СИЙСКИЙ БЛАГОВЕСТ

Наверное, в жизни каждого человека бывают такие пасхальные периоды, о которых вспоминаешь – и радость на сердце. Вот и мы с игуменьей Стефанидой недавно вспомнили, глядя на старую фотографию... Как давно это было, а колокольный благовест всё ещё доносится оттуда, из 90-х годов. Разрушенный монастырь, один-единственный колокол, подвешенный к дереву, – и мы по благословению батюшки Трифона каждый день, словно на пасхальной неделе, раскачиваем било, и летит, летит звонкий благовест, сообщая всему миру о возрождении древней обители и наших невоцерковлённых ещё душ.

А началось это так. В 1990 году дошла весть, что в селе Иб, недалеко от Сыктывкара, служит иеромонах Трифон (Плотников). Мы тогда, можно сказать, дикие были, пугались и стеснялись священников. А тут рассказывают: монах очень прост с людьми, умеет и с интеллигенцией общаться. И решили мы с мужем, Борисом Захаровым, окрестить у него сына. Приехали. В тот день крестилось сразу шестьдесят человек. И вот отец Трифон подходит, чтобы у ребёнка ножки помазать, а тот наотрез отказывается, не даётся. Четыре годика ему было. И батюшка говорит мне: «А вы, мама, не хотите ребёнку пример показать?» Он знал, что я некрещёная. И вот так получилось, что я встала вместе со всеми и приняла крещение.

То, что произошло это без подготовки, без катехизации, наверное, и повлияло на дальнейшее. Батюшка пригласил к себе в дом, чтобы побеседовать, объяснить азы православия. Там мы познакомились с его мамой, матушкой Ниной, и с работницей Марьей Митрофановной. Матушка Нина не очень нас приветствовала: мы же с Захаровым семейная пара, а сын её – монах. Но посидели, чай попили. И с той поры жизнь наша пошла рядышком.

Стала я часто ездить в Иб, помогать Марье Митрофановне. Обе старушки жаловались мне друг на друга, и так умильно... Видно было, что матушка Нина чуть ревнует: Марья Митрофановна-то к батюшке как к сыну относилась, а рядом настоящая мать – как тут не возревнуешь. Но батюшка был строг: чуть заспорят две женщины, так он им даст епитимьи – и бьют они поклоны каждая в своём углу.

Батюшка всё хотел, чтобы и мой муж тоже принял крещение. Захаров что-то отнекивался. И в один прекрасный день отец Трифон увидел на коврике Захарова, стоящего босиком, – решился-таки! На радостях после крещения он подарил ему свой единственный велосипед «Урал». Большой такой велосипед. Вот как оно было... Так что отец Трифон для нас – это всё!

Как то раз отца Трифона вызвали в Архангельск. Потом мы встречали его в аэропорту. Помнится, в ту же пору активно обсуждался вопрос о создании самостоятельной епархии в Коми. В вип-зале оказался и Глава Республики Коми Юрий Спиридонов, он улетал куда-то. Увидел отца Трифона, подошёл и этак запанибратски похлопал по плечу: «Ну что, отец Трифон, владыкой-то сядете здесь?» На что батюшка ему ответил: «Так это не в вашей власти, Юрий Алексеевич». Юрий Алексеевич был немножко навеселе, в другой ситуации, думаю, он бы не позволил себе такого обращения со священником. Но батюшка очень достойно ему ответил.

А владыкой Сыктывкарским отец Трифон всё равно стать не мог – в Патриархии о Сыктывкарской епархии ещё даже не думали, а в Архангельске ему уже сообщили, что назначают настоятелем Антониево-Сийского монастыря. Для нас это был удар: нашего батюшку забирают куда-то в тмутаракань архангельскую! В каком мы были шоке, это не передать. Помню, Катерину Запорощенко (будущую матушку Стефаниду) под руки из ибского храма выводили, она рыдала: «Как же мы будем без него?..» Ну, в тот момент все мы, женщины, ревели. И тогда Захаров, человек здравомыслящий (главный врач всё-таки), сказал:

– А что вы сопли тут все повесили? Мы поедем вслед за батюшкой! И поможем ему!

Мы сразу успокоились. Захаров дал объявление в газету: «Кто хочет помочь отцу Трифону в восстановлении Сийского монастыря, обращайтесь...» Свой телефон дал.

Баня, автобус, ложки...

И собралась команда. Вот она на фотографии... Володя Чугунов – ныне игумен Варсонофий в Сийском монастыре. Его брат Рома, ему здесь 18 лет, – сейчас это отец Иеремия, он в Вельске служит. А вот Сергей Ветошкин, тогда ещё водитель «КамАЗа», – ныне игумен Михаил, настоятель Важкурьинского монастыря в Коми. Была ещё с нами Марья Митрофановна – в прошлом году она, схимонахиня Мария, в Кылтово умерла. А это Андрей Чикунов, учитель истории из Эжвы, очень грамотный молодой человек, – ныне священник и проректор Духовного училища.

И вот мы поехали. Захаров взял с полвагона макарон, компотов разных, ещё каких-то продуктов – еле загрузились. Поначалу в вагон не пускали, подумали на Захарова, что он торговать едет, – у него к тому же лицо не совсем русское, армянин. Пришлось ругаться. В итоге когда поезд тронулся, то последнего нашего человека буквально забрасывали в вагон.

Отец Трифон всю нашу команду поселил в братском корпусе. Меня сразу предупредил: «И не думай мне говорить, чтобы с мужем в одну комнату определяться». Но я даже не заикалась про это. Хотя это был ещё не монастырь – кругом отдыхающие гуляли. Оказалось, что весь монастырский комплекс – это дачи Архангельского облисполкома. Там у них и баня имелась на Святом озере. А в другом конце полуострова находился детский пионерский лагерь. Всё это ещё только передавалось Церкви.

Из Архангельска приехали руководящий работник облисполкома и ещё какие-то товарищи. Отцу Трифону явно было не по себе в компании самоуверенных партийных боссов. А поскольку мы с Захаровым раньше вращались в этих кругах, говорю отцу Трифону:

– Вы сильно не волнуйтесь, мы их обработаем.

Батюшка:

– Ты, Наталья, не суйся, я знаю твои методы.

– Да договоримся мы! Всё будет культурно.

В общем, пришлось облисполкомовскому Владимиру Ивановичу ставить бутылку «Наполеона». Посидели мы, он здорово выпил и вроде как проникся... Сначала-то так говорил: «Хорошо, мы вам передадим вот эти стены. А всё, что построено и привезено сюда нами, мы забираем». А когда он выпил, говорю ему:

– Ну как же вы их оставите, послушников-то? Вот сейчас будет зима, а вы даже радиаторы снять хотите. Где им покупать другие? – денег-то нет.

И вот он, наконец, проникся. Подписал бумагу, по которой он монастырю отдаёт ВСЁ. Баню, постройки, автобус, радиаторы, ложки... А наутро говорит отцу Трифону: «Это что, я всё подписал?!»

Батюшка потом сердился на меня:

– Вот твои методы! Больше не пущу тебя в монастырь!

Отвечаю:

– Конечно, это же мужской монастырь, я больше и не приеду.

При разговоре присутствовал владыка Пантелеимон, он посмеялся и сказал:

– А я её пущу. Наталия, если соберётесь, пишите на моё имя прошение...

Но я двадцать лет не пользовалась его приглашением, тем более что владыка давно уже в другой епархии.

А потом начались труды. Мужскую часть нашего отряда батюшка благословил расчистить дорогу к монастырю, чтобы она не зарастала. Это примерно десять километров просёлка, заросшего кустами. У всех мужчин потом руки болели, кровавые мозоли, и Захаров, как врач, лечил и наших ребят, и трудников, и коров, и даже лошадям копыта чем-то заматывал. В общем, лечил всё, что движется.

Тут из Норвегии вдруг прислали гуманитарную помощь – целый корабль, и всё это свалили в заброшенный пока что храм. Помню: входишь в храм и по этой горе из одежды и обуви поднимаешься на несколько метров над полом – такая огромная. В основном там был секонд хэнд, но было и что-то совсем новое, с магазинными бирками. Отец Трифон вручил мне полуметровый кованый ключ от храма и сказал: «С этого дня ты завхоз. Мне этим заниматься некогда. Вот ребята сбили из досок загончики, сюда вешай шубы, например. Сюда, отдельно, – штаны. Сюда... Хорошее от плохого отделяй, чтобы это сушилось». Одежда была влажная из-за перепада температур. И вот я вожусь с этим: на улице 25 жары, а в храме чуть ли не минусовая температура, пар изо рта идёт. Удивляюсь, как я, хилая, не заболела тогда. А ведь в перерывах я успевала убирать братский корпус – утром первый этаж мою, вечером – второй, ещё бабе Маше с готовкой помогаю. И сейчас вот думаю: как там не умерла? И ведь высыпалась, хотя вставать надо было в полшестого, а ложиться поздно. Удивительные дела!

Периодически мне давали в помощь то Чикунова, то Чугунова, чтобы они помогали вытаскивать одежду и вешать. А ребята-то приехали все одетые легко, и я первым делом из этой гуманитарки их одела: комбинезоны, хорошие сапоги. И когда они вышли оттуда, такие американизированные, отец Трифон нахмурился: «Это кто?» Я: «А вы хотите, чтобы они в шортах тут работали?» Батюшка только рукой махнул: мол, и чего я тебе ключ отдал. А я ребятам говорю: «Так. В рюкзаки засовывайте всё, что может влезть, чтобы на всю оставшуюся жизнь хватило». А потом отец Трифон сообщил: «За иностранной одеждой будут приезжать жители из ближних деревень. Ты их проси три дня отработать во славу Божью, а потом пусть хоть в лодки грузят барахло-то это».

Так я и поступила. Приезжали деревенские и говорили мне потихоньку от настоятеля:

– А можно не работать?

– То есть как?

– Ну, так... А мы вам термос дадим китайский.

– Не понимаю, вы мне взятку, что ли, предлагаете?

Кричу за их спины:

– Отец Трифон, тут местные мне взятку предлагают! Брать?

Им-то, конечно, тут же делается стыдно... Разве так можно: берут восемь мешков на всю семью, а для монастыря поработать – обременительно. И вот идут работают. Правда, три дня никто не отрабатывал. А дел-то ой сколько было и по строительству, и по уборке мусора! Шестнадцатый век, там столько накопилось!

Монастырь был фактически разрушен, стены стояли без крыш. Кроме отремонтированного братского корпуса, жилыми оставались только деревянные постройки, домики и баня – то, что построил для себя Архангельский облисполком партии.

Помню, Захаров привёз колокол и попросил батюшку: «Можно я первый позвоню?» Батюшка: «Нет, нельзя. Потому что не на что его повесить. Даже верёвки нет». Захаров пошёл куда-то, долго его не было, но вернулся с верёвкой. Укрепили колокол на дереве перед братским корпусом, и Захаров позвонил. И тогда отец Трифон всем разрешил звонить, причём каждый день. И было у нас как на Пасху – постоянный благовест. Это очень поддерживало ребят, укрепляло дух. А искушения были разные.

Однажды отец Трифон поручил мужчинам чистить туалет. Конечно, никому лезть в яму не хотелось. Тогда отец Трифон взял совочек, метёлочку и в полном облачении с наперсным крестом пошёл сам работать. За ним потянулись и всё быстро-быстро сделали.

Труд во славу Божью – он особенный, он со смыслом. Однажды батюшка поручил Захарову прибрать чердак, где два или три столетия накапливались культурные слои. Захаров очень смиренно задание принял, памятуя об истории с туалетом, – надо так надо. И вот когда он эти авгиевы конюшни расчищал, то увидел в грязи блестящую цепочку. Потянул за неё – и показались часы, старинные, фирмы Павла Буре. Корпус серебряный, а стрелки из золота. Захаров сразу ко мне бежит: «Наталья, смотри, я нашёл сокровище!» Вроде как это часть сокровища, которое монахи, по преданию, когда-то зарыли в монастыре. Я говорю: «Захаров, кто его на крыше-то зарывает, ты что». – «Вот, а мне попались...» Я так думаю, что это Бог ему специально знак послал: любой труд во славу Его будет иметь награду.

В тот первый приезд мы были в Сие три недели. На следующий год поехали втроём: Захаров, Андрей Чикунов и я. Сергей Ветошкин там уже подвизался. А Георгий Модянов, ставший священником, вообще поселился с семьёй при монастыре, в домике у входа. За год обитель выросла: послушников, наверное, десять, а трудников – не сосчитать. Но помню, я мыла стаканы и всё-таки посчитала: сорок человек пили чай.

В этот раз я больше помогала на кухне – баба Маша могла только ложкой кашу мешать и указатки давать, – на другое сил не было. А в подмастерья ко мне определился один трудник. Всюду за мной ходил молча, воду таскал, посуду помогал мыть. Мне потом один из послушников и говорит: «Ты с ним осторожней на Святое озеро-то ходи, он ведь 15 лет за убийство отсидел». Ничего себе, такой добрый человек, никогда бы не подумала! Ну, монастырь есть монастырь.

Люди были очень разные: иконописцы, бизнесмены... Помню мальчика Андрея из Питера – видно, что холёный, в достатке жил. Однажды признался: «Перед тем как ехать за границу, я всегда отрабатываю месяц в монастыре, иначе, считаю, не имею права покидать Родину». Вот такой упёртый молодой человек.

Много удивительного открывалось мне... Однажды отец Трифон говорит мне и Роме Чугунову (отцу Иеремии):

– У вас сейчас особых послушаний нет, собирайтесь, в Архангельск поедем, навестим профессора медицинского института Рехачева.

Бабушка профессора когда-то жила при монастыре, вела дневник, и батюшка очень хотел получить этот дневник, чтобы узнать исторические подробности про обитель. Отдадут ли его священнику? Лично я в этом сомневалась. Когда мы втроём шли по Архангельску, я ловила отчуждённые взгляды горожан, бросаемые на батюшку, – всё-таки у нас, в Сыктывкаре, к священникам подобрее относились...

Ладно. Пришли по адресу. Дверь открыл сам профессор. Глянув на нас, закричал вглубь квартиры:

– Эмма, у Толи Цоя приехала дочь!

Отец Трифон на меня смотрит: «Ты что, их знаешь?» А я – ни сном ни духом. Хозяин меня спрашивает:

– Вашего папу как зовут?

– Анатолий Николаевич.

– Вы ведь у Толи Цоя дочь?

– Да.

– Так и есть, вы же на одно лицо!

Оказывается, Виктор Павлович Рехачев, известный в Архангельске хирург, с моим отцом вместе учился. В общем, напрасно я боялась, что архангелогородцы плохо нас встретят. Хозяева приняли очень радушно, стол накрыли. Пост был, а там шаньги истекают маслом, молоко в кувшине стоит. Я с умным видом заявляю: «Мы это есть не будем, потому что пост!» Отец Трифон мне под столом на ногу как наступит и говорит: «Нельзя обижать хозяев». Тогда я нашлась: «Батюшка разрешает. Кушать – можно!» Такая вот простая я была.

Тетрадь батюшке отдали без разговоров. А в ней – настоящая летопись монастыря. Из неё мы узнали, что прежде монастырь занимался костоправством. И вот сейчас думаю: а ведь у меня, перед тем как в Сию поехала, грыжа межпозвонковая была. Всё неслучайно... Получается, что монастырь нас выправил. Сколько там работали, тяжело ведь работали, – ничего не болело и никто не простыл, не заболел, не слёг. Только укреплялись там.

Когда с матушкой Стефанидой мы вспоминали те годы, она сказала: «Знаешь, Наташа, столько было всего хорошего в жизни, но лучше тех лет я не помню. Всё равно живу тем временем. И первый, кто сказал мне, совершенно ещё мирской женщине, что я обязательно стану монахиней, – это был отец Трифон».

И я вдруг вспомнила.... В Сие стирала вещи отца Трифона, гладила и, пока его не было, померила его шапочку. Вдруг он зашёл и, увидев меня в этой монашеской шапочке, говорит: «Вот есть такое поверье...» Он ещё не договорил, а я шапочку-то с головы срываю: «Батюшка, это я сдуру, честное слово!» Он улыбнулся: «Я тоже когда-то так думал». Так что не знаю, как у меня ещё сложится... Все, кто на этой фотографии, – они уже батюшки, монахи и монахини. Остались только мы с Захаровым...

Сын наш Игорь, с крещения которого эта история началась, сейчас уже взрослый. И что удивительно: с девятого класса он соблюдает все посты, церковный человек. Хотя девятый класс – это такой бунтующий возраст, дети, наоборот, о Боге забывают. И я думаю, что это по молитвам отца Трифона и по его доброму примеру, – Игорь ведь с пяти лет был около него.

Ой, золотое время было! Всё, что в моей жизни сейчас есть хорошего, всё пришло оттуда – из возрождавшейся Сийской обители, благовест которой слышен поныне. Слава Богу за всё!