* * *

Не ведал - не гадал, когда ехал в начале этого года в Москву, что окажусь у Владимира Осипова в гостях. Внешне он похож на учителя провинциальной школы, речь неброская, правильная, без всякого желания произвести благоприятное впечатление. В красном углу множество икон, в основном простеньких, штампованных. Круглый стол со скатертью, большие картины, написанные самим Владимиром Николаевичем и его женой Натальей Леонидовной. Мне все это нравится. Я верю людям, которые здесь живут.

“Я был крещен в пятилетнем возрасте, в эвакуации. Мои родители - школьные учителя, побоялись сделать это сразу после моего рождения, это был 38-й год, время наибольшего ожесточения власти против религии. Крестила меня бабушка, после того как мама заболела тифом. Мама после этого быстро выздоровела...” - начинает свой рассказ Владимир Николаевич.

* * *

В 13 лет Осипов, как это часто бывает с верующими мальчиками, стал атеистом. Эта “детская болезнь” приносит много несчастий, надолго ослабляет душу, но на всю жизнь прививает отвращение к безбожию. Бунт против Бога продолжался у Владимира Осипова десять лет и закончился лагерным сроком.

Но расскажем все по порядку. После школы Владимир, блестяще сдав экзамены, поступил на исторический факультет Московского университета. Мечтал послужить России как ученый - стать новым Карамзиным. Жизнь вскоре развеяла эти надежды. Все началось с цинизма сокурсников-коммунистов, тех, что ныне сидят в правлениях банков, концернов и клянутся в верности демократии. Для юноши-идеалиста, воспитанного на примерах “пламенных революционеров”, столкновение с советской действительностью было болезненно. Незадолго до окончания учебы КГБ забрал его товарища по курсу Анатолия Иванова. За “неправильную” ученическую работу о XX съезде партии. Как порядочный человек, Осипов выступил в защиту арестованного. Это произошло 9 января 1959 года, на перемене, после скучнейшей лекции по педагогике. Через 3 часа Владимира исключили из комсомола, через несколько дней - из университета. В общежитии на Ленинских Горах его навестил милиционер и попросил убираться на все четыре стороны.

* * *

Примерно в это же время в Москве был воздвигнут памятник Маяковскому. Состоялся официальный митинг, на котором официальные поэты прочли свои стихи. Но дальше события стали развиваться в непредусмотренном русле. Из толпы на постамент полезли некие молодые люди, которые тоже оказались поэтами - Юрий Галансков, Владимир Вишняков, Аполлон Шухт, Анатолий Щукин и др. Стихи их по терминологии КГБ “искажали советскую действительность”, но на самом деле всего лишь выражали боль этих молодых людей за свой народ. Это было так неожиданно, что толпа не расходилась до поздней ночи. Лишь страх перед закрытием метро очистил площадь. Так с тех пор и повелось - собираться часам к восьми у памятника и до часу ночи читать и слушать стихи, общаться. Приходило всякий раз человек по триста-четыреста.

* * *

В Дубровлаге в то время существовало для политических заключенных множество лагерей - мужских, женских, отдельно для иностранцев и т.д. В каждом сидело, обычно, по несколько тысяч человек. Передвижение внутри зоны было свободным, возможности выбора друзей и учителей самые широкие. Духовное лидерство чаще всего принадлежало православным. О камень их веры разбивались те утопии, что процветали на воле. Благодаря чему сотни молодых людей садились в лагерь за марксизм, анархизм и прочие “измы”, а выходили на свободу глубоко православными людьми.

Как только начальство узнало, что Осипов “ударился в религию”, его немедленно перевели в зону для верующих. Хотели, таким образом, избежать распространения “заразы”, а в результате помогли Владимиру Николаевичу укрепиться в вере. Они не понимали, что сотня полуверов не так для них опасны, как один по-настоящему православный человек. Слишком привыкли людей по головам считать.

* * *

Лагерь “для религиозников” был в то время полон народу, так как Хрущев усилил гонения на православие. Много было священников, диаконов, мирян. В основном “катакомбников”, тех православных, которые не признавали соглашений Церкви с советской властью, обвиняли Московскую Патриархию в сотрудничестве с коммунистами. В целом эти суждения были несправедливы. Но не стоит забывать, что Патриарх Алексий (Симанский), стоявший тогда во главе Церкви, относился к “катакомбникам” с большим сочувствием. Он понимал, что православие - это величественная, полноводная река, которая течет не как нам хочется, а так как должно.

Из “катокомбников” Осипов особенно близко сошелся с одним диаконом, который все укорял его за увлечение табаком. Так что курить приходилось озираясь, нет ли где поблизости нового друга.

- Не то что входит в нас, а то что выходит, - вспомнил как-то раз Владимир святоотеческие слова.

- Дым выходит, - кратко заметил диакон.

Ответ оказался столь метким, что одним курильщиком в лагере стало меньше.

“А однажды, - рассказывает Владимир Николаевич, - он меня подробно исповедовал, не знаю как еще назвать наш долгий разговор. После того как я о всех своих грехах рассказал, диакон начал задавать вопросы, которые мне казались не слишком существенными.

- В партии был?

- Нет, не был

- А в комсомоле?

- В комсомоле был.

Диакон надолго замолчал, глядя на меня с огромной жалостью. Наконец, тяжело вздохнул и сказал с надеждой в голосе: “Ну ничего, Бог простит”. На меня это произвело очень сильное впечатление”.

* * *

Сидели в лагере и батюшки из Московского патриархата. Один из них, например, был посажен за книгу, которая называлась “Крест и звезда”. В ней отважный священник предсказал, что атеистов в борьбе с христианством неминуемо ожидает поражение. От него Осипов многое узнал о Церкви.

* * *

“В лагере я стал не просто православным, монархистом, но и впервые, по настоящему, задумался над своей национальной принадлежностью. Украинцы мне повторяли: “Москаль, москаль”, немцы тоже давили”, - говорит Осипов. Как иной раз исповедимы пути человеческие! Стоило честному, образованному юноше попасть в отчаянное положение, как немедленно вспомнились и вера и царь и Отечество. Сколько воду не мути - все равно “Н” два “О”, так и с русским человеком.

Оказавшись на свободе, Владимир Осипов устроился работать пожарником в городе Александрове. Том самом, где в начале шестидесятых народ, возмущенный убийством парня, взбунтовался против местной милиции. Еще в лагере Владимир Николаевич думал, чем займется, когда выйдет на волю. Вскоре ответ был найден. Власть тогда разгромила редакцию “Молодой Гвардии” - прекрасного, культурного журнала, вина которого состояла в прорусских настроениях. В нем много места уделялось отечественной истории, поднимались на щит Достоевский, братья Аксаковы, свергались с пьедестала такие “радетели за народ” как декабристы. Тонкая пленка коммунистической фразеологии никого не обманывала.

Однажды журнал подсунули Брежневу. После знакомства с оборотами типа “и вот стоит на пепелище Иуда и гогочет” вождь впал в беспокойное состояние духа. Так Россия лишилась единственного издания, которое хоть как-то отвечало ее чаяниям. Образовавшуюся пустоту и решил заполнить Осипов. Работать ему в Александрове приходилось сутки через трое. И вот один день он стал посвящать тушению пожаров, а остальные три объезжал авторов, машинисток, корпел над рукописями. Первый номер журнала “Вече” был выпущен 19 января 1971 года. Органы безопасности были смущены тем, что в журнале, во-первых, нет прямых политических выпадов, во-вторых, указаны имя и адрес редактора. Так что и ловить никого не нужно и зацепиться не за что. Известно, как впадает в ступор собака, когда “враг” вместо того, чтобы убегать, вдруг поворачивается к ней лицом. Нечто подобное произошло в тот раз и с властью. Она растерялась.

* * *

Религиозную часть журнала решено было доверить отцу Дмитрию Дудко. Он писал о текущей церковной жизни, рассказывал о истории православия, обрядах, публиковал свои размышления, проповеди.

О.Варсанофий Хайбулин написал о страдальце и подвижнике епископе Афанасии Сахарове, стал публиковаться и отец Сергий Желудков, известный своими статьями о том, что религия ни в чем не противоречит науке. Иногда возникала полемика. Например, на обсуждение был поставлен вопрос - почему Патриарх Пимен тем русским, что оказались за рубежом, советует воспитывать детей в вере, а живущим в России ничего подобного не говорит. Генадий Шиманов говорил о проблемах христианской семьи, Дмитрий Жуков напечатал большую, очень толковую статью о различных толках в старообрядчестве.

В девятом номере вышла большая статья о явлениях Божией Матери в Египте. В апреле 1968 года Она впервые появилась над куполом коптской церкви в одном из пригородов Каира. Это явление повторялось пять или шесть раз по тринадцатым числам каждого из последующих месяцев. Были сделаны даже фотографии. Что означали эти явления? Владимир Николаевич полагает, что 68-й год стал для мира началом той нравственной катастрофы, плоды которой мы сейчас начинаем пожинать. Ведь именно тогда началась “сексуальная революция”, которая смела все преграды в обществе на пути пороков.

В журнале выходили и официальные послания патриарха Пимена, но вместе с тем и обращение Солженицына к Патриарху, в котором писатель задал вопрос, как долго Церковь будет безропотно терпеть унижения, молчать о своем положении?

В другом номере появилась статья, которая, как после выяснилось, вызвала особое раздражение у гебистов - “Глумление по-иркутски”. В нем рассказывалось, как местная власть в Иркутске, потребовала от священников крестить людей только после того, как они заполнят подробную анкету, с указанием места работы, жительства, ответами -когда пришел к вере, почему пришел и т.д. После появления в “Вече” статьи об этом, “иркутский эксперимент” был Москвой запрещен. Подобных материалов о гонениях на верующих было несколько. И всякий раз это влияло на власть самым благотворным образом. Известно было, что часть номеров журнала уходит на Запад.

* * *

Второй раздел был посвящен охране памятников, экологии. Так гвоздем первого номера стала статья Михаила Кудрявцева “Судьба русской столицы”, об архитекторах варварски разрушающих и перестаривающих Москву. В третьем номере “Веча” вышел материал “Сколько нам осталось жить”, в которой впервые был поднят вопрос о демографической ситуации в России. О том, что прирост русского народа катастрофически снижается, обезлюдели целые области - Псковская, Калининская, Новгородская, Костромская и др.

Третий раздел рассказывал о славянофилах, философии Константина Леонтьева, здесь печатались материалы о Достоевском, Победоносцеве, Розанове.

* * *

На вопросы следователей он отвечал немногословно: “Не скажу”, “Не знаю”, “Не скажу по моральным соображениям”. Ничего не подписывал даже в тех случаях, когда никого не мог подвести. Результаты оказались неожиданными. Во-первых, гебисты стали его уважать, во-вторых, они лишились тех мелких, но опасных для подследственного зацепок, из которых чаще всего и “шьются” дела. Было снято даже одно из обвинений - в получении гонораров от эмигрантских антисоветских изданий. Случай в практике госбезопасности редчайший. Обычно число обвинений, наоборот, растет как снежный ком. Осипову могли дать десять лет спецрежима (это когда в полосатые одежды наряжают и пр.), а дали восемь лет строгого.

* * *

Условия заключения политических к этому времени претерпели сильные изменения. Каждый лагерь был разделен на крошечные зоны, человек на 30. Вместе с Осиповым сидели теперь “шпионы” - люди, которые дали себя завербовать, но не успели потрудиться на новом поприще, бандеровцы, лесные братья, власовцы. Один из власовцев Сергей Соловьев особенно Владимиру Николаевичу запомнился. Юношей тот попал в плен к немцам, стал офицером РОА. Потом снова лагерь, на этот раз уже на Родине. На свободу его выпустили только в 78-м году. Почти вся жизнь этого человека прошла за колючей проволокой, но, как ни странно, он был горячим патриотом и по настоящему православным человеком.

Тяжело писать о живых. Особенно когда речь заходит о дне сегодняшнем. Все в движении, спорно, о чем-то говорить тяжело, не отболело еще, а то, что радует, не проверено жизнью. Самым ярким эпизодом в жизни Владимира Николаевича после выхода из лагеря стало, наверное, создание всенародного движения за прославление Царя-Мученика. Собрано было много десятков тысяч подписей. И Священный Синод, в конце концов, был поставлен перед необходимостью начать работу по канонизации.

В 92-м году, во время Архиерейского собора, когда решался вопрос о создании самостоятельной Украинской Церкви, и патриархия уже готова была пойти на уступки, именно Союз Христианского Возрождения громко и решительно выступил против.