ПОЧТА ФОТОГРАФИИ НА ПАМЯТЬ
Уважаемые сотрудники редакции газеты «Вера»! Благодарю вас за добрые, хорошие слова о Ефиме Васильевиче Честнякове в рождественском номере газеты. От моей мамы я знаю, что Ефим Честняков в узком кругу лиц называл себя так: «Ефим-Серафим». Мама предполагала, что он бывал у старцев, проживавших во время войны в пещерах на территории Пищевского прихода Мантуровского района. Возможно, это только предположение – прямых доказательств тому нет. Достоверно другое – что в наших краях действительно были авторитетные духовные лица. Со слов знакомой Евдокии Павловны Медведевой мне известно, что в доме её родителей Павла Ивановича и Антонины Васильевны Мягких, на хуторе Сулоевский Пищевского прихода Гусевского сельсовета в 30-х годах прошлого столетия проживали монахи. Их было не менее пяти человек; по слухам, они пришли с Соловецких островов.
Перед войной в г. Мантурово появилась монахиня Васса Ивановна, фамилия её была, если не ошибаюсь, Смирнова. Говорили, что она пришла с Неи. Поселилась матушка Васса в Градулево, районе города Мантурово, у Марии Петровны Пискарёвой. У Вассы Ивановны были две дочери, но их происхождение овеяно тайной. Матушка сама говорила: «Никто не узнает, откуда у меня дети». Одна из её дочек, Анна, из своего раннего детства запомнила такой эпизод. Ночь. Её привезли в детский дом, и на ней очень красивое платье. Через несколько дней её навестила незнакомая женщина в чёрной одежде и спустя какое-то время увела Анну из детского дома по чужим метрикам (это известно со слов А. Д. Пискарёвой и её дочери, ныне покойных). Моя мама была знакома с Вассой Ивановной и близкими к ней людьми, проживавшими в Мантурово. Мама не проявляла любопытства к чужим тайнам, но была наблюдательна. Однажды она обратила внимание на то, что Васса Ивановна и её близкие находятся в особенном, приподнятом, настроении. В этот день матушка Васса подарила маме три фотокарточки. На них были изображены: старец Евстафий, отец Филарет и монах, имя которого я с трудом произносила по слогам и со временем позабыла. Если я правильно поняла, эти снимки старцы подарили Вассе Ивановне на молитвенную память в день, когда они посетили её перед своим отъездом из нашего района. Васса Ивановна умерла в конце 50-х годов. За годы своей жизни не раз она была арестована и отбывала наказание в г. Горький. Мама скончалась в 2003 году. Мои попытки получить информацию о тех старцах не увенчались успехом, поэтому я решилась обратиться в вашу редакцию. Высылаю вам копии снимков. Возможно, кто-то из ваших читателей сможет приоткрыть эту тайну – что же за духовные лица освящали в безбожное время наш край. Прилагаю выдержки из письма, полученного мною от одного лица в апреле 2012 г. В нём упоминаются «хутора» – окраина г. Мантурово. В годы коллективизации сюда высылали тех, кто не хотел вступать в колхоз, держался за свою веру православную. Спаси вас Господи! С уважением – Анна Васильевна Молчанова * * * «У Серафима Честнякова (Ефимушки) я однажды (где-то в начале 50-х годов) бывал, хотя эта встреча ничем особенным не запомнилась. Ездили мы с моим отцом, Иваном Иосифовичем. А возила нас какая-то женщина, почитательница Ефимушки. Ехали со своими заботами, по рекомендации, как к прозорливцу и целителю. Меня же больше одолевал интерес Кологрив посмотреть. Ночевать остановились у знакомой нашей путеводительницы, и та сразу огорошила нас тем, что они, местные, считают Серафима не совсем нормальным человеком – кем-то вроде дурачка. Пришли к нему на второй день с "гостинцами". К нам он долго не выходил, а потом вышел сердитый, спросил, что надо, поговорил с нами, расспросил, кто такие, прочитал короткую "лекцию" на тему морали ("Не пейте пиво, вина, не грешите..."), показал нам несколько маленьких книжек Льва Толстого о святых (как примерах праведной жизни) и ушёл. Кроме нас, у него в это время никого не было, хотя, по словам местных жителей, народу к нему ехало много. Принимал нас Ефим в прихожей, это что-то вроде летней избы, так что картин его я или не заметил, или их там не было. Вассу Ивановну (для нас – бабку Вассу) помню хорошо. Она жила в Градулево, но часто приходила на наш хутор и оставалась либо у Мерковых, либо у нас. Помню, долгими вечерами родные мои и Васса Ивановна беседовали на разные темы, кое-что рассказывала она и о себе. Добрая, спокойная, хорошо воспитанная – вероятно, была не из простого сословия. Могла поговорить на любую тему с любым собеседником, в том числе и с "власть предержащими" из разных органов, куда её периодически приглашали. Настоящая наставница в вере. Вокруг неё собирались люди, ищущие утешения, ищущие Бога. И для всех у неё находился свой подход. Могла успокоить, а могла и поругать за какой-то проступок. Помню и её дочерей. Тоня была инвалидом – ножку повредила, кажется, в детском доме и не работала. А Анна была заведующей пекарней. Обе девушки были грамотными, а Анна имела приличное для того времени образование. Тоня часто бывала у нас, читала нам книжки и пела песенки, учила молитвам. Из рассказов Вассы Ивановны помню, что у неё был когда-то муж-игрок. Порою бывал очень богат, а порой – гол как сокол. После удачного выигрыша мог привезти домой кучу девок и заставить жену ухаживать за ними. Последующие события её жизни – уход от мужа, монастырь, ссылка... На хуторе нашем появилась Васса Ивановна перед войной, когда шла из ссылки на железнодорожную станцию. Остановилась ночевать у Мерковых (бабка Александра на всю округу была известна как принимающая всех странников и нищих), да так и осталась. Потом её пригласила жить к себе Мария Петровна Пискарёва в Градулево, где она и прожила до своей смерти в 1955-м, кажется, году. Роль Вассы Ивановны в организации молений и праздничных служб была как будто незаметной, но во всём чувствовалась её направляющая и организаторская рука, именно вокруг неё объединились активные верующие женщины и сделали реальной «церковь на дому». Благодаря этому люди стали собираться на праздничную молитву, поминали усопших, отпевали погибших, крестили детей. Сама же она никогда не демонстрировала своих христианских добродетелей, всё делала незаметно или даже тайно. На общих молениях (чаще всего у Мерковых) она редко молилась со всеми, чаще уходила в другую комнату и там молилась одна или отдыхала – вообще-то, она сильно уставала – и от длительных переходов, и от приходящих за помощью, да и ноги у неё сильно болели. А когда ночевала у нас, вечер проводила вместе со всеми, молилась и укладывалась спать тоже со всеми, но, когда всё затихало, поднималась, зажигала лампадку и молилась почти до утра. Соблюдала посты, но когда, чаще на поминках в постные дни, кто-то пытался отказаться от скоромной пищи, она тихо, но резко одёргивала: «Ешь что дают, не смущай хозяев дома – отмолишь». И сама ела вместе со всеми. Всё, что ей приносили благодарные посетители, она незаметно раздавала бедным. Слух о её утешительных способностях шёл широко, и ехали к ней со всех сторон, даже из Сибири. А весь "арсенал" матушки состоял лишь в маленьком пузырёчке с маслицем да в руках, добрых и мягких. Масло было вроде бы лампадным, но с удивительно приятным запахом. Впоследствии я вспомнил этот запах (во всяком случае, так мне показалось), когда понюхал розовое масло. Но откуда оно могло взяться в тех местах и в то время, когда наш народ понятия о нём не имел? К Вассе Ивановне приводили бесноватых, и она отчитывала их. Правда, в результате этого уставала до изнеможения. Однажды вся молящаяся братия у Мерковых, в том числе мой отец, мать, тётя, двоюродная сестра да я, стали свидетелями того, как одна молодая женщина, на которую Васса Ивановна наложила руки, стала кричать страшным утробным голосом: "Не трогай меня, не мучь! Ухожу... ухожу по лесу, по лесу..." – и многое другое. Но то, что видели мы, было лишь мизерной частью её добрых дел. Основная "работа" шла в доме Марии Петровны Пискарёвой, куда приходили к ней люди за помощью и где она тайно молилась за всех нас. А влияние её было удивительным. В начале войны мой двоюродный брат Николай заболел буйным помешательством. Лежал у нас – привязывали его к кровати, до того агрессивно вёл себя. И откуда бралась такая силища в 14 лет, что полотенца рвал?! Но когда приходила бабка Васса (а он её приход задолго чувствовал и начинал кричать: "Идёт моя мучительница!"), он вёл себя с ней кротко, как котёнок. Она сразу же развязывала его, пускала в свободное плавание, любое его действие останавливала тихим словом. И ведь исцелила его! И наказала ему не пить, не курить и не забывать Бога. Хоть Николай и не выполнил наказ, болезнь его не возвращалась более двадцати лет – до тех пор, пока не начались семейные несчастья. Особенно действенной была помощь бабы Вассы детям – и понятно, на них грехов меньше. Её лекарством была молитва, и тому мне довелось быть свидетелем. Моя двоюродная сестрёнка Галя (родилась в 1947 г.) после рождения плакала день и ночь, просто закатывалась в крике, и ничто не помогало. Привезли её на хутор, позвали бабку Вассу. Галю окрестили, баба Васса растёрла её своим маслицем – и Галя успокоилась, стала чудо-ребёнком. Но мать её, Александра Никитична, вдруг обнаружила как-то утром, что вся покрылась красной сыпью. Работала она в райисполкоме и могла загреметь в инфекционную больницу. Срочно позвали за бабкой Вассой. Она пришла и говорит: "Ничего, Шуронька, это грехи твои проявились". Растёрла её с молитвой, и когда тётя Шура пришла на работу – сыпи как не бывало. У другой новорождённой моей родственницы (не называю её имени-фамилии, потому что она жива и не знаю, желает ли вспоминать об этом) в конце 40-х годов начались припадки, а в больнице сказали, что это не лечится и, представьте, посоветовали обратиться к бабкам. Но у нас была другая бабка – не ворожбой она помогала, а молитвой. Пришла баба Васса, вымыла малютку, растёрла – девочка заснула и проснулась здоровой. Выросла талантливой, умной, хорошо устроилась в жизни. И даже, может быть, не знает, кому обязана счастьем. Отцы обеих девочек, почти атеисты, верили бабке Вассе безоговорочно. Один из них говорил: "Никому не верю, а Вассе Ивановне верю". Так и не дошло до него, что верить-то надо Богу. Однажды, когда мы с отцом пилили дрова, я упал на руку. Её раздуло в локте, она согнулась под прямым углом и не разгибалась. Водили меня и в больницу, и к костоправу – ничто не помогало. Признавали и вывих, и раздробление сустава, и разрыв связок. Но пришла бабка Васса, растёрла несколько раз своим маслицем – и рука разогнулась, а потом и зажила; правда, долго оставалась пониже локтя жёлтой. Всё, что я описал, – мелочи. Мать рассказывала о многих других, более сложных случаях, но я точно не помню, поэтому не стану писать об этом. Васса Ивановна – человек незаурядный, подвижница. Значение её для сохранения веры в Мантурово велико. На похоронах её мне быть не пришлось, но, говорят, провожали её целой демонстрацией: и поклонники, и противники, и друзья, и враги. До кладбища несли на руках – в том числе и коммунисты. А на могиле ещё долго, рассказывают, лампадка горела. Вместе с Вассой Ивановной следует отметить и её окружение: Анну Ивановну Скакалкину (красивую и добрую женщину, которая замечательно читала и крестила детей, в том числе и наших), Марию Петровну и других, выполнявших роль отнятых у народа священников, дьяконов и пономарей. И это при том, что надо было заботиться и о хлебе насущном...» | ||