имели особое значение слова:
Я знаю, никакой моей вины
В том, что другие не пришли с войны,
В том, что они – кто старше, кто моложе –
Остались там, и не о том же речь,
Что я их мог, но не сумел сберечь, –
Речь не о том, но всё же, всё же, всё же...
Это «всё же» заставляло его, даже когда перевалило за восемьдесят, вновь двигаться на Запад и искать тех, кому он задолжал. Так ему казалось. Он объяснял тем, кто не понимал, зачем он это делает: «Здесь лежат мои боевые товарищи, и пока жив, я буду искать и хоронить погибших».
Не знаю, необходимо ли это мёртвым, но живым точно нужно. Так думают Наталья Бабинцева и её ребята, сменившие Яншина.
Она не сразу начала ездить. Поначалу слушала рассказы Яншина, но как-то не доходило. Потом всё-таки решилась, поехала. Шёл 95-й год. И всё поняла, что должна была понять.
– Кто из найденных запомнился больше всего?
– Вовка Новосёлов, миномётчик, 20 лет пацану было.
Я теряюсь на мгновение, почему «Вовка». А как ещё? Он вдвое с лишним младше нас. Мальчишка.
– Вы помните, Наташа, как нашли первого?
– Помню. Пулевое ранение в голову. Подняли целиком, не частями. Вечерело, птицы пели, кругом цвели подснежники, рядом была воронка, в которой отражалось небо закатное, а на краю её – солдат. Этого не передашь, не перескажешь – всё на уровне чувств. Такая красота. И хотелось жить.
Тыловые крысы считали их плохими солдатами – пропавших без вести. Поэтому не искали. А медальоны не вечны. Мы отправляем их на экспертизу, но чаще всего имена на записках разобрать уже невозможно. Ещё лет тридцать назад их сохранность была во много-много раз выше. Но они были не нужны. Их не просто не искали, а уничтожали, когда попадали в руки. Там, где мы искали погибших ребят, подошёл к нам местный житель, рассказал, как в детстве они, мальчишки, находили после войны эти медальоны, снимали их с останков. Потом отнесли в военкомат. Военком сгрёб всё в стол с таким лицом, что судьба медальонов стала понятной, и сказал: «Это – предатели. У нас незахороненных солдат нет!»
А мы их поднимаем и хороним. Первого солдата, чье имя удалось установить, нашли на Радоницу. Отыскалась его дочь. Нашлась сестра Вовки Новосёлова, ей было уже за восемьдесят. Вышло случайно: их с Вовкой племянник включил телевизор, когда там перечислялись найденные. Отвезли на могилу. Созваниваемся...
– Трудно искать?
– Трудно. Металлоискатель бесполезен – столько там железа в земле, что беспрерывно пищит. Поэтому приходится щупом. Всё очень примитивно. По стуку, по скрипу щупа понятно, что нашли. Останки – они стучат по-особому. Очень скоро научаешься слышать это.
* * *
– Что вам дала вера?
– Стало понятно, кто я и для чего.
Наталья говорит, немного волнуясь, для неё это непривычное дело – говорить, больше привыкла действовать. Ребята из «Пересвета» недоверчиво смеялись, узнав, что я из газеты, пусть православной: их командир журналистов не переносит на дух. Не думаю, что ей нужна эта статья, рассказ о ней. Больше того: уверен – не нужна. Мне нужна. Я видел, как светились она, Наталья, когда вспоминала о Вовке Новосёлове! Будто о младшем брате, с которым ещё сведёт судьба. Для всех он мёртв, даже для уставших повторять слова о «вечно живых», а для Натальи – нет. Для неё – христианки – смерти действительно нет.
Не знаю, что сталось с тем колесом, что подняло её тогда, в юности, в небо, заржавело, наверное. А она всё поднимается, поднимая нас, расслабленных, – с улыбкой, без лишних слов. Та, в ком уверены.
Владимир ГРИГОРЯН
 | назад |
| вперед |  |
